Инженер Петра Великого (СИ) - Гросов Виктор

Сердце заколотилось так, будто сейчас из груди выпрыгнет. Казалось, его стук на весь завод слышно. Оглядевшись по сторонам, я рванул к мехам. Работать надо было быстро. Конструкция там простая — короб из досок, кожаные бока. Входная дыра — сверху, выходная труба — сбоку. Я быстро прикинул, как приладить свои поделки. Рамку клапана надо было как-то закрепить внутри короба над дырками. С собой у меня был только нож да несколько деревянных клинышков, которые я заранее выстрогал.

Снял пару досок с верхушки меха (они на простых деревянных шипах держались), чтоб внутрь залезть. Там темнота и воняет прелой кожей. На ощупь нашел входную дыру. Приложил рамку впускного клапана, подклинил ее деревяшками как мог плотнее. Держалось хлипко, конечно, но должно было выдержать. Потом так же пристроил выпускной клапан к трубе. Подергал — вроде сидит. Быстро поставил доски на место, постаравшись не оставить следов. Вытер пот со лба. Всё про всё — минут пять, не больше, но мне показалось — целая вечность.

Я отошел от мехов, делая вид, что просто мимо шел. Сердце всё еще бухало аки сумасшедшее. Успел. Кажется, никто ничего не заметил. Но сработает ли эта моя хреновина? И не развалится ли к чертям при первом же качке?

Вскоре вернулись Митька с Васькой, а за ними и Кузьмич приплелся, злой как черт после разборок с начальством.

— Чего расселись, лоботрясы⁈ А ну, на меха! Жар поддерживать!

Митька и Васька нехотя взялись за рычаги. Я затаил дыхание, не сводя с них глаз. Первый качо. Второй. Меха двигались, но как-то по-другому. Рычаги шли легче, чем обычно. И звук изменился — не привычное прерывистое «пых-пых», а более ровный, постоянный гул воздуха, который шел в горн.

Митька с Васькой тоже разницу заметили. Переглянулись удивленно. Качать стало реально легче. Они уже не пыхтели так, как раньше, не надрывались.

— Чего это с ними? — пробормотал Васька, кивая на меха. — Вроде как полегчали?

— Маслом их, что ль, смазали? — пожал плечами Митька, но продолжал качать уже без прежнего остервенения.

Я стоял в сторонке, делая вид, что занят чем-то своим, но сам не спускал глаз с горна. Пламя разгоралось ровнее, жар стал стабильнее. Кузьмич, занятый ковкой, похоже, пока ничего не заметил, кроме того, что ему больше не надо орать на «мехарей», чтоб поддали жару.

Сработало! Моя примитивная конструкция, собранная на коленке, работала! Воздух шел ровнее, дутье стало эффективнее. Пофиг, что клапаны держатся на соплях, на клинышках, пофиг, что всё криво и косо — но результат был! Я почувствовал укол гордости — инженерной гордости, — но тут же его заглушила тревога: как долго эта хрень продержится и не спалят ли мою самоделку? Но пока… пока всё шло по плану. Главное — не отсвечивать. Пусть думают, что меха сами собой «починились». Магия!

Прошло несколько дней. Мои самопальные клапаны, как ни странно, держались и работали. Митька с Васькой перестали ныть, что у них спина отваливается у мехов, даже начали иногда прикалываться друг над другом во время качания — раньше такого вообще не бывало! Горн Кузьмича гудел ровно, жар держался как надо, и мастеру реже приходилось орать на «мехарей» или материться, пока железо до нужной температуры дойдет. Казалось бы, все в шоколаде, все должны радоваться. Но хрен там плавал.

Кузьмич был мастером старой школы — опытным, спору нет, но упёртым и консервативным до мозга костей. Всё, что шло не по накатанной, вызывало у него подозрение и дикое раздражение. Он не мог не заметить, что что-то изменилось. Сначала просто хмурился, прислушивался к этому ровному гулу мехов. Потом стал чаще коситься то на горн, то на Митьку с Васькой, которые работали подозрительно легко и даже весело.

Однажды, когда железяка в горне как раз доходила до кондиции, он подошел к мехам. Митька с Васькой тут же нацепили на рожи усердие и принялись качать с удвоенной силой, хотя это уже было нафиг не нужно. Кузьмич обошел меха со всех сторон, потрогал доски, прислушался к шуму воздуха, который валил из трубы.

— Чего это они у вас так справно заработали? — пробурчал он, обращаясь то ли к мехам, то ли к пацанам. — Али подменили ночью, окаянные?

— Никак нет, мастер Кузьмич! — испуганно заблеял Васька. — Сами по себе… Может, прочистились где…

— Прочистились… — недоверчиво протянул Кузьмич. Он пнул короб меха ногой. — Ладно, дуйте как есть. Да глядите мне!

Но подозрение в его маленьких злых глазках уже засело. Он стал еще внимательнее пасти всё, что творилось вокруг его рабочего места. И, конечно, его взгляд всё чаще стал цепляться за меня. Я же был самым «остолопом», а тут вдруг меха заработали как часы. Совпадение? Ага, щас. Кузьмич в совпадения не верил от слова «совсем».

Он стал чаще ставить меня работать рядом, не только клещи держать, но и молотом махать, придираясь к каждому моему движению.

— А ну-ка, Петруха, покажи, как ты заготовку держишь! Не так! Выверни клещи! Вот так! А теперь бей! Чего замах слабый? Сильнее бей, кому говорю!

Заставлял меня делать одно и то же по сто раз, следил внимательно, будто пытался понять, что поменялось. Но главный удар нанес исподтишка.

Как-то под конец смены подозвал меня.

— Слышь, Петруха, ты вроде малый не совсем дурной, хоть и безрукий. Скажи-ка мне, как думаешь, отчего меха вдруг так ладно дуть стали? А? Может, мысль какая есть у тебя?

Вопрос задан вроде как между делом, но я нутром почуял — ловушка. Он меня проверял. Одно неосторожное слово — и пиши пропало.

— Да почем я знаю, мастер Кузьмич, — постарался я изобразить на лице полное недоумение. — Сами ж видите, как были дырявые, так и остались. Может, кожа подсохла где, вот и тянуть стало лучше? Али ветер нынче с другой стороны дует?

Я смотрел на него самым тупым и честным взглядом, на какой только был способен. Кузьмич сверлил меня своими глазками-буравчиками.

— Ветер… Кожа подсохла… — повторил он задумчиво. — А ты мне вот что скажи, умник… Откель воздух-то в меха входит? А? Через какую дырку?

Он явно пытался меня подловить — знаю ли я конструкцию, понимаю ли, как оно работает, чего простому подмастерью знать не положено.

— Так сверху ж дыра, мастер, — ответил я как можно проще, показывая на верх короба. — В нее и входит, вестимо. А выходит — вон туды, — я кивнул на трубу, что к горну шла. — Куда ж ему еще деваться?

Мой ответ, видимо, показался ему достаточно идиотским и вполне в духе «остолопа» Петрухи. Он еще помолчал, пожевал губами.

— Дыра… Туды… — пробурчал он. — Ладно, ступай. Да помни, ежели чего заметишь неладное — мне сказывай первому. Понял?

— Понял, мастер Кузьмич, как не понять, — заверил я и быстро свалил, чувствуя его тяжелый взгляд в спину.

Кажется, пронесло. В этот раз. Кузьмич меня «взял на карандаш». Он не знает точно, что я сделал, но чует, что дело нечисто. Теперь он будет пасти меня в оба глаза. Любой косяк, любое проявление знаний, которые мне не по статусу, могут стать последними. Надо быть еще осторожнее. Еще незаметнее. И продолжать гнуть свою линию — становиться сильнее и искать новые возможности применить свои мозги. Но теперь — под пристальным и очень недобрым взглядом старого мастера.

Глава 4

Моя тихая война с Кузьмичом как-то сама собой сошла на нет. Он всё так же косился на меня с подозрением, но докопаться было не до чего — я пахал как все, махал молотом, таскал уголь, держал клещи, старался вообще не отсвечивать. Меха работали как надо, жар в горне стоял ровный, и даже Кузьмич, хоть и бурчал по привычке, но ковать стал быстрее, и брака было меньше. Может, он и допер, в чем дело, но молчал — результат-то налицо, а признаваться начальству, что какой-то сопляк-подмастерье его уделал, гордость, видать, не позволяла.

Мне пока не нужно было высовываться, но применить свои знания, проверить возможность улучшения работы нужно было обязательно. Я надеялся, что улучшив вокруг себя рабочий быт, смогу создать вокруг себя ауру полезности. А полезными людьми тут не разбрасывались. Уж Петр Великий — точно.