Василий Звягинцев - Разведка боем
Новиков опять сделал усилие, пытаясь очнуться. Как-то ему томительно было, словно в тяжелом сне на третьей полке общего вагона. Он помнил, что собирался говорить с форзейлем о вещах высоких и сокровенных, не договоренных при прощании в Замке, выходила же нудная жвачка, как та смола в детстве, от которой болели десны.
— Где мы? Кто за нами гонится, для чего? — спросил он против воли.
— Как кто? Отряд иркутской ЧК. Забыл неужели? Раненого адмирала повезли впереди, а ты остался прикрывать отход. Все твои люди погибли, потом пали кони. Если бы я не подоспел, лежал бы и ты сейчас в снегу с пулей в затылке… Или отвечал на настоятельные вопросы охочих до истины товарищей.
— О чем ты, Антон? — Новиков вообще потерял нить мысли. — Какой адмирал, какие люди?
— Колчак, разумеется. Выхватили вы его из-под расстрела лихо. Отчаянной дерзости операция. Только не рассчитали немного…
Увидев растерянное лицо собеседника, который только тем и гордился, что никогда не терял самообладания, Антон поцокал языком сочувственно.
— Так вот, друг мой. Теперь вспомни, что тебе пытались объяснить. Вспомни, вспомни. Наши последние минуты, когда «Валгалла» выходила в море, а мы стояли на мостике. Ну, напрягись…
Новиков вспомнил. Черное, вскипающее мутными гребнями валов море, с натугой выгребающий против шторма пароход, захлестываемый даже на десятиметровой высоте над палубой мостик, они с Шульгиным, цепляющиеся за леера. Антон, с мокрым от водяных брызг лицом, на прощание приобнимает их за плечи и кричит, а кажется, что шепчет: «Ребята, все будет хорошо, только бойтесь ловушек сознания…»
— Что это такое, как узнать, чего бояться? — отплевываясь, тоже кричит ему в ухо Шульгин.
— Я объясню, если успею, — отвечает Антон, делает шаг в сторону и исчезает в просеченной дождевыми струями мгле. Словно за борт прыгнул…
Так живо это вспомнилось, что ветер за входом в пещеру показался тем же самым штормовым ветром Северной Атлантики тысячу лет назад.
— Ловушки сознания, да, ты говорил, ну и что? У Шекли тоже было: «Только не политурьте»… Допустим, я пытался, а результат?
— Тогда слушай. Только сначала посмотрим, как там на улице…
На улице было плохо. То есть для них — хорошо. За какой-то час пурга разгулялась, словно в Антарктиде. Ветер выл и гудел так, будто рядом с пещерой проносился бесконечный состав порожняка. Сквозь оставленную между сводом и верхним краем стенки полуметровую щель намело уже порядочный сугроб. Казалось даже, что сама корявая, но прочная стенка вздрагивает от снеговых зарядов.
Андрей подумал, что без Антона он непременно замерз бы, застигнутый на открытом месте пургой. А может, то, что творится сейчас снаружи, лучше назвать бураном. Теперь же замерзать придется преследователям. А у них здесь уютно, тепло, топлива хватит на пару суток, если рубить чурбаки потолще. Но что там еще за история с адмиралом?..
Проверив, надежно ли упирается сошниками в камень пулемет, хорошо ли лежит лента в приемнике, они вернулись к костру. Выступ скалы надежно прикрывал от гуляющих по пещере сквозняков, устойчивое пламя горящих с торца бревен прогрело выбранную ими для ночевки нишу достаточно, чтобы можно было раздеться до нижнего белья, развесив остальную одежду для просушки.
— Как многие до тебя, ты был лишь фигурой на доске, более или менее сильной, всю сознательную жизнь. И в таком качестве представлял интерес, но не представлял опасности. Пока вдруг не вздумал почувствовать себя игроком. Еще даже и не стал, а только почувствовал и тем самым перевел себя в другое качество. На тебя обратили внимание. А это страшно. Вселенная существует, пока все предписанные роли соблюдаются. Так установлено от века…
— Установлено — кем? — Андрей смутно помнил свои видения насчет играющих Реальностями высших сил. Теперь он хотел убедиться, правильно ли понял давешнее озарение.
— Теми, кто равно непостижим тобою и мною, — спокойно ответил Антон. — Однако я остаюсь фигурой, пусть даже ферзем, образовавшимся из достигшей последней горизонтали пешки. И моя сущность меня устраивает. Ты же из пешки решил стать игроком…
— Ничего я не решал. Я просто жил в пределах существующих обстоятельств. И не делал ничего, чтобы их изменить сознательно. Отвечал, в меру сил, на вызовы судьбы. Какие и у кого ко мне претензии? И не сам ли ты просил нас о помощи?
— Просил. Но процесс вышел из-под контроля. В какой-то момент произошел качественный скачок. Стало ясно, что ты с твоими друзьями способен препятствовать исполнению предназначенного. В пространстве исчисленных и согласованных Реальностей возник некий экстерриториальный сгусток чуждой энергии. Кто-то из вас придумал абсурдно вроде бы звучащий термин: «Гамбит бубновой дамы». А он оказался удивительно точным для объяснения сложившегося положения.
— Антон, сколько можно? — воззвал к инопланетянину (а заслуживал ли он теперь такого названия?) Новиков. — Уже год ты морочишь нам голову бессмысленными словесами. Скажи конкретно — кто мы, кто ты и что такое эти самые «ловушки сознания»? Чьего сознания и зачем?
— Ты хочешь, чтобы я объяснил словами нечто малопредставимое даже сверхмощными разумами? Кое-что вам было приоткрыто. Долю процента из этого вы сумели осознать. Как случайно встреченное знакомое слово в тысячетомной энциклопедии на чужом языке. Остального не поймете еще века и века. Что не мешает вам совершать смертельно опасные для судеб Вселенной поступки. Я был послан помочь вам и предостеречь. Частично это удалось. Но лекарство, увы, оказалось опаснее болезни. Те, кому до последнего «времени» было безразлично существование не только ваше, но и всех пяти вариантов человеческой истории, внезапно заметили вас. Выражаясь словами Гоголя, Вий поднял веки…
Сон есть сон. Наяву Новиков отнесся бы к словам Антона спокойно, мало ли что форзейль успел наболтать за год их знакомства, но сейчас он ощутил леденящий ужас ночного кошмара, когда больше всего хочется проснуться и увидеть мутный в предрассветном освещении интерьер привычной комнаты. Ну в самом деле — он со своими друзьями и — Вий… В отличие от прочей нечисти и даже Панночки, Вий страшен был как раз абсолютной непонятностью и необъясненностью.
— Возьми себя в руки, — понял его состояние Антон. — Здесь ты в безопасности. Собственной волей ты создал совершенно новую, только тебе принадлежащую Реальность. Для внешнего мира она не существует, здесь ты как за меловой чертой.
— А ребята? — спросил Андрей.
— Они пока там, в Реальности первого порядка. Скорее всего, им непосредственная опасность не угрожает. Раз твой ментальный образ скрылся из поля зрения «локаторов». Но возможно и другое — ту Реальность просто сотрут, как неудачную картинку на дисплее. Тогда… — Антон развел руками.
— А могу я их забрать сюда? — с надеждой спросил Новиков.
— Если сумеешь мысленно воссоздать каждого из них во всей полноте личностей… Но это вряд ли.
— Как же, — не понял Новиков, — я создал целый мир и не могу ввести в него еще несколько человек?
— Вся разница в том, что остальной мир по отношению к тебе объективен. Он существует сам по себе, и тебе не слишком важно, насколько убедителен «по большому счету» каждый из его элементов. Твои же близкие друзья слишком конкретны, и даже малейшее отклонение от прототипа будет нестерпимо фальшивым. На сцену театра можно смотреть издалека и испытывать эстетическое наслаждение, но жить на ней нельзя. И так далее… Ты хочешь еще что-нибудь спросить?
— Раз я не могу включить в этот мир своих друзей, то что мне делать в нем одному? Надо возвращаться. Имеешь возможность помочь чем-нибудь реально? Или…
— Право выбора за тобой. Давай попробуем порассуждать вместе…
Глава 35
Телефон на столе Агранова затрещал. Непроизвольно вздрогнув, он взял причудливо изогнутую трубку с роговым раструбом микрофона.
— Яков Саулович? — раздался знакомый голос, причем настолько четкий, будто собеседник находился в двух шагах, а не по ту сторону крученого провода. — Жив-здоров? Тогда садись в свой мотор и езжай к Калужской заставе. Охрану можешь не брать, я о тебе позабочусь. Да-да, прямо сейчас и выезжай, чего время терять. Ну, будь здоров, и без фокусов у меня…
Испытывая тревожное, но в то же время и приятно щекочущее нервы чувство (не зря в документах царской охранки он не раз читал откровения провокаторов о том, что, работая и на полицию и на подполье, они испытывали необъяснимое наслаждение, отказаться от которого не могли даже под страхом смерти), Агранов, развалившись в каретке своего «рено», цепким взглядом фиксировал картинки неспешно проплывающих мимо улиц и пытался угадать, для чего вызвал его новый хозяин.
В начале Калужского шоссе он увидел стоящий у обочины знакомый угловатый автомобиль с поднятым зеленым тентом. Велев шоферу оставаться на месте и быть настороже, спрыгнул на грязный булыжник и пошел через площадь наискось, по пути придавая лицу доброжелательное и беспечное выражение.
