Джонатан Филипс - Четвертый крестовый поход
Руководители крестоносцев пришли в ярость. Было созвано собрание, на котором говорилось о более жестком контроле за дисциплиной, затем отданы приказы, запрещающие без команды делать за пределами лагеря что-либо, кроме построения в боевой порядок. Без ясного распоряжения никто не должен был трогаться с места. Вся армия знала о предстоящем на следующий день крупном сражении, так что на следующее утро была отслужена месса, и воины исповедовались в своих грехах.
В начале дня куманы снова бросились вперед. Первым из лагеря вышел Людовик де Блуа. Увы, он совершенно забыл о вчерашней договоренности и кинулся в погоню за врагом, вынуждая Балдуина следовать за ним. Возможно, Людовик пытался компенсировать вызванное болезнью свое отсутствие во время покорения Константинополя. В таком случае, стремление к подвигу перешло границы дисциплины, за что пришлось дорого расплатиться. Азарт погони воодушевил людей Людовика, они мчались за язычниками, неизбежно теряя боевой порядок и уставая. Именно на это и рассчитывал неприятель. Накануне куманы уже продемонстрировали, что их выносливые лошади и опытные всадники прекрасно умеют разворачиваться во время отступления. Множество раз армии крестоносцев бывали разбиты турецкими или сирийскими войсками, выполнявшими тот же маневр. Порывистость графа де Блуа означала, что еще одно воинское подразделение должно было присоединиться к этому печальному списку. Мощь атаки латинян неизбежно уменьшалась шириной фронта, и куманы, развернувшись, с криками ринулись на рыцарей Запада, осыпая их стрелами.
Часть менее опытных воинов (возможно, набранных в Константинополе), испуганных таким оборотом, ударилась в панику, и линия начала стремительно распадаться. Балдуин был вынужден следовать за первым отрядом. Он настиг сражавшихся и оказался неподалеку от Людовика. Граф был ранен и вскоре был выбит из седла. Среди неистовства битвы латинские рыцари ринулись к поверженному воину. Они отогнали куманов от графа Людовика и в вихре боя освободили небольшое пространство, достаточное, чтобы поднять его на ноги и осмотреть раны. Его просили вернуться в лагерь, поскольку они оказались серьезными, но граф отказался: «Господь не попустит мне бежать с поля битвы и покинуть императора».
Несмотря на храбрость латинян, количественный перевес неприятеля постепенно сказывался, и рыцари начали падать один за другим. Но Балдуин продолжал подстегивать своих воинов. Он поклялся сражаться до последнего и оборонялся с невероятной отвагой, но на сей раз рыцарской верности и умения было недостаточно. Куманы постепенно окружали свою жертву. Учитывая количество сражений, в которых довелось побывать латинянам, удача наконец-то отвернулась от них. «В конце концов, поскольку Господь попустил такое бедствие, французы были разбиты», — скорбел Виллардуэн.[615] Людовик был убит, а император Балдуин попал в плен. Куманы убили многих ветеранов, и за одно сражение значительная часть элиты крестоносцев оказалась уничтожена.
Уцелевшие в бою вернулись в лагерь, где дежурил Виллардуэн. Уже был полдень, и он собрал отряд, чтобы попытаться задержать преследование куманами его ослабевших соратников. Их усилия увенчались успехом, и к вечеру язычники отступили. Виллардуэн оказался старшим среди уцелевших французских ноблей. Он направил известие о поражении венецианцам, которые не участвовали в дневном сражении. Дож и Жоффруа наверняка чувствовали себя разбитыми. Император был пленен, множество близких друзей и отважных рыцарей погибло. Единственной оставшейся возможностью было отступление. Осмотрительный Дандоло предложил лучший способ опередить Иоаницу. Он посоветовал Виллардуэну вплоть до самой ночи держать часть войска в боевом порядке за пределами лагеря. Наконец куманы вернулись в свой лагерь на другой стороне от Адрианополя. Дож сам обошел палатки, ободряя латинян и повелевая им надеть доспехи и ждать распоряжений. Когда полностью стемнело, крестоносцы бесшумно снялись с лагеря и отступили. То, что куманы отошли с поля, помогло остаться незамеченными.
Целью латинян был Родосто, располагавшийся на побережье в трех днях пути, но раненые не позволяли двигаться быстро. Часть ломбардцев отделилась и за два дня добралась до Константинополя, где передал печальную весть папскому легату Пьетро Капуано и Конону Бетюнскому, остававшемуся ответственным за город.
Пока разбитые войска продвигались к Родосто, им повстречались соратники, направлявшиеся из Малой Азии, чтобы соединиться с основными силами. Многие из них, как и Пьер де Брасье, были вассалами графа Людовика, они оказались сражены известием о гибели своего господина. Однако времени для скорби не оставалось. Иоаница подошел к Адрианополю и, обнаружив, что латиняне бежали, пустился в погоню. Виллардуэн поставил присоединившиеся войска в арьергард, продолжая движение к Родосто на максимальной скорости. Им удалось без новых потерь достичь города, где они соединились с Генрихом Фландрским и новым подкреплением.
Соединись все силы прежде нападения на Адрианополь, исход кампании — при условии строгой дисциплины — мог оказаться другим. Теперь же латиняне оказались в очень опасном положении. Генрих Фландрский до возвращения брата из плена был назначен регентом империи. Тем временем армия Иоаницы опустошала земли, и почти вся континентальная часть Латинской империи перешла под власть болгарского короля.
Вернувшись в Константинополь, оставшиеся лидеры крестоносцев решили обратиться за помощью к папе Иннокентию, а также к Фландрии, Франции и другим западным государствам. Поступая так, они следовали давней традиции христианских поселенцев на Святой Земле. В течение всего XII века поселенцы в Леванте обращались к своим собратьям-католикам в поисках военной и финансовой помощи. Иногда их чаяния вознаграждались новым крестовым походом. Чаще же на воззвания откликались только небольшие группы рыцарей — поскольку, за исключением нескольких важных происшествий, например, падения Иерусалима в 1187 году, остальные были слишком заняты своими собственными делами, чтобы оказывать помощь другим.[616] В 1205 году латиняне избрали епископа Суассонского и двух старших французских рыцарей, чтобы поведать о своих проблемах, а остальные остались в Константинополе, трепеща за свою судьбу.
Примерно в это же время дож Дандоло направил папе Иннокентию письмо с просьбой освободить его от обета паломника, то есть от необходимости путешествия в Иерусалим. Возможно, известие о чуме в Акре вкупе с возрастом и перспективой еще одной длительной поездки в Левант вызывали у него опасения относительно продолжения экспедиции. Может быть, он хотел вернуться домой, чтобы умереть там — а, кроме того, утвердить своего сына в качестве дожа. Дандоло уверял папу римского в том, что его отъезд не повлияет на присутствие венецианского флота, который будет продолжать служить крестовому походу согласно договоренности.
Повод для признания все усиливающейся слабости Дандоло был хорошим, но Иннокентий вежливо, хотя и решительно отверг его. Он питал неприязнь к дожу еще со времени осады Зары и теперь мягко, но с явным удовлетворением обратил похвалы остальных лидеров крестового похода против самого Дандоло. Иннокентий отметил важность советов дожа для императора Балдуина и его сподвижников и счел неразумным отпустить Дандоло, чтобы его отсутствие не вызвало отправление армии на Святую Землю и ее гибель. Более того, продолжал он, «некто мог бы обвинить» его как крестоносца, что он решил отомстить за причиненные венецианцам беды нападением на Зару, но не отплатил врагам веры за раны Христовы. Так Иннокентий давал понять, что действует исходя из интересов самого Дандоло, защищая его от возможных обвинений в двуличии, и настаивал на его пребывании в рядах крестоносцев.[617]
Фактически ответ Иннокентия оказался уже не важен. В июне 1205 года латинскому присутствию в Византии был нанесен еще один тяжелый, хотя едва ли неожиданный удар. В возрасте свыше 90 лет Дандоло скончался. Он был погребен с должными почестями в церкви Святой Софии, где по сей день возвышается небольшой памятник в его честь. Возможно, дож был самым выдающимся из крестоносцев. Ни его возраст, ни слепота не мешали его живому уму и великолепному стратегическому мышлению, оказавшему огромное влияние на экспедицию. Если его настойчивость в отношении похода на Зару и снискала недовольство, то его положение среди руководителей крестового похода было неизменно высоким. Во многих случаях именно его планы и идеи воплощались в жизнь крестоносцами. Смерть дожа означала, что в живых и на свободе из старших ноблей, выступивших с самого начала экспедиции, остались только маркграф Бонифаций (находившийся в Фессалониках), Конон Бетюнский, сам Виллардуэн и Генрих Фландрский.
