Владимир Белобородов - Хромой. Империя рабства
И тут взыграла злоба. Твари зелёные! Уклонившись от очередного удара, я превозмогая боль метнулся к нему с колющим ударом в рёбра. «На, на, на», — я видел его обескураженную обидой морду и яростно бил ликуя. В конце, метелил уже кулаком в голову. Беспамятство наступило внезапно.
Глава 4
— М-м-м.
— О, очнулся, герой.
Голос знакомый. Ба! Клоп! Я открыл глаза. Яма лазарета, в смысле лекарская по-местному. Я уже пару раз просыпался здесь после палок.
— Вонючий, я жив? — память обрисовала последние слайды.
— Да как сказать. Пока — да. Но это ненадолго.
— Я его убил?
— Нет. Ты же ещё жив.
— Ну, да. А чего не убили?
— Так, кормы сказали, что отец зелени не хочет скандал развивать. Это же позор, побил самый слабый раб.
— Ты это, за языком то следи….
— Ну, почти самый слабый.
— Вот, другое дело. Я же всё-таки третий. С конца.
— Я рад, что ты шутишь, только…
— Чего? — голова болела ужасно, и тошнота прямо накатывала, похоже, сотрясение.
— Ну…
— Смертник ты, — раздался незнакомый голос.
Я повернул голову. На соседних нарах лежал здоровенный незнакомый мужик.
— Да он уже знает, — поддержал незнакомца Клоп, совсем не обнадёживая и не щадя моих нежных чувств.
— А ты кто? — спросил я мужика, хотя по отсутствию волос на голове и лице, уже догадывался.
— Это корм, из пришлых, — пояснил Клоп. — Ты уже третий день отдыхаешь. Вчера полсотни новых привели. Их кормы с нашими встретились.
— Кто кого?
— Ваши нас, — ответил мужик. — Но одного я отправил к богам.
— Шикарно. Кого?
— Кривого, — ответил вместо мужика Клоп.
— О-о-о, — я хотел посмеяться, но вырвался только вздох, отдавшийся в рёбра. — Я бы тебе руку пожал, если бы ты не был кормом. Так понимаю, ты тоже праздничный пирог?
Мужик промолчал.
— Клоп, чем он меня так? — я ощупывал голову.
Такой шишки не бывает. Она выпирала, казалось ещё на размер моей головы в бок.
— Не знаю. Думал, ты расскажешь?
— Бревном, — ответил корм. — Ты прямо сказание у рабов. Говорят, так ребёнка уделал.
Я засмеялся, Клоп поддержал.
— Чё хмыритесь, я бы на месте отца убил бы сразу, а не к лекарям.
— Так это не он меня, а отец. Клоп, а чего с этим? — я повёл головой в сторону корма.
— Легонько помяли, — понял меня раб.
— Что, так обгадишься? — спросил корм, поняв мой намёк.
— Да нет почему, только встать бы….
— Вы это, мужики, прекращайте, — произнёс Клоп. — Нам сдыхать вместе…, похоже.
Особо артачиться я не стал, но и с кормом не разговаривал больше. Клопа увели в этот же день. Корма на следующий. Меня ещё раз посещал шаман. Я так понял сотрясение и трещина ребра. Шаман поднял меня на ноги за два дня, и я тоже оказался в загоне, впрочем, ненадолго.
— Клоп, Чустам, Ларк, Хромой, Толикам, собирайте вещи, пойдёте со мной, — произнёс Жирный.
Я, конечно, ждал этого момента, но сердце всё равно упало в пятки. Тоска прямо сжала внутренности: «За что, боже? Ну, за что ты так! Сука».
Через десять минут, отведённых на сборы, нас, опустивших головы, вели в кузню. Там, во избежание попыток побега, на ноги наденут кандалы, которые снимут лишь перед ареной. Руки. Десять дней жизни. Десять последних дней жизни. Орки уважали воинов, поэтому в эти руки, мы не будем работать. Нас будут обхаживать, разумеется, в рамках нашего статуса. Мы, будем есть, сколько хотим, нам разрешат один раз воспользоваться рабыней, собственно и всё обхаживание.
Строй рабов равнодушно смотрел на нас. Каждый в этот момент думал: «Как хорошо, что не я». Я их понимал, конечно, но легче от этого не становилось.
Отдельная яма-землянка на пятерых в отдельной же локации, в смысле загоне, огороженном жердями. В загон выходить можно, за него — нет. Через трёхметровый проход — следующий загон, туда скоро прибудут наши соперники из других кланов. Выход за пределы огороженной территории запрещён. Компьютерная игра маму её…. Если заметят вне загона, можно остаток недолгих дней не только в кандалах провести, но ещё и прикованным к здоровенной чушке, а то и с рабским ошейником на цепи. Ну и палок не смотря на свой статус смертника напоследок получить.
Все попавшие в принципе были своими, кроме Чустама. Чустам — это давешний помятый корм не из наших.
— Таликам, а тебя за что? — спросил я безобиднейшего мужика.
— За надежду.
— Понятно, что ничего не понятно. Ты не мудри, прямо скажи.
— Историю рассказывал, как рабы победили хозяев, — объяснил Клоп.
— А-а-а, политический.
— Ты ведь не в деревне вырос Хромой? — посмотрел на меня Толикам.
— Чё ито?
— Знаешь много, думаешь не так как селяне.
— Так по акценту то не понятно, что я не местный? А у нас деревни образованные.
— Рассказал бы, а то всегда любопытно было, что за страна такая — Замухрынск? Недолго нам осталось, к чему теперь тайны?
— Не-е Толикам, пусть я останусь самым загадочным рабом, хоть в чём-то впереди всех.
— Эй! Воины! — раздалось с улицы. — Держите.
Клоп, гремя цепью, мелкими шажками вышел из землянки. Вернулся он со средних размеров котелком в одной руке и пачкой из пяти лепёшек.
— Пидрот сказал, что мы можем костёр на улице развести. Представляете? Даже травы на отвар дал.
— О-о-о, даже мясо есть, — произнёс Чустам, заглядывая в котелок.
Рассматривать кашу мы не стали, выйдя из ямы, уселись с котелками по привычке на бревне.
— Ларк!
Раб вздрогнул и инстинктивно сжал двумя руками горшок.
— Ты не торопись. Наслаждайся. Тут никто не заберёт. Мало будет — ещё наложишь. Сам. Сколько хочешь.
Наелись мы до состояния тюленей на лежбище.
— Хо-о-о, — вздохнул Клоп, — сейчас бы ещё отварчику.
— Да можно, но лень, — ответил Толикам. — Ларк, не разведёшь огонь?
— Я разведу, — неожиданно предложил Чустам.
Никто не стал возражать. Сладкая истома сытости клонила в сон.
— Как свиньи перед забоем, — решил пофилософствовать я. — Чтоб жирок нагуляли.
— Отстань Хромой, — ответил Клоп. — Дай насладиться.
— И ведём себя также, — подержал меня Толикам. — Наелись и поспать.
— А-а-а, ну так давайте, предлагайте выход, — лениво произнёс Клоп.
— Вон, корм его уже ищет.
Чустам разжёг огнивом огонь под котелком с водой и теперь отжимался.
— Тебе Клоп тоже не помешало бы, — предложил я.
— Почему только мне?
— А нас хоть затренируй, всё равно толку не будет.
— Ну почему? — возразил Толикам. — Меня, например, когда танцам учили, преподавали и боевой.
— Это как?
— Изображать бой в танце. Там движения конечно артистичные и меч бутафорский, но очень с боем схоже.
— То-то орки удивятся, когда ты танцевать на арене начнёшь.
Мы засмеялись, даже Ларк, тайком улыбнулся, отвернувшись от Толикама.
— Чего это вы ржёте, — подошёл Чустам, успокаивая дыхание.
— Да Толикам решил на арене станцевать, — просветил его Клоп, рассказав о боевом танце.
— Хорошее дело, — вполне серьёзно ответил бывший корм, присаживаясь рядом, — видел я как-то раз. Не каждому воину под силу то, что они вытворяют на сцене. Вода закипела. Ларк, заварил бы?
Раб нехотя встал и пошёл к костру.
— Ты ведь уже не корм, — высказал я своё недовольство Чустаму, — и распоряжаться не можешь.
— Так я и попросил его, а не заставил. Может, хватит на меня порыкивать. А то прикрываешься рабами, а сам не на что кроме как поскуливать, не способен. Насмотрелся я таких умных, только людей своей злобой баламутишь. А как до дела…
Договорить он не успел, так как отвлёкся на перехватывание руки. Поймав мою кисть, нанёс по ней удар, выбивая заточку. Следом его кулак успел побывать в области моего солнечного сплетения.
— Я не хотел так резко с тобой разговаривать, — продолжил он, остановив жестом вскочившего Клопа. — Только знаю, что с такими как ты — упёртыми, по-другому нельзя — не понимаете вы. Нам остались одни руки, а ты сейчас будешь дней пять злобу на кормов показывать, прежде чем гордость сменит понимание приближающегося конца. Если сможем выйти живыми, там и разберёмся, а нет — духами встретимся и поговорим. Знаю ведь, что бежать задумал, так поделись со всеми умом.
— Чтобы ты об этом оркам выложил? — восстанавливая дыхание, прошипел я.
— Хотел бы, уже и про железку твою, — он подопнул ко мне заточку, — и про зубильце, что в кузне спёр, рассказал бы. Только ведь мне легче умирать от этого не будет, всё равно на арену. Подумай, потом поговорим.
Корм, клацая цепью, пошёл к дровам, где, выбрав полено потолще, стал поднимать над головой.
— Я не успел… — начал было Клоп.
— Нормально всё. Есть о чём подумать, — успокоил я раба.
