Сергей Шхиян - Царская пленница
Прижимаясь к женскому телу, я инстинктивно начал его ласкать, поглаживая самые заманчивые места, но ночная гостья остановила мои руки. Сделала она это не грубо, а как-то необидно, почти дружески.
— Спи, я тебя согрею, — произнесла она, как и раньше дыша в самое ухо.
Я внутренне успокоился и, прижавшись к ней, уснул. Что было дальше, не помню. Проснулся я, когда в комнату заглядывало солнце. Простыни подо мной были влажные от пота, но голова ясная и свежая. Температуры не было и в помине. Я был слаб, но почти здоров.
Гостьи, если она приходила на самом деле, а не приснилась, в комнате не было. Я вылез из-под одеяла и оделся. Мои сокровища лежали в сундуке для платья, там, куда я их вчера положил. Я вышел из номера и отправился в общую залу, где пока не было ни одного посетителя. Половой, который приносил мне вчера воду для умывания, дремал в углу, положив голову на грязную, залитую вином скатерть. Я тронул его за плечо, и когда он испугано вскочил, уставившись на меня заспанными глазами, попросил принести горячей воды и завтрак.
— Ага, счас, — пообещал он, как мне показалось, не зная, как ко мне обращаться, то ли «господин», то ли «парень» — я занимал дорогой номер, но выглядел точно таким же нищим, каким был он. — Тебе вина лучше или молока?
— Принеси мне молока и хлеба, — попросил я. — А кто такая женщина, которая здесь ходит?
— Где ходит? — удивился половой, оглядываясь по сторонам.
— Я ее вчера видел, такая высокая, полная.
— А, — протянул парень, — вот ты о ком. Это сестра хозяина, она немного не в себе. Раньше барыней была, а теперь тут живет.
— Почему она не в себе?
— Не знаю, может, ее родимчик хватил?
— Какой «родимчик»? — удивился я.
— Не знаю, — ответил половой. — Мало ли что в жизни бывает!
Я вспомнил способность многих своих соотечественников употреблять непонятные слова безо всякого смысла. Родимчик — это припадок с судорогами который бывает у рожениц и младенцев. Однако я сделал еще одну попытку понять, что он такое сказал:
— Она что, недавно рожала?
— Кто рожал? — удивился парень.
— Сестра хозяина.
— Это мне не ведомо, я здесь недавно.
— Ладно, неси еду, — попросил я, понимая, что чем дольше мы будем говорить, тем больше разговор будет вязнуть в непонимании друг друга. Половой принес заказ, я дал ему медную монету на чай и остался в одиночестве. Заняться было решительно нечем, оставалось только выздоравливать. Позавтракав, я приободрился еще больше и вышел из своего номера посмотреть, куда я, собственно, попал.
В общей зале постоялого двора посетителей еще не было. Был он меблирован тяжелыми, невысокого калибра и примитивной работы столами и широкими лавками вместо стульев. Не встретив никого из местной обслуги, я прошел во внутренний двор с парой сараев и несколькими коровами, щиплющими чахлую травку у дальнего забора. Не увидев ничего примечательного, я вернулся в свою комнату и прилег на кровать.
Тут же в голову полезли самые скверные мысли. Кроме непрекращающегося беспокойства об Але, меня волновала и собственная судьба. Документов у меня не было. Я был ранен, об этом знали или догадывались хозяева заведения, и могли сдать меня полиции. Я же, пока не окрепну, не смогу убраться подальше от этих мест.
В Питере в это время жило порядка двухсот двадцати тысяч человек. По нашим меркам, это совсем немного. Конечно, не все были на виду друг у друга, но и возможность затеряться в людском море была небольшая. Если начнется скандал в связи с убийством Сил Силыча и его подручного, полиция вполне может заинтересоваться раненым человеком, оказавшимся в беспомощном состоянии невдалеке от места преступления.
Судя по теперешнему самочувствию, возможности убраться с этого постоялого двора раньше завтрашнего дня у меня не было. Так что необходимо было простоять еще день и продержаться ночь, а там будет видно.
Невеселые раздумья прервал приход хозяина. Он явился за очередным траншем за постой. Когда он вошел, я встал ему навстречу.
— Ты, как погляжу, поздоровел? — спросил он без особого восторга.
— Да.
— Я за платой.
— Почему так рано? — удивился я. — Я вчера с тобой рассчитался за два дня,
— Здесь тобой интересовались, — неопределенно усмехаясь, сказал он. — Спрашивали паспорт, подорожную…
Это было явное вранье, видное, как говорится, невооруженным глазом.
— Нужно было ко мне привести, я бы показал, — равнодушным голосом ответил я.
— Так у тебя что, есть бумаги?
— А как же! Как бы я без подорожной въехал в город?
— Ты разве не беглый?
— Шутишь! Я, между прочим, Хасбулат-удалой! — зачем-то соврал я, вспомнив слова популярной народной песни.
— Ты — удалой? — не поверил хозяин. — Мне-то все равно, но я уже заплатил, чтобы тебя не трогали, кто мне деньги вернет?
Я хотел было сказать, что это его, а не моя проблема, но решил не ссориться и дать вожделенный рубль.
— Ладно, — примирительно сказал я, — заплачу тебе вперед.
Я полез в карман и вытащил несколько маленьких монет. Судьба на этот раз была ко мне неблагосклонна, все они оказались золотыми. У хозяина, понятное дело, при виде желтого металла, глаза вылезли из орбит, он приниженно принял плату и сразу же удалился из комнаты.
«Все равно завтра съеду», — оптимистично успокоил я себя. Теперь, когда начали возвращаться силы, я уже не чувствовал себя таким, как вчера, беззащитным.
Минут через десять после визита хозяина появилась его сестра. Она, как и прежде, вошла без стука, но, застав меня на ногах, смутилась и первой поздоровалась.
— Здравствуй, малый, — сказала она, слегка покраснев. — Вижу, ты уже встал?
— Здравствуйте, сударыня, — ответил я на приличном русском языке, давая понять вежливым, но светским приветствием, что тоже принадлежу к «сливкам общества». — Рад и вас наблюдать в добром здравии!
До этого случая мы почти не разговаривали, только обменивались односложными вопросами, и то, что я повел почти «светский разговор», окончательно загнало тетку в ступор.
— Так ты по-нашему разумеешь? — только и нашлась спросить она.
— Почему бы и нет?
Разговор у нас явно не складывался. Не пойму, что ее так смутило — возможно, опасение, что я разглашу подробности нашего ночного рандеву. Если, конечно, оно было.
— Проходите, садитесь, — пригласил я, указывая на единственный в номере стул.
Я подумал, что она откажется, но она кивнула и села. Говорить нам было не о чем, но сидеть одному в четырех стенах слишком скучно, и я воспользовался возможностью поболтать с представительницей прекрасного пола.
— Нынче по утрам стало уже свежо, — для затравки завел я разговор о погоде.
— Да, свежо, — как эхо откликнулась она.
— Вы прекрасно выглядите, вам говорили, что вы настоящая писаная красавица? — с натугой перешел я на другую тему. Получилось у меня это не очень ловко, даже пошловато, особенно учитывая мой нынешний юный вид.
Женщина так удивилась моим комплиментам, что ничего не смогла ответить, просто открыла рот.
— Мы еще не знакомы, — продолжил я, — позвольте представиться, меня зовут Хасбулат.
— Марья Ивановна, — машинально ответила она, продолжая смотреть на меня во все глаза.
— Капитанская дочь? — поинтересовался я, вспомнив одноименную повесть и имя-отчество героини Пушкина.
— Нет, бригадирская, — поправила она. — А ты… вы кем будете?
— Так, по делам путешествую. Да вот занедужил в дороге.
Марья Ивановна сочувственно вздохнула, но было видно, думала совсем о другом.
— Ты бы, милый, шел бы отсюда. Долго ли до греха…
Я внимательно смотрел ей в лицо. Теперь многое из ее поведения делалось понятно. Она не просто спала со мной, она меня, скорее всего, от чего-то спасала.
— Понятно, — сказал я, отвечая не на ее слова, а на свои мысли. — Спасибо, Марья Ивановна!
Однако не только уйти, но и собраться это сделать я не успел. Дверь в номер широко распахнулась. В комнату влетел хозяин с красным от гнева лицом. За его спиной маячили два мужика, одетые в извозчичьи армяки.
— Тебе кто дозволял по номерам шляться! — закричал он на сестру. — Убирайся к себе!
Женщина вскочила со стула и отступила вглубь комнаты.
— Не нужно, Поликарп Иванович, — просительно сказала она. — О душе подумай!
Однако хозяин ни о чем таком думать не собирался. Он был так зол, что с трудом удерживался от ругани и рукоприкладства.
— К себе! — кратко приказал он, гоняя по скулам желваки и сжимая кулаки. — Не твоего бабьего ума дело!
Я почувствовал, что семейная ссора вот-вот перерастет в нечто большее, и вмешался:
— Выйдите из моего номера! — громко сказал я ломающимся мальчишеским голосом.
От неожиданности хозяин на мгновение остолбенел, потом загрохотал, срывая зло на мне:
