Меткий стрелок (СИ) - Вязовский Алексей

Спустя где-то полчаса гроза добралась и до нас — первые крупные капли дождя ударили по шляпам, что мы натянули поглубже. Вспышки молний освещали нам путь, превращая ночь в день. Факел быстро погас, но света молний хватало, чтобы ориентироваться.

— Садись сзади! — крикнул я, чувствуя, как холодный дождь стекает по шее, а по руке продолжает расползаться огонь. Эмми не пришлось долго упрашивать — она легко вскочила на круп Звездочки позади меня, обняла, перехватывая поводья.

Гроза бушевала теперь во всю мощь — молнии сверкали так близко, что казалось, они вот-вот ударят прямо в нас.

— Ранчо туда! — прокричала на ухо мне девушка.

Звездочку упрашивать долго не надо было — лошадь поскакала рысью в указанном направлении. А меня каждый толчок убивал. По руке опять потекла кровь, я почувствовал, что теряю силы с каждым метром. Сознание начало уплывать прочь.

Глава 5

Очнулся я, когда меня начали стаскивать со Звездочки. Нога застряла в стремени, Бадди, от которого сильно пахло спиртным, нецензурно заругался.

— Осторожнее! — взвыл я, когда меня наконец, вытащили — Не мешок с бобами.

Но основной ужас начался, когда меня занесли в дом и фермер принялся ковыряться в ране.

— АА! — взывал я, когда Бадди залез пинцетом в самое мясо — Что вы там ищите?!?

— Обрывки ткани — коротко ответил тот.

Фермер склонился над раной, его густые седые брови сошлись на переносице.

Каждое движение отдавалось резкой болью.

— Я научился этому во время войны, — Бадди пробило на разговоры — Служил ординарцем у начальника госпиталя. Битва при Антиетаме — вот где я начал свою практику. Тридцать тысяч погибших и раненых! Это правда, за два дня. Оперировали все — даже конюхи делали ампутации.

Бадди вытащил пинцет из раны, показывая обрывок материи — Вот он, проклятый. Теперь можно промывать и зашивать.

Бадди достал бутылку с виски, Эмми протянула мне сложенный вдвое ремень. Я закусил его, после чего фермер аккуратно влил немного спиртного в рану. Я замычал от боли. Боже, как больно!

Старик начал ушивать рану, делая широкие стежки — Оставлю открытой часть раны — так будет лучше для оттока гноя. Научился этому уже после войны, у индейцев. Они удивительно хорошо разбираются в таких вещах.

— Банноки? — я выплюнул ремень, глубоко вздохнул.

— Эти тоже знают толк в лечении, — Бадди закончил штопать мое плечо, отложил иглу — Хотя сейчас они злы как черти. Говорят, что белые забрали их лучшие охотничьи угодья, в племенах голод, умирают дети. Их отряды уже видели возле города.

— Эмми! — фермер повернулся к дочери — Возможно, нам придется уезжать. Ходят слухи, что индейцы в резервации встали на тропу войны, начались набеги на поселенцев на юге долины.

— Власти пришлют войска — отмахнулась девушка — Мы не можем оставить Итона одного

Спустя пару часов я почувствовал, как во мне разгорается жар. Каждая клетка организма кричала о своей слабости и жаловалась напролет. Ночь оказалась бесконечной, и когда первые лучи рассвета начали пробиваться сквозь занавешенные окна комнаты, которую мне отвели, я понял, что мне совсем хреново. Голова была тяжёлой, словно наполненная песком, а пальцы дрожали, не слушаясь меня. Я лежал, не в силах подняться, и в бреду всё больше всплывали обрывки моей прошлой жизни — лица, слова, звуки, которые я уже не мог различить. Кошмары одолели меня: мелькали образы давно ушедших дней, и я невольно слышал шёпот голосов, доносящихся из далёких воспоминаний, словно эхом из другого мира. Москва, МИД, заграничные командировки, потом Донецк…

Эмми вошла в комнату, когда уже совсем рассвело. Она мягко помогла мне сесть и начала аккуратно менять компрессы на моей ране. Её руки были нежными, словно те, что ласкали любимого человека, и я почувствовал, как её тепло передавалось мне через ткань бинтов.

— Держись! Это просто рана. Я принесла лекарства.

Девушка выставила на стул рядом флакон. С трудом сфокусировав взгляд, я прочитал название на этикетке. Панацеум. Под названием шел список болезней, от которых лечила настойка. И там было все. Кашель, грудная жаба, лихорадка… Разве что родильной горячки не было. В состав, разумеется, входил опиум, камфора, масло аниса, соль зубного камня и винный спирт. Убийственный состав. В самом буквальном смысле.

— Мне пока не надо — покачал я головой — Справлюсь и так.

— Расскажи мне про Россию! — попросила Эмми — Я слышала, что это самая большая страна в мире. У вас там правит царь?

Я коротко поведал о Романовых, о начале правления Николая.

— А почему нельзя избрать президента? — наморщила лобик девушка — У нас если президент окажется плохим — его заменят на выборах через 4 года. А как заменить плохого царя?

— Никак — я откинулся на подушки, закрыл глаза — Разве что убить. Но наследует сын. Если нет сына, то брат по старшинству.

— Как непрактично!

Постепенно, под заботливыми руками Эмми, мне начало становиться лучше. Жар утих, боль отступала, и я ощущал, как ко мне возвращалась хотя бы крупица прежней силы.

Спустя несколько дней, когда я начал приходить в себя, пришла пора вновь взять оружие в руки. Я не могу быть слабым и больным. Ведь «загнанных лошадей пристреливают».

Но теперь мне пришлось работать над левой рукой — правая висела на перевязи. Эмми была против, чтобы я упражнялся с Кольтом — даже устроила что-то вроде скандала. Дескать, рана откроется, мне станет хуже. Я проигнорировал ее, но пообещал начать с простых упражнений, постепенно их усложняя.

Первые попытки давались с трудом: рука дрожала, прицел был расфокусирован, отдача вызывала боль в плече. Я выдергивал Кольт из кобуры и старался концентрироваться, вспоминая, как когда-то правой рукой достигал идеала меткости. Теперь же я вынужден был тренировать левую, и каждый выстрел был битвой с самим собой.

Сначала один за другим я делал медленные, неторопливые выстрелы по деревянной мишени, установленной на стене ранчо. С каждой новой попыткой координация улучшалась, точность росла. Я чувствовал, как дрожь постепенно уходила, и с каждой минутой становился увереннее в своих силах. Эмми наблюдала за мной, и в её глазах я видел искорку гордости, смешанную с облегчением.

В моменты между тренировками, лёжа на мягкой кровати, я погружался в размышления. Мои мысли то возвращались к старым временам, то уносили меня в неясные дали будущего. Болезнь постепенно отступала, уступая место ясности ума. Я понял, что моя новая жизнь стала шансом начать всё с чистого листа. Что у меня было в прошлой жизни? Семья? Но, увы, у меня не было детей — Нина была бесплодна, лечение не помогало. Страна? Ее разорвали на части в 90-е и пересобрали с большим трудом и жертвами. Работа? Вся жизнь на дипломатической службе. Каждый день наблюдать, как власть сдает позиции, а потом большим трудом и кровью отвоевывает их обратно. Бессмысленные качели. Примерно, как в начале нового века здесь, при Николае. Зашли в Маньчжурию и тут же вышли — проиграли Русско-японскую войну. Дали права всем сословиям в 5-м году, разрешили избрать Думу. И уже спустя всего год ее разогнали. Как и все последующие Думы. Так и не дав народу нормального представительства. Про кровавое воскресенье, первую мировую, революцию так и вовсе не хотелось думать. Как говорил один персонаж из интернета — «просрали все полимеры».

Солнце уже почти село, окрашивая поле в медные тона. Я стоял у забора ранчо, левая рука сжимала «Кольт», правая пока еще висела на перевязи. Мишенью служила старая консервная банка, подвешенная на ветке сухого клёна. Выстрел — банка дёрнулась, но не упала. Второй — осколки жести брызнули в траву. «Левой хуже… Но это лучше, чем ничего», — подумал я, медленно перезаряжая барабан. Воздух пах полынью и тревогой.

Внезапно степь вздрогнула от тяжёлого топота. Из-за холма вынеслась лошадь — пегая, с пеной на боках, её брюхо было залито кровью. На спине, пригнувшись к гриве, сидел индеец. Его лицо, изрезанное шрамами, словно сошло с древних гравюр. Плащ из шкуры развевался за спиной, в волосах, заплетённых в две косы, трепетали орлиные перья. На груди — ожерелье из медвежьих когтей. Баннок? Скорее всего. И явно какой-то вождь.