Василий Звягинцев - Разведка боем
— Конечно, конечно. Увы, я и вправду стал крайне бестактным…
Они сдвинули краями нежно зазвеневшие бокалы.
— И последний вопрос. Ты действительно принадлежишь к старой русской аристократии?
— Твой род с какого века ведет отсчет? — вопросом на вопрос ответил Новиков.
— С тринадцатого. Первый сэр Спенсер участвовал в шестом Крестовом походе…
— Забавно. Мой род чуть постарше, очевидно, но, согласно документам, один из моих достоверных предков сражался на Калке, а это почти одновременно с твоим — тысяча двести двадцать третий, тысяча двести двадцать восьмой… Интересно… Ну так я пошел, дел слишком много. Сейчас появится Берестин, мы тебе подготовим все необходимое. Не прощаюсь.
Новиков легко коснулся губами тонкого запястья Сильвии и, не оборачиваясь, скрылся за дверью, ведущей в кормовой салон.
Аггрианка (а почему, кстати, аггрианка, если так легко ассоциирует себя с родом, послужившим базой ее личности?) осталась одна. Положила подбородок на сцепленные замком пальцы и замерла, глядя на синеватый холмистый берег. То ли размышляя о предстоящей работе, то ли грустя неизвестно о чем…
…Берестин шагнул в каюту прямо из будки штабного «урала», в котором объезжал участок фронта, намеченный для демонстративного отвлекающего удара. Требовалось показать красным, что обольщаться им не стоит и стратегическая инициатива полностью принадлежит Русской армии.
Генеральская форма, уже достаточно обношенная, сидела на нем столь естественно, что в войсках его принимали как своего. А то, что никто не помнил Берестина по дореволюционной службе, как бы и не замечалось. Мало ли в армии генералов, выслужившихся за три года из капитанов и подполковников. А Россия велика, и офицеров в ней достаточно, в том числе и пришедших из запаса и отставки.
Поздоровались, сели в кресла по обе стороны низкого журнального столика, закурили располагающие к неспешной беседе сигары. Вначале поговорили о войне, так, как воспитанные люди говорят о погоде. Новиков в шутливой форме рассказал о своих делах с чекистами. Алексей, в свою очередь, сообщил забавные эпизоды из жизни ставки Верховного.
— Ну и? — первым не выдержал Берестин.
— Чего тут «ну»? Отвлеклись слегка, и слава богу. Помощь мне твоя нужна. И твой хваленый компьютер. Сможешь подготовить материал на пару десятков самых опасных для нас и наиболее способных деятелей красных? Чтобы в результате обрисовалась картина широкого антисоветского заговора, вроде как дело Тухачевского в тридцать седьмом?
— Без проблем. Только мне надо знать, кому материал будет адресован, чтобы сработать все абсолютно убедительно. И что требуется — голый оговор или конкретные доказательства? — Новиков увидел, что Алексей с ходу понял его замысел, хотя и не мог знать, насколько далеко простирается интрига. Он, скорее всего, вообразил, что Новиков решил просто выбить из игры верхушку военного руководства для облегчения последнего этапа войны.
Пришлось объяснять.
— О, это и вправду здорово! Изящный поворот, скорее в восточном, чем в европейском стиле.
— Еще бы! Византийцы мы, чать. Равно как и скифы, если верить Блоку. Посему давай документы готовить на полном серьезе. С перехваченными письмами, доносами особистов, телеграфными переговорами, какими-то выкраденными из штаба Врангеля документами. Чтобы в случае чего и для трибунала хватило. Только мы и без трибунала обойдемся…
— Пошли. Сразу и займемся. Правда, помощь Олега потребуется, сам я так компьютер не запрограммирую, он же у меня на решение чисто военных задач настроен.
Часа через три, которые Левашов провел за клавиатурой, а Новиков с Берестиным за пивом с таранью, принтер начал выдавать требуемые бумаги. Причем совершенство форзейлианского аппарата было таково, что документы он создавал безукоризненные. Рукописные на листках школьных тетрадей, отпечатанные слепым шрифтом на оберточной бумаге, оттиснутые аппаратом Бодо на телеграфных лентах…
Доносы агентов и «доброжелателей», собственноручные показания якобы арестованных изменников и пленных сотрудников белой контрразведки. Короче говоря, собранных в клеенчатую папку материалов хватило бы, чтобы подвести под расстрел всех красных командармов и начальников Губчека, половину членов Политбюро и дюжину наркомов. Такую бы машинку в свое время товарищу Ежову, и незачем было бы держать в НКВД десятки тысяч костоломов.
— Что-то мне сдается, наша затея начинает погано пахнуть, — сказал вдруг Берестин, пролистав пачку бумаг. Новиков воззрился на него с изумлением.
— Ты же только что восхищался моей идеей. И передумал? Убивать солдат на фронте, по-твоему, лучше, чем устранить чужими руками их командиров?
— А… На словах ты прав, конечно, а вот все равно с души воротит. Солдат и стукач — все ж таки две большие разницы. И когда я весь материал целиком увидел, жутковато стало.
— Брось, Леша, — неожиданно вмешался Левашов. Неожиданно для Берестина, который не знал всего того, о чем успел договориться с Олегом Новиков. И позиция еще вчера просоветски настроенного товарища поразила Алексея. — Ничего тут такого нет, о чем ты страдаешь. Не стукачество это, а стратегическая дезинформация. Сечешь разницу? — Левашов выключил компьютер и развернулся на винтовом кресле. — Тем более что эта деза — только первый этап. Дальше еще интереснее будет…
— Ну-ка, ну-ка. Что вы там еще придумали, поделитесь, Талейраны…
Выслушав, Берестин отодвинул от компьютера Левашова, начал набирать команды теперь уже по своей, военно-стратегической программе, вводя новые параметры в отработанный план кампании.
— Как раз сейчас уместно будет произвести отвлекающую операцию на тамбовском направлении. Силами одной-двух дивизий нанести внезапный удар с имитацией далеко идущих целей. Если красные примут его всерьез, им придется перегруппировывать войска и разворачивать их фронтом в обратную сторону. Тогда Антонов получит свободу действий в уже занятых им районах. В любом случае на пару недель красные тылы будут дезорганизованы…
— Вот и действуй. Только сначала подготовь к переброске в Москву всех оставшихся «басмановцев» и десяток БТРов с боеприпасами. А ты, Олег, сделай на всех по комплекту красноармейской формы, самого нового образца, с красными и синими «разговорами» (на тогдашем жаргоне — поперечные клапаны на гимнастерках и шинелях).
— А оружие?
— Да черт с ним, давай те же самые «СВТ». На фронте они уже знакомы и здесь к месту будут.
— Нет, в кремлевских коридорах и закоулках не пойдет, длинная, неудобная. Почти полтора метра… А иногда секунда все решает. Пока поднимешь, пока прицелишься…
— Согласен. Тогда пусть будет «СКС». И патронов выдать штук по двести на ствол, уже в обоймах…
…По большому кругу, через Воробьевы горы, Новиков выехал к монастырю. В пути он подробно проинструктировал Агранова и вручил ему коричневую папку.
— Запомни, Яков Саулович, я вполне уважаю твои классовые и национальные чувства, но упаси тебя бог снова начать двойную игру. Если сделаешь, как приказано, и себе обеспечишь достойную жизнь, и миллионы людей спасешь от того, что хуже обыкновенной смерти. Мне о грядущих перспективах даже рассказывать не хочется. Ты, конечно, большая сволочь, только не обижайся, это просто диагноз, а не личное оскорбление. Ни в чем не повинных людей вы перебили бессчетно, но все это цветочки. Знал бы ты, какие газовые камеры, крематории и душегубки вас ждут, сегодня же от тоски на собственном ремешке повесился бы…
Удивительно, но Агранов поверил ему сразу. Тон, которым Новиков говорил, и выражение его лица подсказывали, что все это непонятная пока, но правда. И холодок пробежал у чекиста между лопатками.
— Можешь у Константин Василича спросить, если ему больше, чем мне, доверяешь. Я устрою вам встречу. Через год-другой твои начальнички передерутся, как пауки в банке. Не знаю, сам не видел, как натуральные пауки себя в такой ситуации ведут, но с вашими так и будет. Ленин, Троцкий, Зиновьев, Каменев, Сталин и прочая и прочая… начнут мочить друг друга в лучших традициях древней Византии. Вашими, между прочим, чекистскими руками. Что потом бывает с преторианцами, знаешь? Но и это все семечки. В ответ на ваши здешние подвиги в мире такое начнется… Нет, кто не видел, не поверит…
Новиков передернул плечами, одной рукой придерживая руль, сунул в рот папиросу. Агранов поднес огоньку.
— Я все-таки тебя за сравнительно нормального человека считаю, почему и разговариваю. Можешь себе вообразить устроенные с учетом всех достижений науки фабрики уничтожения, где ежедневно перегоняют через трубу на небо десяток тысяч человек, причем в основном — евреев? За пять лет — шесть миллионов. И виноваты в этом будете вы. Ты лично и твои коллеги… В том, что впервые в мире массовый террор развязали и другим показали, что такие вещи в двадцатом веке вполне возможны, а еще в том, что все остальное человечество до смерти перепугали, настолько, что оно на любые зверства само стало способно, лишь бы у себя победы коммунистов не допустить.
