Георгий Юленков - Степной рассвет
— Идемте, но прошу вас здесь не задерживаться, уже смеркается, а нам еще ехать.
***
Кровь хлестала из перебитой осколком правой руки. Капитан полз, оставляя за собой кровавый след. Полз, сознавая, что ему осталось жить лишь жалкие минуты. На его глазах сегодня погибли лучшие бойцы разведгруппы и приданных им в усиление баргудов. Все было кончено. Сейчас перед ликом скорой гибели его грела лишь мысль, что погиб он не напрасно. Это был, наверное, двадцатый его рейд. Он снова выполнил задание – японцы улетели на секретном самолете. Что это даст его России – России свободной от большевиков он не задумывался. А жизнь… Что жизнь? Жизнь закончилась, но было ему что вспомнить. Он помнил, и как раскалывались арбузами большевистские головы от удара отцовской шашки, и как косили их злые пулеметные очереди. Все было, была боль ранений, были победы, и сегодня он тоже победил. Капитан прислушался. Цепь солдат в панамах с красными звездами тщательно прочесывала сопки. Ближайшим осталось пройти до него каких-то сотню шагов. Стараясь не высовываться, он оглядел свое обожженное одеяние. Прыгая из горящего броневика, он остался практически безоружным. Лишь короткий клинок все еще лежал в кармашке за голенищем. Дрожащими пальцами он достал его.
«Эх! Не к лицу православному самому себя жизни лишать, да видать судьба моя такая. С такой справой да раненым на врага не попрешь. Как японец нынче уйду, словно я за их дело бился. Нет, товарищи комиссары, мы за свою землю кровь лили! А живым меня вам все равно не видать!».
***
По щекам лежащего на штабном столе чекиста текли слезы. Военфельдшер Никитин вытер лоб полотенцем и отошел к другим раненым. Весь штабной барак был наполнен стонами и руганью. Павла уже проведала Бориса, и теперь робко присела рядом с тяжелораненым телохранителем. Он ведь справился со своим делом, и действительно спас в этот раз охраняемого. На аэродром Учебного центра уже летел самолет с врачами, но сейчас всего один измученный медик с трудом успевал облегчить боль самым тяжелым. Валера был в сознании. Его живот был туго перетянут окровавленными бинтами. Никитин сделал ему укол обезболивающим, но на немой вопрос начлета, лишь хмуро покачал головой, мол, не жилец.
— Валера, ты холера! Я ж этим диверсантом бы нормально закрылся. Эх, и дурило же ты!
— Прости меня, Паша… Прости. Тогда из ТТ… Не хотел я тогда…
— Нашел о чем скорбеть, чекист, забыл я давно. Ты ведь свое задание выполнял, какие уж тут обиды. А то, что из-за того гребаного разведчика вся наша показуха могла провалиться мне тебе некогда было доказывать. А теперь и вовсе все у нас с тобой поровну, тогда ты чуть меня не убил, а сегодня ты же мне жизнь спас, вот, и ладно. И снова ты свое задание выполнил, только в этот раз у тебя намного лучше получилось. Растешь над собой, но все равно тебя еще учить и учить.
— Шутишь все… Видишь как… Красиво ты тогда на своих ракетах от меня ушел, я даже…
Лицо скривилось от скрутившей его боли, но сознания чекист не потерял.
— Тихо-тихо! Нельзя тебе сейчас разговаривать. А насчет ракет… Раз понравились тебе «Тюльпаны», так давай быстрее выздоравливай, и бегом в Харьковское училище взлет-посадку изучать. А потом уже и ко мне ведомым пойдешь «цветоводством» заниматься. Гонять тебя буду, как сидорову козу…
Боль, видимо, немного отпустила чекиста, и на обескровленных губах появилось мимолетное подобие улыбки.
— Я бы рад… Жаль, не увижу я этого. Так, выходит, и не догнал я тебя по званию, ты вон старлей, а я все в летехах. А ведь мне после этой командировки старлея госбезопасности должны были дать. Пить охота, спасу нет… Знаю нельзя, но хочется… Прощай, старлей. И про дисциплину…
— Ты что, совсем дурной! На тот свет, он гад, собрался? Значит, мы тут врагов бьем, и еще хрен знает, сколько лет с намыленной задницей корячиться будем, пока не сдохнем. А ты там, значит, на нас сверху глядючи, будешь попкорн жрать и ставки на тотализаторе делать? Так, что ли?! А вот хрен тебе! Тут и свои врачи есть, да и самолет до Москвы послать можно. Короче! Как старший лейтенант, лейтенанту приказываю тебе, чекистской скотине, жить! Слыхал?! Срал я с высокой ветки, что твоя лейтенантская шпала моих старлеевских кубарей шире. Живи, чекист! Это приказ! Иначе кто же теперь реактивные секреты нашей страны охранять будет? Ты меня понял!? Не смей у меня сдаваться!
— Уболтал, постараюсь…
— Все-все, уходите скорее, товарищ старший лейтенант!
Павла вышла из знакомых ей по собственному ранению стен, и, расстегнув ворот гимнастерки, вздохнула полной грудью прохладный воздух. Вокруг перекликалась ночными голосами древняя монгольская степь. Над головой снова было усыпанное звездами небо. Она обернулась в сторону фронта. В тут сторону, с которой на эту землю каждое утро приходит рассвет. Ей захотелось увидеть этот рассвет прямо сейчас, пусть он и не будет мирным. Сбоку подошел лейтенант НКВДшник и негромко сказал.
— Машина ждет, Павел Владимирович. Надо ехать.
— Надо, значит, едем.
***
Капитан Кулчи уводил своих оставшихся людей за реку. Он видел, что стало с теми из них, кто пошел за лейтенантом Джирме. Большинство их погибло под пулями красных. И русские эмигранты-шакалы обманули баргудов уже в который раз. А лейтенант Джирме, несмотря на предательство закордонников, почти выполнил поставленную полковником задачу, но сейчас было очевидно, что сам полковник ошибся, дав согласие на эту операцию. И хотя самолет все же улетел к японцам, капитану было горько. После расстрела нападающих на аэродром монголов, он всю ночь искал своих бойцов. Те, что стояли постами на дорогах, тоже бежали. Они попытались преградить путь русской колонне с танком, но были расстреляны в упор и рассеяны. Под утро из полутора сотен он смог собрать лишь тридцать семь бойцов. Возвращаться в казармы было глупо. Синие фуражки наверняка уже знали все. И кто командовал нападавшими, и кто их послал. А полковник остался в Тамцаг-Булаке. Кулчи лишь послал к нему связного сообщить, что их предали и эскадрон погиб. Он просил у отца прощения, что еще не смог достойно отомстить, и сообщал ему, что уходит в Маньчжоу-Го, чтобы продолжить борьбу. Капитан последний раз взглянул на запад в сторону все еще темнеющего предутреннего неба его Родины, и пришпорил коня. Еще один эскадрон верных стране нукеров покинул эту землю.
***
Голованова пришлось подождать в течение часа, за который было выпито несколько чашек китайского чая. Мысли о будущем увели Павлу в дальние дали самокопания. Попытки сосредоточиться через раз разбивались о встающее перед глазами лицо умирающего чекиста. А ей очень нужно было решить, что теперь делать дальше. Оставаться ли в Учебном Центре в Житомире, пытаться ли пролезть в испытатели и конструкторы? Мысли крутились вхолостую, картинка не складывалась. Павла понимала, что как только начнутся аварии и катастрофы с новыми реактивными машинами, так сразу начнется поиск виновных и политической подоплеки. И хотя нарком НКВД сменился, но шансы «сыграть в бубен для Матери-моржихи» по-прежнему оставались высокими. А что там будет с начатыми делами после ее ареста, уже никто не скажет.
Одно ей было ясно, чтобы все то, что уже запущено для реактивного дела не затухло, как чахлая лучинка, нужно каким-то способом держать руководство «в тонусе» новыми разведданными. Но где их взять, если старшему лейтенанту вскоре суждено вернуться в «лоно матери 69-й дивизии», или попасть в кабалу Учебного Центра авиации погранвойск НКВД или еще куда? Мысли ее возвращались к Пенемюнде и Рёхлину. И хотя ей было ясно как день, что попасть туда – это из области фантастики, но пытливый мозг все искал и искал варианты. И кое-что нашел…
Наконец, приехал Голованов, и долгожданная беседа началась. За размышлениями, похвалу своих действий по отражению налета на аэродром Учебного Центра, Павла с отсутствующим видом благополучно прослушала. Перед глазами у нее снова и снова вставало перекошенное болью лицо Валеры Гусака. Так хотелось, чтобы он остался жив, и почему-то совсем не верилось в это. Парень наделал много глупостей, но когда настал «момент истины», он прошел проверку на вшивость, и теперь навсегда останется в ее памяти настоящим чекистом и другом. Мысли путались. Когда же со стороны Виктора Михайловича и Александра Евгеньевича посыпались поздравления и предложения заканчивать тут дела и уезжать обратно в Житомир, она, наконец, очнулась от тягостных дум. И удивляясь собственной смелости, попросила предложить руководству направить ее с разведывательной миссией в Германию и Великобританию для уточнения состояния проектирования реактивной техники там.
— Гм. Прямо скажем, неожиданный поворот. Сидим мы вроде бы в Монголии с японцами воюем, и тут вы со своей новой идеей. Что это вас так далеко потянуло. Уж не встреча ли с немецким агентом?
