Георгий Юленков - Степной рассвет
«Сейчас меня в спину отточенной железякой ткнут, или застрелят как зайца в огороде. А вот хрен им, а не трофей. Пока пилот их у меня, не станут они в меня стрелять. Или некому тогда будет «Кирасира» японцам угонять. А не зря ли я тогда вообще этого майора спеленала? Может, надо было, чтобы он улетел? Угу. И Борьку заодно подстрелил, гад…»
И Павла рывком завалилась на бок, прикрываясь телом майора. Тревога оказалась ложной. К лежбищу «борцов», держась за плечо, неуверенной походкой приближался Гусак.
— Ты как, Павел?
— Все в пределах нормы, товарищ чекист. Могло быть хуже, а синяки пройдут. Ты бы пригнулся, а то пули так и летают.
— Точно. Одна меня слегка поцарапала. Я-то своего завалил. А тебя, гляжу с уловом поздравить можно?
— Поздравлять друг дружку потом будем, когда живы останемся. И дай-ка я посмотрю твое плечо. М-да. Тоже мне «слегка», срочно перевязка нужна, а то кровью истечешь. Айда до ангара, там наши огнем прикроют, а я перевяжу.
— Нельзя, Павел. Лететь тебе надо, этот самолет нельзя им оставлять.
— Валера, не сходи с ума, кому он нужен. Пилот у меня вон уже траву жует. Давай быстрее перебежками, ты впереди я с пилотом замыкающим. Давай уже, а?
— Ладно, побежали. Только замыкающим буду я. Утащишь его? Тогда вперед, товарищ старлей!
— Хрен с тобой.
Нанеся мощный удар в голову своему и без того придавленному противнику, Павла вскочила на колено и, рывком закинув себе на плечо почти бездыханное тело, понеслась со всех сил к ближайшему ангару. Сзади раздавался мерный топот сапог чекиста. Несколько пуль просвистели где-то поблизости. Это нападающие и охрана базы продолжали обмениваться свинцом.
С каждым шагом кабанья туша майора все тяжелее давила на плечи. Наконец, живая ноша безо всякого почтения свалилась у стенки ангара. Расположенная в тридцати метрах левее между постройками зенитная спарка, все это время продолжала вести огонь по диверсантам. Павла окинула усталым взором поле боя. До взвода в форме цириков монгольской народной армии, видимо потеряв под зенитными очередями своих коней, пешим порядком пытались захватить ближайшие к краю аэродромные постройки, но залегли, прижатые пулеметным огнем. Рядом, прижавшись к стене ангара, тяжело дышал легко раненый лейтенант госбезопасности.
— Устал, Валера?
— Ничего, бывало и похуже. Мы здесь слишком на виду с тобой, надо в ангар прорываться.
— Сейчас дверь посмотрю, а ты за нашим клиентом пригляди.
— Лады, пилот, действуй.
Дверь ОКАЗАЛАСЬ открытой и Павла уже собралась взвалить на плечо диверсанта, как из-за угла выскочила группа монголов с карабинами. По ушам резанула резкая команда.
— Павел, уходи!
За окриком чекиста раздались хлопки выстрелов. Не отвечая, Павла, прикрылась телом майора и отступала к приоткрытой двери. Несколько пуль ударили рядом, Гусак кинулся вперед, закрыв собой и, часто стреляя из ТТ. Двое диверсантов споткнувшись на бегу завалились вперед. Павла лихорадочно перезаряжала расстрелянный у самолета ТТ. Запасная обойма, наконец, заняла свое место, щёлкнул затвор. В этот момент Гусак споткнулся и зашатался, продолжая целиться в бегущих из ТТ, а монголы с коротких остановок били по нему из своих карабинов. Он успел сделать еще два последних выстрела и упал на бок. Павла взвыла гиеной, и, не целясь, отправила половину магазина по оставшимся втроем монголам. Двое из них бросились за укрытия, а один так и остался лежать на земле. Бросив на землю захваченного майора, напружиненная фигура старшего лейтенанта кувырком перекатилась к упавшему чекисту, и, закинув его на плечо, на полусогнутых кинулась к двери ангара. Заскочив внутрь, Павла услышала стрекот зенитной спарки. Быстро выглянув, наружу она заметила фонтаны земли, встающие между отступающими диверсантами.
«Что? Не вышло у вас ребята! Теперь нужно бы забрать того шпиона, и посмотреть Валерку. Может, и не все еще потеряно с ним».
Майор оставался там же, где был ею брошен, но видимо, уже начал очухиваться, и неуклюже пытался вставать на руки, тряся головой.
«Куда, гад?! Я тебе разрешала вставать? А ну на землю, сволочь!».
***
Бронемашина удачно приблизилась к постройкам и теперь спокойно давила огнем очаги сопротивления. Вот замолчал спаренный «максим» зенитчиков.
— Вашбродь, зенитная установка подавлена.
— Где?
— Там, между сараями.
— Вижу. Добро, братец, продолжайте.
Капитан Тырсов разглядел в бинокль упавшие тела, одетые в хаки. Из ангаров раздавались отдельные винтовочные выстрелы охраны, но баргуды уже плотным полукольцом охватили оставшиеся очаги сопротивления и перебежками приближались для окончательной зачистки аэродрома. Получив полуторадюймовый снаряд, только что заткнулся «максим» пулеметного гнезда, расположенного на въезде со стороны дороги.
— Ну, вот и все. Подать команду японцам!
Тоскливый волчий вой раздался над затихающим местом боя.
«Все! Вон она, гребаная большевистская «Нагината». Стоит себе спокойно на полосе, и даже винт ее крутится. Теперь главное, чтобы ее не захватил какой-нибудь краснозадый, или не испортил. Но мы им этого не позволим».
— Господин капитан, команда пленным подана. Ответ получен, они скоро выйдут.
— Очень хорошо! Не давать красным поднять головы! Усилить наблюдение. Самсонов, вперед.
***
Где-то недалеко раздавались выстрелы, но в бараке пленных шум боя был едва слышен. Тонкий осколок стекла, исполнив свою роль, вернулся в карман комбинезона поручика Амано. В гостевой чаше, которую еще недавно уважительно поднимал вернувшийся с фронта русский офицер, сейчас алела кровь пяти пленных самураев. Рядом белели узкие куски чистой простыни. Еще через минуту на сером одеяле кровати лежали уже пять белых повязок с алеющим свежей кровью восходящим солнцем.
В смотровом окошечке снова мелькнули глаза охранника, но ничего подозрительного не заметили. Пленные продолжали свое чаепитие. Неожиданно где-то поблизости заунывно завыл волк. Мужчины замерли, не донеся чаши до рта. Наконец, капитан первым неторопливо допил свой чай. Поставив чашу на циновку, он поклонился. Участники застолья повторили его жест. Все поднялись и замерли. Капитан поочередно встретился глазами со всеми, и негромко произнес.
— Офицеры императорской армии и флота, наш час настал. Мы долго ждали его, и теперь все в руках небес. Самурай должен всегда быть готовым к смерти, и каждый из нас готов. Я не спрашиваю, кто из вас передумал, потому что верю, что таких среди нас нет.
При свете единственного дежурного светильника лица пилотов казались высеченными из камня.
— Мицутоми и Такамацу вы вдвоем идете через окно расположенное под самой крышей барака. Окно маленькое, но рядом ослабленная доска, и вы оба самые худые из нас. Это, конечно, опасный путь, зато там вас никто не ждет. А мы пробуем прорваться здесь. Я, Конда и Амано берем на себя часового у выхода. Это наш с вами путь. Путь воинов, чья жизнь принадлежит императору и стране Ямато…
В распахнутом вороте потертого советского летного комбинезона надетого на щуплую фигуру капитана, белела нарезанная из простыни повязка с запекшимся от свежей крови алым восходящим солнцем. Такие же повязки появились на шеях всех японских пилотов. Пилоты снова склонились в ритуальном поклоне, быстро выпрямились, и две небольшие группы быстрым шагом двинулись навстречу своей судьбе.
Часовой в тамбуре, наверное, услышал шевеление и замер на месте. Капитан решил, что их уже ждут, и хотел было подать знак идти вслед за первой группой. Но вот его взгляд встретился с взглядом младшего лейтенанта флота. Тот медленно поднял до уровня глаз пятидюймовый отточенный гвоздь и мотнул головой в сторону тамбура. Капитан секунду помедлив, кивнул ему. Секунды тянулись резиной. Они уже стояли вплотную к стене тамбура, стараясь не дышать. Видимо их действительно ждали. Открывая дверь, этот охранник зажег свет в бараке, поэтому стремительный рывок Конды вдоль стены ангара был ему отчетливо виден. Часовой успел резко бросить цевье карабина вперед, пытаясь стволом отбросить японца. Но тот, отбив локтем ствол оружия в сторону, увернулся от резкого слитного движения приклада в лицо. Поднырнув под удар, он сам нанес левой рукой с зажатым в ней гвоздем два резких колющих удара в шею противника. Из горла охранника послышался булькающий клекот, и он повалился на землю, трясясь всем телом. Еще минуту его корежила судорога агонии, потом тело выгнулось дугой, дернулось еще пару раз и затихло. Конда нанес часовому еще один глухо прозвучавший в тишине барака удар в область сердца, и вытер гвоздь об одежду мертвеца.
— Можно идти дальше, господин капитан.
— Ты хороший воин, Тахиро. Если выживем, я подам рапорт о твоем награждении.
