Василий Звягинцев - Разведка боем
В начале Калужского шоссе он увидел стоящий у обочины знакомый угловатый автомобиль с поднятым зеленым тентом. Велев шоферу оставаться на месте и быть настороже, спрыгнул на грязный булыжник и пошел через площадь наискось, по пути придавая лицу доброжелательное и беспечное выражение.
— Садись, Яков Саулович, покатаемся немного. — Сидевший за рулем Новиков поприветствовал Агранова поднесенными к козырьку двумя пальцами и без помощи заводной рукоятки включил мотор. — Твоя машина может тут постоять, через полчасика вернемся.
Некоторое время ехали молча, Агранов с интересом осматривал внутреннее устройство незнакомого автомобиля, Новиков небрежно покручивал руль, выбирая путь между выбоинами и лужами.
— Так что интересного слышно? — спросил Андрей и, пока Агранов соображал, что и как ответить, шутливым тоном добавил: — Только не ври, все равно сразу увижу…
Агранов стал рассказывать, что к Трилиссеру вернулся посланный в Лондон связной, передавший инструкцию от неизвестного лично ему, но весьма значительного лица, контролирующего внешнюю политику стран Антанты. Рекомендовано было, причем в настоятельной форме, принять все доступные меры для засылки в ближнее окружение Врангеля надежных людей. Задача — любым путем, вплоть до физического устранения всей верхушки военного командования и гражданского правительства, сорвать предстоящее наступление, выяснить источники военной и прочей помощи, подготовить условия для окончательного разгрома Белого движения. В средствах предложено не стесняться (имея в виду оба значения этой фразы). Международная поддержка тоже обещана, однако…
— Круто берутся, — присвистнул Новиков. — Но сами вмешаться открыто побаиваются. Или нет у них пока такой возможности, не все схвачено. Да и год сейчас отнюдь не семнадцатый. Ну и как, имеются у Трилиссера «надежные люди»?
— Чтобы попытаться убить Врангеля, найдутся. Для остального — вряд ли. Вы правильно сказали, что время другое.
— Еще что?
Агранов сообщил о ходе подготовки к съезду партии и значительных трениях между Лениным и его ближайшим окружением.
— Когда открытие съезда?
— Через три дня.
— Отлично. Тогда успеем…
— Что успеем? — позволил себе осведомиться Агранов. Новиков обратил внимание на форму его вопроса и удовлетворенно хмыкнул.
— Провернуть операцию под названием «Никомед». Это был такой грек, представитель кинической школы философов. Слушай инструкции, товарищ Агранов…
…Днем раньше Новиков вышел на связь с «Валгаллой» и попросил Левашова немедленно организовать канал прямого перехода.
Шагнул из московской квартиры в прокуренную, загроможденную аппаратурой непонятного назначения и похожую на лабораторию алхимика со средневековых гравюр каюту. Олег, сидевший у стола, на котором мерцали экранами сразу три работающих компьютера, встретил его неожиданно радушно. Похоже, после той ночи он действительно изменил свое отношение к Новикову и его поступкам.
Андрей бросил на спинку стула френч — здесь было куда теплее, чем в осенней Москве — недовольно осмотрелся.
— Как-то у тебя здесь… неуютно. Пойдем в бар, что ли. Пивка холодного попьем. Соскучился я по цивилизации.
За кружкой светлого бочкового Новиков обрисовал Олегу изменения в обстановке и свои дальнейшие планы. Левашов слушал спокойно и почти не задавал вопросов. Даже на рассказ о встрече с Антоном отреагировал без удивления. Ему, на голом месте придумавшему практическую методику пространственно-временных совмещений, идея галактической Суперсети и игры в Реальности не показалась заслуживающей сильных эмоций.
— Теперь ты понял, что наши разногласия насчет «идеалов Октября» и пределов морального релятивизма значения больше не имеют?
— Пожалуй. Если Антон не врет, то это и вправду ерунда. И что ты думаешь делать?
— Хотел бы я и сам знать. Второй год мы крутимся, как черт на сковородке, и дела с каждым днем… — Новиков сокрушенно махнул рукой. — До последнего я думал, что мы все-таки люди, пусть и попавшие в необыкновенные обстоятельства, а теперь…
— А что, собственно, произошло? — с ненаигранным спокойствием спросил Левашов. — Каким образом означенная информация повлияла на твое мировосприятие? Тебя задевает, что ты произошел не в результате акта божественного творения, не от первичной коацерватной капли и не в итоге борьбы производительных сил с производственными отношениями, а как побочный результат антиэнтропийных процессов в компьютерных сетях? Ну и что? Данный факт влияет на вкус вот этого пильзенского пива, на развевающий занавески утренний бриз или на прелесть общения с Ириной, которая тебя заждалась?
— Оно, конечно, так, — согласился Новиков и на самом деле вообразил, как, закончив беседу с Олегом, войдет в каюту любимой женщины. — Только постоянно думать, что какой-то галактический монстр, наскучив игрой, через секунду может просто стереть программу… А то даже и не сам он, а просто антивирусная ловушка сработает…
Левашов пожал плечами.
— Да и наплевать. От мгновенного инсульта люди тоже помирают, но это же не повод впадать в мировую скорбь. Кто тебе сказал, что субъективные идеалисты не правы? С тем же успехом можешь воображать, будто с твоей смертью исчезает весь материальный мир. — Он сделал два больших глотка, захрустел ржаным, посыпанным солью сухариком. — Деловые предложения есть?
— Имеется кое-что. Играть так играть. Охота мне проверить, может, и вправду мы с теми ребятами на равных можем…
— Тут я полностью «за». От меня что требуется?
…После Левашова Андрей собирался вызвать из Харькова Берестина, но не выдержал и пошел искать Ирину. Она, на его счастье, оказалась «дома», то есть на пароходе. А могла ведь, пользуясь положением «соломенной вдовы» и соответствующей оперативной подготовкой, тоже отправиться на поиски приключений. Сидела в шезлонге на шлюпочной палубе и читала какую-то книгу.
Увидев Андрея, она улыбнулась приветливо, встала навстречу, подставила щеку — все так, будто расстались сегодня утром. Только чересчур резко отброшенная книга намекнула на ее истинные чувства.
Порыв ветра взметнул колоколом подол ее белого, с синим матросским воротником платья. Инстинктивно-испуганным жестом она прижала его к ногам.
— Пойдем куда-нибудь… — сказал Новиков, беря ее за руку. За первым же поворотом пустынного коридора он обнял ее, чересчур порывисто прижал к себе, стал целовать, не сразу поймав губами ее с готовностью приоткрывшиеся губы.
— Что ты, что ты, подожди… Сюда давай… — Она вывернулась из объятий, потянула за собой к двери ближайшей каюты. На этой палубе их было много — пустых стандартных двухсекционных полулюксов, словно бы постоянно готовых к приему неожиданных пассажиров.
Сама повернула медную головку замка и замерла, прижавшись спиной к двери. После нескольких проведенных в разлуке лет, ее бессмысленно странного замужества и неожиданно вдруг случившегося «нового знакомства» на них часто накатывались внезапные порывы почти неконтролируемой страсти. Обостряемые еще и тем, что на людях они держались друг с другом «по-ремарковски»: подчеркнуто сдержанно, чуть ли не безразлично.
Он снова стал ее целовать, скользя ладонями по гладкому муслину, коснулся тугого полушария груди, и его прострелило электрическим разрядом, словно в юности, когда вот так же, будто невзначай, дотрагивался до манящих бугорков под тонким свитером подружки.
Не расстегнув до конца пуговиц, потянул вверх длинное и узкое платье. Ей пришлось помогать ему движениями тела и рук. Под платьем на ней были только простенькие трикотажные плавки. Действительно — не ждала, потому что обычно, зная его вкусы, Ирина надевала какое-нибудь экстравагантное, разжигающее воображение белье из самых элитарных каталогов.
Несмотря на задернутые бежевые шторки, в каюте было слишком светло. Ирина в подобные моменты света не выносила, и Андрей, разжав объятия, закрыл иллюминатор броневой крышкой.
Она ждала его, откинув покрывало и присев на край широкой деревянной кровати, и думала, что он снова начнет с долгих, нежных и изобретательных ласк, однако сейчас Новиков с непривычной резкостью сжал твердыми пальцами ее плечи, опрокинул на подушки, прижался лицом к груди, то ли целуя, то ли кусая, одной рукой обнимал за шею, а другой старался сдернуть вниз плавки. Ирина не понимала, что с ним происходит. Испуганная его порывом, она машинально сжала колени.
Так бывало в юности, когда девушка, вроде бы уже согласная на все, в последний момент пугается предстоящего и начинает отчаянно отбиваться.
Андрея внезапное сопротивление Ирины только еще больше распалило. И, заставив ее подчиниться, он овладел ею грубо, торопливо, но со страстью, которой она еще не знала. Причем неожиданно и она сама повела себя так, как раньше не умела. Привыкшая к довольно сдержанному поведению в постели, сейчас она вонзала ногти в его плечи, упиралась ногами в кровать, выгибая спину, и тот экстаз, который обычно Ирина испытывала лишь две-три последние восхитительные секунды, теперь длился бесконечно, волнообразно, достигая немыслимой, казалось бы, остроты, стирая последние проблески сознания, и вдруг сотрясал тело новым тысячевольтным разрядом. Очнувшись, она услышала чей-то низкий, прерывистый крик, но будто издалека, через ватную стену, и закончилось для нее все подобием эпилептического припадка. Изнеможение, слабость во всем теле, удивительная легкость в голове и тот же стыд, который испытывает человек, застигнутый приступом в людном месте. Похожее, но в гораздо меньшей степени, она пережила только однажды, семь лет назад, когда этот же Андрей, в которого она целый год была безумно влюблена, наконец-то «соблазнил» ее звездной ночью на берегу Плещеева озера.