Владимир Прягин - Волнолом
Проклятье, что же тут вообще происходит?
Дама со снимка четвертьвековой давности привиделась ему второй раз подряд. И это совсем не радует, если учесть, что профессор, которому красавица тоже не давала покоя, теперь лежит, разодранный в клочья.
Ясно одно. Под этой историей с чертополохом и фотографией погребена какая-то тайна - огромная и старая, перебродившая как тесто в квашне и прущая теперь неудержимо наружу.
И чтобы найти убийцу, придется копаться в прошлом. В том самом времени, которое Генрих так старался забыть - даже жалел иногда, что затворяющее клеймо, которое ему наложили, не блокирует заодно и память.
Впрочем, если отвлечься от личных переживаний, эпоха тогда была и в самом деле неординарная. Да что там - уникальная была эпоха, величественная и звонкая. Не чета нынешней сытой дреме. Перелом уже назревал, и что-то манящее, тревожно-неуловимое носилось в воздухе. Все понимали, что Старый Король не вечен, и шептались, увлеченно гадая, чем обернется его кончина. Реальность, правда, несколько превзошла ожидания.
Любопытно, что бы сказал о тех временах беспристрастный наблюдатель со стороны? Какой-нибудь иноземный исследователь, впервые в жизни услышавший про Девятиморье. Хотя где его, такого, найдешь? Страну Девяти Морей знают в каждом уголке ойкумены.
Но, предположим, наблюдатель все же сыскался. Смотрит он, значит, и записывает в блокнот - ага, есть столица, и есть король. Ну, это как у всех, ничего особенного. А вот дальше уже интереснее - король назначает канцлера, но не абы кого, а представителя одного из двух влиятельнейших родов. То есть человека либо из Железного, либо из Стеклянного Дома.
Ага, говорит себе наблюдатель, почесывая умную лысину. Чем же эти дома знамениты? И почему такие названия? С Железным понятно - он испокон веку делал лучшее оружие и доспехи, хитрые механизмы, а теперь вот взялся за вещи и посложнее. Паровозы, дирижабли, локомобили - все это его вотчина.
В Стеклянном же Доме мертвое железо не любят. Там приручают свет.
Люди, способные к светописи, рождаются порой и в других, самых обычных, семьях. Но лишь 'стекольщики' знают, как отточить умение до совершенства. Они - первооткрыватели. История о том, как свет впервые явил человеку свою чернильную сторону, достойна отдельной книги. Но это уже легенда, присыпанная пылью веков, а наблюдатель отвлекаться не хочет.
В текущем столетии канцлер несколько раз подряд назначался от Стеклянного Дома. Этой традиции придерживался и Старый Король, просидевший на троне почти полвека и почитавший светопись благороднейшим из искусств. Впрочем, и к технике он относился достаточно благосклонно - именно при нем появились рельсовые пути и первый воздушный порт.
А вот его сын, король Альбрехт, светопись почему-то не жаловал. Не запрещал, но задвинул на второй план. И канцлера сменил почти сразу. Линза - знак Стеклянного Дома - исчезла с канцлерской резиденции, а лязгающие машины полезли, как тогда показалось Генриху, буквально из всех щелей. Правда, Генрих, в отличие от гипотетического наблюдателя-иноземца, рассуждал, прямо скажем, небеспристрастно. Особенно после того, как получил клеймо...
И вот теперь его, заклейменного, привлекают к расследованию. Чтобы, значит, помог оградить августейшую семью от возможной угрозы. Как будто Генриху не плевать на Его Величество Альбрехта, а заодно и на всех его фавориток - прошлых, настоящих и будущих...
Генрих так погрузился в эти невеселые мысли, что едва не пропустил свою станцию. Но вовремя спохватился и пошел к выходу.
Он любил этот тихий пригород с маленьким уютным вокзалом. Люди здесь, казалось, никогда и никуда не спешили. Даже носильщики на перронах не мчались, как оглашенные, а катили свои тележки с достоинством романских патрициев. Только паровоз нетерпеливо пыхтел, дожидаясь конца посадки.
Генрих миновал кирпичное здание с часами во лбу и вышел на привокзальную площадь. Знакомый извозчик, завидев его, приподнял шапку.
- Домой, герр профессор?
- Домой.
Копыта цокали по булыжникам. Лошади мерно кивали, заранее соглашаясь со всем, о чем подумает Генрих. Дыхание уходило морозным паром. Улица катилась навстречу - вот уже показался тот самый двор с каштановыми деревьями. Солнце, вспоров лучами мглистую кисею, блеснуло над горизонтом, подкрасило обындевевшие ветки.
Флигель, где квартировал Генрих, стоял наособицу. На стук отворила Эльза - приходящая домработница, экономка и кухарка в одном лице. Сухонькая, в мышиного цвета платье и неизменно чистом переднике. Ей было сорок пять - и треть жизни она присматривала за этой квартирой.
- Обед готов, герр фон Рау. Я накрываю?
- Да, пожалуй.
Мысль о еде уже не вызывала прежнего отвращения. Не то чтобы кровавые картинки забылись, просто домашняя обстановка подействовала на него успокаивающе. А может, проснулся, наконец, защитный рефлекс, приобретенный когда-то на оперативной работе, но захиревший за годы кабинетных трудов.
- Так что там у нас?
- Айнтопф по-мадьярски, с телятиной.
- Гуляш, Эльза. Он называется гуляш. Почему вы так не любите это слово?
Достав из буфета початую бутыль коньяку, Генрих набулькал рюмку. Выцедил, блаженно зажмурившись, и только после этого сел к столу. Орудуя ложкой, он по инерции думал о фотографии, но потом мысли как-то незаметно съехали на библиотеку и 'птичку', которая там хозяйничала. Захотелось вдруг позвонить милейшей фройляйн Майреген - в чисто служебных целях, само собой разумеется. Уточнить еще раз список литературы. Вопрос ведь нешуточный, дело государственной важности...
Отобедав и приняв горячую ванну, Генрих еще раз наведался к буфетному шкафчику. Чувствуя приятное тепло во всем теле, опустился в кресло, вытянул ноги. За окном клубились сизые сумерки. Лениво подумалось, что можно полчаса подремать, а потом, пожалуй, почитать рукопись, раз уж обещал генералу.
Тишина взорвалась хриплым, надсадным звоном. Генрих подскочил в кресле и чертыхнулся в адрес того, кто снабдил телефоны таким сигналом.
Телефонную линию в пригород протянули пять лет назад - сначала в резиденцию бургомистра, потом в несколько богатых домов. Генриха это новшество нисколько не привлекало - он прекрасно прожил бы без чужих голосов в квартире. Но техники вдруг явились к нему. Оказалось, что домашние аппараты теперь положены всем университетским преподавателям. Отвертеться не удалось - идея исходила лично от ректора, который, словно бешеный бык, пер по пути прогресса.
- Слушаю вас.
- Генрих, вы уже добрались? Читаете рукопись?
- Да, Теодор, как раз приступаю, - соврал Генрих, не моргнув глазом.
- Хорошо. Хотел вам сообщить последние новости.
- Дайте угадаю. Четвертый труп?
- На этот раз - нет. Подробности об аптекаре. Прислали ответ из Дюррфельда - это деревня, где он вырос. Насчет матери подтвердилось - одна из местных селянок, прожила там всю жизнь. А вот с отцом не очень понятно. По документам, отец - деревенский плотник. Погиб еще до рождения мальчика. Однако старожилы говорят, что, по слухам, у женщины был некий богатый друг, чуть ли не из столицы. Откуда такое знакомство, толком никто не знает. Сам богач в деревне не появлялся, зато женщина иногда уезжала куда-то на одну-две недели. Куда именно - не рассказывала. Но началась эта 'дружба' как раз в те годы. Звучит, конечно, не слишком правдоподобно...
- Угу. Но если все-таки допустить, что аптекарь - внебрачный сын этого столичного гостя...
- ...то это, объясняет, по крайней мере, откуда у аптекаря взялись деньги на учебу и остальное. Но нас-то интересует другое. Кто именно был настоящий отец - вот главный вопрос. Если узнаем, то, надеюсь, проясним связь с убийствами. К сожалению, за эти годы в деревне все обросло таким количеством сплетен, что черт ногу сломит. Надо разбираться на месте. Я уже отправил туда нашего человека, к утру на поезде доберется. Ждем результатов.
- А механик? Которого на вокзале убили? Может, и у него в родословной какие-нибудь сюрпризы?
- Мысль, конечно, напрашивается, но пока не успели выяснить. Копаем дальше.
- Понял, Теодор. Спасибо за информацию.
- Все, Генрих. Больше не отвлекаю.
Генрих перешел в кабинет, сел за стол и разложил перед собой 'трофеи' - рукопись, книжку про Жженый Лог и список дворянских семей, у которых есть чертополох на гербе.
Начнем, пожалуй.
И в ту же секунду снова грянул телефонный звонок.
'Да сколько ж можно', - страдальчески подумал Генрих, снимая трубку. Женский голос на том конце провода звучал взволнованно и очень знакомо:
- Алло? Герр фон Рау, вы слышите?
- Да-да, я здесь.
- Это Анна, Анна Майреген! Мы с вами разговаривали сегодня в библиотеке...
- Конечно, Анна, я помню, - он машинально назвал ее просто по имени, но вроде бы это не прозвучало слишком бестактно.
