Василий Звягинцев - Разведка боем
— Давайте все это оставим. Сказано ведь: «Мертвый, в гробе мирно спи, жизни радуйся, живущий…» Предлагаю сесть в автомобиль и прокатиться по достопримечательным местам Первопрестольной. Или же за город, если предпочитаете. Осенние окрестности города сейчас довольно красивы.
Анна посмотрела на него не по возрасту проницательно.
— Пожалуйста, Александр Иванович, давайте покатаемся. За город. А насколько далеко?
«Хоть до самой белой территории», — хотел было сказать Шульгин, но предпочел удержаться от чрезмерной напористости или излишней проницательности.
— От вашего желания будет зависеть, уважаемая Анна Ефремовна.
— А зачем вы, уважаемый Александр Иванович, — с возможной язвительностью в голосе сказала девушка, — разговариваете со мной в таком тоне? Как будто действительно хотите на наших здешних людей похожим показаться. Но ведь не получается у вас. У меня не только слух хороший — и я ваш разговор с полковником Басмановым слышала, так я еще за три коммунистических года, за неимением иных занятий, много всяких книг прочитала. Вы ведь и вправду совсем другой человек, чем пытаетесь изобразить. Так и отлично же! Я давно о чем-то подобном мечтала и готова быть вам верной помощницей…
— Да в чем же, Анна Ефремовна? — стараясь оставаться в образе, воскликнул Шульгин.
— В чем угодно. Мне неважно. В попытке убить Ленина, захватить императорский престол или ограбить патриаршую ризницу. Просто я давно надеялась встретиться с необыкновенным человеком, вроде вас. Когда Сергей привел вас в дом, я вначале подумала, что он продался большевикам, и вы как раз из них, а потом поняла — вы совсем другие… С вами мне по пути!
Шульгин увидел, что за три года девушка действительно поняла многое, оказавшись в эпицентре практического воплощения в жизнь «вековой мечты человечества». Отчего приобрела некоторую экзальтированность и склонность к экстремизму. Нельзя сказать, чтобы это его не устраивало, он сам третий день соображал, какой бы подход к ней найти. Если она сама предлагает вариант — так ради бога.
— Хорошо, милая Аннушка. Вы готовы вступить в наш рыцарский орден? Со всеми соответствующими обетами, ритуалами, обязательным самоотречением и непредсказуемыми результатами? Невзирая на опасности, как реально-бытовые, для физического существования, так и трансцендентные, в рассуждении вашей православной души?
— Готова? — с внезапным блеском в глазах и резко вскинутой головой переспросила Анна. — Готова ли я? Да я только об этом и мечтала!
«Ну вот, — грустно подумал Шульгин, — очередная Софья Перовская. Неважно зачем, неважно за что, абы живот на подходящий алтарь возложить. Разве что, по Фрейду, данную политическую акцентуацию в несколько другую сублимировать? Не с бомбой же ее на теракт посылать…»
Глава 34
— Я, Андрей Дмитриевич, — излагал свои построения Новикову профессор Удолин, — изучил все доступные теории черной и белой магии, десяток лет постигал практику дзен-буддизма и еще многое, рассказ о чем заведет нас в глубокие и не имеющие практического значения дебри. Сейчас нам важно другое. Вы владеете практикой без теории, я — наоборот. Мне жаль, я даже испытываю определенный комплекс неполноценности, однако что поделаешь? Остается поделиться с вами известными мне навыками и надеяться, что в результате мы оба выиграем…
— Это так просто? — удивился Новиков. Ему казалось, что предметы, о которых они с профессором рассуждали уже третий час, сложны для постижения не в силу даже их нарочитой запутанности, кое-что он постиг за время учебы в МГУ и аспирантуре, а как раз практически.
— Более чем. Если человек имеет соответствующие предпосылки, практику он в состоянии постичь даже и за пять минут. Я в своих исследованиях выявил девять уровней сознания. Первые три свойственны людям от рождения, если они не олигофрены. Еще два можно постичь путем размышлений, имея медицинское или философское образование. А дальше — совсем другое. Медитации, углубленное и замедленное дыхание, практика дзен подведут вас к шестому уровню. С него, если удастся, доступен седьмой… Ну а куда ведет он — я не знаю. И боюсь заглянуть в сии бездны…
— Отчего же бездны? — с любопытством спросил Новиков. — Насколько я в курсе — дальше нирвана. Благорастворение, высшее блаженство небытия, неделания и неучастия. Мне не по характеру, кому-то нравится, а ужасного-то что?
— Нет, нет и нет! — вскричал профессор, и даже борода его вздыбилась от возмущения или от страха, Андрей не понял.
— Бездна — это… Если вы слишком долго всматриваетесь в бездну, бездна начинает всматриваться в вас!..
— Ну, Ницше это писал, почитывали…
— Ницше… — Удолин посмотрел на Новикова с уважением. — Да, писал, и он тоже относится к пророкам, а вот не продолжил же. Что именно случится, когда бездна всматривается в вас слишком пристально…
— А вы знаете?
— Догадываюсь. Но можно узнать и точно, если вы этого возжелаете.
Андрей задумался. Все, что он услышал от Константина Васильевича, было интересно ему как психологу, кое в чем приоткрывало новые точки зрения на вещи, над которыми он задумывался или постигал интуитивно еще в школьные и студенческие годы, что использовал в сотрудничестве с Ириной и Антоном или в противоборстве с агграми, а некоторые моменты услышал впервые, но протеста они у него тоже не вызвали. Теперь же вопрос переходил в другую плоскость. Практическую. Согласиться на эксперимент, надеясь сознательно войти в сферы, к которым до сих пор прикасался случайно и не по своей воле, и рискуя, в случае «неудачи», всем, вплоть до потери личности, жизни, а то и чем-то большим…
— И как это будет выглядеть? — спросил он, решив исходить из универсального правила.
— Ничего особенного, Андрей Дмитриевич. — Возбудившись, Удолин выхватил из хозяйской коробки чуть ли не двадцатую за час папиросу, забегал вокруг стола, переводя потенциальную энергию мысли в нормальную кинетическую.
— Я сообщу вам несколько мантр и дыхательных приемов, вы с вашей огромной силой духа освоите их буквально немедленно, войдете в состояние «самадхи», а уж там… Там все будет зависеть от вас.
— Самадхи — это как?
— В состоянии «самадхи» вы увидите мир в его истинном свете. «Алмазная сутра» говорит: пусть желание появится в уме, только не разрешай уму быть связанным своим желанием. Не пребывая ни в чем, дай ему действовать. Став Буддой, забудь, что ты Будда. Если же осознаешь тот факт, что ты Будда, то в действительности ты не Будда, потому что попал в ловушку идеи…
— Нормально, — позволил себе улыбнуться Новиков. — Такими хохмами мы развлекались в вузе. «Будьте реалистами — требуйте невозможного…»
— О! Великолепно! — восхитился Удолин. — Кто так сказал?
— А, — махнул рукой Андрей. — Кто-то из нас в стиле Сартра… Так давайте ближе к делу. Ну, я войду с вашей помощью в самадхи, так где гарантии, что в данной фазе вы меня без всякой мистики по голове молотком или стулом не грохнете?
— Ну, Андрей, разве это философский подход? — всплеснул руками Удолин.
— Вполне философский, в стиле Агранова. Или вообще ваши мантры — билет в один конец… Мое предложение. На эксперимент я согласен. На его время я вас пристегиваю наручниками к трубе в клозете или ванной, на ваш выбор. Гарантия от агрессии раз, и гарантия, что ваше заклинание не есть формула самоуничтожения, поскольку голодная смерть на цепи — достойная компенсация за мой невыход из нирваны. Как?
— Разве я должен отвечать за ваше неправильное поведение ТАМ… — профессор бессистемно повертел перед своим носом прокуренным пальцем. — Однако научная ценность… Вы готовы рисковать, так давайте и я рискну. Слушайте…
Новиков вошел в транс, как в сон — с ощущением естественности и неизбежности этого процесса, с балансированием сознания на его грани и с мгновенным провалом в ирреальность, которая тут же стала восприниматься как вполне нормальная и единственно возможная.
Действительно, что же тут странного: какие-то дворы и дома, похожие на послевоенные, и он сам среди друзей. Некоторые из них так и остались для него десяти-двенадцатилетними, никогда с тех пор больше не встреченными по разным причинам, другие, наоборот, помнились ему уже взрослыми, а то, что теперь они снова пацаны — так почему и нет?
Понимать, для чего он снова присутствует в своем детстве, не требовалось, хоть он и помнил, что побывал уже и в более зрелом возрасте. Он просто радовался узнаванию каких-то пустячных и милых подробностей, вроде пионерской комнаты, например, где горны отчего-то всегда стояли без мундштуков. Наверное, чтобы неизвестный злоумышленник не смог протрубить несанкционированную тревогу…
Для чего-то они собирались вечером у подножия возносящейся к самому небу пожарной лестницы, большой, человек в десять-пятнадцать, компанией. Да зачем же еще — чтобы залезть на теплую от дневного солнца железную крышу, лежать на ней вокруг кирпичных дымовых труб, покуривать невзатяжку папиросы «Север» ценой в один, еще дохрущевский, сталинский рубль и двадцать копеек, не для удовольствия, а из самоутверждения…
