Владимир Белобородов - Хромой. Империя рабства
— Не первый, но клан Кизана, откуда привели наш торб, в такой глуши находится, что у нас, даже если кто сбежит, точно без запасов не выйдет из степи. У нас до леса руки идти. А о празднике мы и не слышали никогда.
— Лошади нужны, — произнёс я.
— Ну, ты мечтатель, — ответил Клоп, — к ним рабынь-то не всех допускают.
— Твоя Свайла ведь бывает на чистке? И вызовется к нам, когда предложат?
— Наверно, — как-то не очень уверенно произнёс Клоп.
— Вы чем-нибудь кроме утех занимались вместе? — у меня начали закрадываться смутные подозрения в излишнем бахвальстве друга.
— Да какие утехи. Так перемигивались, да подарки друг другу делали.
— Ты же рассказывал!
— Ну а что я скажу? Что за ручку иногда держимся? Вы же засмеёте….
На некоторое время все замолчали. Мы так и не отошли от забора, у которого нас проверяли кормы, и теперь все стояли, опёршись на него.
— А что, рука то мягкая? — начал я.
— Иди ты, — Клоп развернулся и мелкими шажками, чтобы кандалы не врезались в ноги побрёл к яме.
— Подожди, — окликнул я друга, так же смешно преследуя его. — Ну а запах-то хоть приятный?
— Иди ты, Хромой.
— Так я и иду, подожди!
Ближе к полудню мы все собрались на бревне около ямы, за это время нас проверили ещё дважды.
— Ну что вождь, какие дальше планы будут? — спросил Чустам.
— Эт, когда я себя кормом провозгласить успел?
— Почему кормом? Вождём. Тебе все, так или иначе, в глаза заглядывают.
— Не-е-е, не пойдёт.
— Что, не по лошади груз? Ты же всем надежду дал?
Ловко меня тут бывший корм поймал. Можно было конечно сказать, что никому и ничего я не обещал, но парни и так стухли настроением, а если ещё я начну отпираться… Жалко их, а ещё больше себя. В чём-то этот холуй прав, рабы смотрят на меня, и пусть уж лучше умрут, злясь на кого-то, чем, тоскуя последние дни.
— Ты то, сам что предлагаешь?
— Было бы что предлагать, сказал бы.
— Дня через два девчонок приведут, — помолчав немного, при этом лихорадочно ища выход, произнёс я. — Надо у них узнать, где лошади. Кандалы снять с такими проверками только разве что ночью, но тоже не выйдет, шуму много. «Лепёшек» надо наготовить, — я напропалую нёс чушь, — а там видно будет. В праздник суета, рабов много бегает, опять же шумно будет. Да и должны же снять их с нас когда-нибудь.
— В последний день поздно будет, — включился Толикам, — нас под усиленной охраной будут держать. Всё время рядом орк будет.
— Пятеро мужиков — один орк.
Гробовое молчание повисло после этих слов — орков боялись. Орк воин, это не корм, это вообще не человек, это страшная сила. Да и не привыкли уши рабов к столь открытому высказыванию против хозяев.
— Что замолчали? Орк, это не дух. Рассказал бы Толикам лучше что-нибудь о празднике. Может, и мысли пойдут какие.
— Я же только с чужих слов.
— А мы ни с каких. Рассказывай.
Толикам вздохнул, он всё время вздыхал, когда вёл рассказ через силу. Я уже давно заметил эту особенность раба.
— Ну, праздник походит раз в лето. Собираются все орочьи кланы. Испокон веков повелось, что это время самое лучшее для торговли в приграничье, потому как орки в это время ни на кого не нападают. Первый день, идут разнообразные орочьи забавы типа скачек на хрумзах и стрельбы из лука. Наша очередь на второй день. На бои выставляют рабов не для победы, а для веселья перед борьбой орков. Поскольку кровь оркам проливать нельзя, а оросить степь она обязательно должна, то выставляют рабов биться насмерть. Лучший воин этого дня удостаивается особых почестей, каких — не знаю. Рабов обычно заковывают в кандалы и только в ночь перед праздником кандалы снимают и уводят в клетки на арене. Есть в этот день, не дают, мол, воин должен быть голодным, чтобы раны были легче, и злым. Перед выходом дают выпить какую-то гадость, после которой люди звереют. Бьются, кто, чем может. Оружие выбирать будем сами. Того, кто отказывается биться, убивает специальный орк, но убивает не просто так, а, вспарывая живот, символизирует смерть не воина, а животного. Ну, вот, в общем-то, и всё.
— Ты Толикам, конечно, извини, но ты не рассказчик, а даже не знаю кто, — произнёс Чустам, после всеобщего молчания. — Хромой вон и то красивей говорит.
— Вам легенды нужны, или, правда? Могу рассказать, как выигравшему, вожди кланов дают по капле крови, и шаман его превращает в орка. Поверите?
— Да он не хотел обидеть, — не знаю, почему заступился я за корма. — Просто прям вообще безвыходно.
— А вы ожидали, что я вам расскажу, как уйти от орков?
— Ну, хотя бы, а лучше как стать потом богатыми и счастливыми.
— Да не вопрос, идёте в академию, становитесь голубыми рабами, а потом попадаете в рабство к оркам. Богатство не знаю, а впечатлений на всю короткую жизнь.
— Лучше бы про горы рассказал, — вздохнул Ларк.
— Говорят, — Клоп вытянул ноги, — на севере, где в холода замерзает вода и снег лежит по полгода, не имеет значения с татуировкой ты или нет.
Вообще в этом мире, по крайней мере, в той части, где я бывал, снег скорее редкость, как и нормальные морозы. Правда, рабам, поскольку изобилия одежды у нас не могло быть априори, даже местные зимы были в тягость. Я в зимнее время часто вспоминал фильмы про войну, где пленные немцы кутались в самое разнообразное тряпьё. Рабы очень на них походили.
— Есть такие земли, — произнёс Чустам. — Мы как-то раз туда купца сопровождали. Я тогда себе куртку меховую купил. Рабов не видел, нет вроде как у них этого. Так что про беглых не скажу. Но тоже слышал, что бегут туда. Только далеко это очень и не все доходят.
— Вот бы туда, — вспомнил я родной Урал, там, в лесах и вправду целой деревней затеряться можно.
— Пошли, — съёрничал Чустам.
— Давай после праздника, а то хозяева обидятся.
— Договорились.
— А что, Клоп, там империя не во власти? — желая как-то поддержать разговор, спросил я.
— Да земли то имперские, — вместо Клопа ответил Чустам, — только там народа почти нет и поэтому отряды империи небольшие. Да и воинов туда обычно вместо каторги отправляют, за прегрешения. Поэтому не больно-то они свой зад будут отрывать ради поисков беглых. Разве что сам к ним придёшь.
— Ну что, пойдём тренироваться?
— О, наконец, за ум решил взяться?
— Не-е-е. Просто скучно. Столько лет изо дня в день работал, а тут раз, и нечего делать. Ну и может, ещё день себе выиграю. На большее то куда рассчитывать. Поставят против тебя или Клопа и всё.
— Сила, конечно, много значит, но встречал я хороших бойцов и мелкого телосложения.
— Да ладно? — подковырнул я бывшего корма.
— Ну, пожилистей тебя конечно, — поправился он.
Надолго меня не хватило. Я, конечно, привык к работе, но делал её, всегда не спеша. А тут нагрузки. Через полчаса я вновь сидел на бревне, утирая рукавом струящийся пот.
— Ты не брёвна поднимай! — крикнул мне Чустам. — Силу всё равно не успеешь развить. Двигайся, чтобы как можно дольше не выдохнуться.
Сон после таких нагрузок на рабский организм был мёртвым.
Третий день уже не особо радовал освобождением от работ. Я, да и не только я один, тоскливо проводил взглядом рабов идущих после распределения на работы. Хорошо им, жизнь ещё немного продлится. Я помнил о том, что лучше раз поклевать мясо, но в нашей ситуации, ни мяса, ни падали, лишь смерть в качестве клоуна для зелёных ящериц. Хотя нет, падаль была….
— Показывайте кандалы.
И это второй раз за утро. День прошёл в истоме жратвы и тоске мыслей. Вялые разговоры быстро затухали. Начинало доходить истинное положение вещей.
— Завтра вам девок приведём, — сообщил Пидрот. — Так что мойте свои стручки.
Это несколько оживило вечер. Когда нас заперли в яме, мы предались разгадыванию личностей, которые завтра придут к нам.
— Вот бы светленькую, — мечтательно произнёс Клоп.
Все сразу поняли о ком он. Светленькая, прибыла с месяц назад и числилась в королевах красоты местного рейтинга.
— Не надейся, — обломал его Толикам, — она кормам тоже нравится, ей ласки и так хватает.
— Да знаю, но хочется….
— А мне Курточка нравится, — вступил я в одно из любимых занятий мужиков всех времён — обсуждение женского пола.
Курточка, а по данному родителями имени — Ивика, была миниатюрной девчушкой наверно моего возраста. Хотя может и постарше. Прозвище её исходило от мехового предмета одежды, который и курткой то назвать сложно. Дыра на дыре и облезлым мехом погоняет. Но, тем не менее, она года три не снимала её даже летом. Потом с дизайнерским чудом видимо что-то произошло, и она сменила стиль, а вот прозвище так и осталось.
— Так она же плоская?
— Ну и что, а мне нравятся такие, да и миленькая она. Она как стрельнёт глазками, так м-м-м…
