Джуд Деверо - Рыцарь в сверкающих доспехах
– Я прилетаю одна.
– Вот как, – пробормотала Элизабет, явно давая Даглесс время для объяснений. Но Даглесс продолжала молчать. – Даглесс, мы все будем рады тебя видеть, – заверила сестра.
– И я буду рада видеть вас. Не встречай меня. Я возьму напрокат машину. И, Элизабет, я по тебе скучала.
Последовала пауза, после чего Элизабет сказала:
– Приезжай скорее, и я приготовлю праздничный обед.
Даглесс застонала:
– Когда, говоришь, возвращается мама?
– Признаю, я не лучшая в мире кухарка. Будешь готовить сама, а я уберу на кухне.
– Заметано. Прилетаю послезавтра.
– Даглесс! – выпалила Элизабет. – Я тоже по тебе скучала.
Даглесс положила трубку и улыбнулась. Похоже, она изменила не только прошлое, но и настоящее.
Она знала, ощущала всей душой, что больше никогда не станет объектом семейных шуточек, потому что не чувствовала себя жалкой неумехой, неспособной организовать собственную жизнь.
Даглесс позвонила в Хитроу, заказала билет и принялась собирать вещи.
Глава 34
Пришлось вставать очень рано, чтобы успеть на поезд до Лондона. Потом последовала долгая и очень дорогая поездка на такси до аэропорта. Та радость завершения почти невыполнимой задачи, которая поддерживала ее с тех пор, как она вернулась в двадцатый век, теперь начинала выветриваться. Даглесс отчетливо сознавала, что невыносимо устала и невыносимо одинока. Она влюблялась в Николаса дважды. И теперь с каждой прошедшей секундой воспоминания неумолимо возвращались к ней. Как он поражался всему, что увидел в ее веке! С каким благоговением касался альбома с цветными фотографиями! Как увлеченно наблюдал за водителем, переключавшим скорости! И с каким мальчишеским любопытством листал «Плейбой» в доме Арабеллы!
А когда Даглесс появилась в шестнадцатом веке и Николас не только не узнал ее, но и, казалось, возненавидел, она решила, что он изменился. Но ошибалась. Он был все тем же человеком, который превыше всего ценил семью. И когда включил в свою семью Даглесс, полюбил так же беззаветно, как родных.
Когда объявили посадку, Даглесс выжидала до последней минуты. Может, ей не следует покидать Англию? Если она останется здесь, все-таки будет ближе к Николасу. Может, стоит купить домик в Ашбертоне и навещать его могилу каждый день? Может, если молиться и просить Бога, ее вернут к нему или его – к ней?
Она пыталась взять себя в руки, но слезы все равно полились ручьем. Николас ушел навсегда. Она никогда не увидит его. Не услышит. Не коснется.
Слезы так слепили ее, что, входя в самолет, она наткнулась на шедшего впереди человека, и ее сумка, соскользнув с плеча, упала на колени пассажира первого класса.
– Простите, пожалуйста, – пробормотала она, глядя в синие глаза очень красивого мужчины. Сердце ее неожиданно дрогнуло, но она заставила себя отвернуться. Он не Николас. И его глаза, хоть и синие, не глаза Николаса.
Она взяла сумку с колен незнакомца, с интересом смотревшего на нее. Но Даглесс было все равно. Единственный человек, который был ей небезразличен, лежал под мраморным надгробием.
Она кое-как отыскала свое место, сунула сумку под переднее сиденье и выглянула в окно. Когда самолет покатился по взлетной дорожке, Даглесс, осознав, что покидает Англию, зарыдала с новой силой. Англичанин, сидевший рядом с ней, у прохода, поспешно зарылся в газету.
Даглесс честно пыталась успокоиться. Долго уговаривала себя, что сделала все возможное ради жизни любимого, напоминала, что потеря Николаса – ничтожно малая цена за все, чего она добилась.
К тому времени как самолет набрал высоту и табло «Пристегните ремни» погасло, она плакала так сильно, что ничего вокруг не замечала. А тем временем пассажир первого класса с бутылкой шампанского и двумя бокалами в руках просил соседа Даглесс поменяться с ним местами.
– Возьмите, – велел он, садясь рядом.
Сквозь застилавшие глаза слезы она разглядела высокий бокал с шампанским.
– Возьмите, не стесняйтесь. Это иногда помогает.
– В-вы ам-мериканец? – всхлипнула она.
– Да. Из Колорадо. А вы?
– М-мэн.
Она взяла шампанское, выпила одним глотком и поперхнулась.
– У м-меня к-кузены в Колорадо.
– Да? И где именно?
– Чандлер.
Слезы текли уже не так быстро.
– Не Таггерты случайно?
Она впервые присмотрелась к нему. Черные волосы и синие глаза. Совсем как у Николаса. Слезы брызнули снова.
Она кивнула.
– Я иногда ездил с отцом в Чандлер и встречался кое с кем из Таггертов. Кстати, я Рид Стенфорд. – Он протянул руку, но когда она не пошевелилась, поднял с колен ее безвольную ладошку и пожал. – Рад познакомиться.
Почему-то он не отпустил ее, а продолжал рассматривать каждый палец, пока Даглесс не выдернула руку.
– Простите.
– Мистер…
– Стенфорд.
– Мистер Стенфорд, – повторила она, шмыгнув носом. – Не знаю, чем дала вам понять, что я легкая добыча, но заверяю вас, это совершенно не так. Думаю, вам лучше взять шампанское и вернуться на свое место.
Она пыталась принять величественный вид, но усилия явно не оправдывались, поскольку нос покраснел, глаза опухли, а по щекам бежали слезы.
Но он не взял у нее бокал. И не ушел.
Даглесс постепенно накалялась. Может, ей повезло наткнуться на извращенца, любившего плачущих женщин? Да что это такое случилось с ним в детстве, если он заводится от слез?!
– Если немедленно не уберетесь, я позову стюардессу.
Рид повернулся к ней.
– Пожалуйста, не нужно, – попросил он, и в его глазах блеснуло нечто заставившее застыть Даглесс, уже потянувшуюся к кнопке вызова. – Прошу, поверьте, я никогда в жизни не делал ничего подобного. То есть никогда раньше не приставал к женщинам в самолетах. И даже в барах. Просто вы мне кое-кого напоминаете.
Даглесс забыла о слезах, потому что в его движениях и жестах проглядывало нечто странно знакомое.
– Кого? – не выдержала она.
Он слегка ухмыльнулся, и сердце Даглесс пропустило удар: временами точно так же улыбался Николас!
– Если я расскажу, вы не поверите. Уж слишком неправдоподобно!
– А вы все же попробуйте. У меня прекрасно развито воображение.
– Так и быть, – кивнул он. – Вы похожи на даму с портрета.
Даглесс насторожилась.
– Когда мне было лет одиннадцать, вся наша семья переехала на год в Англию. У моего отца была там временная работа. Мать любила таскать меня и брата по антикварным магазинчикам, и это занятие страшно мне надоедало. Я всячески отлынивал от этих походов. Но все это было до одной субботы, когда я увидел портрет.
Рид помедлил, наполняя пустой бокал Даглесс.
– Собственно, это был не портрет, а написанная маслом миниатюра, изображавшая неизвестную даму, – пояснил он, глядя на Даглесс почти ласкающим взглядом, словно не замечал опухшего от слез лица. – В то время я не слишком вежливо выражал свои желания. Портрет был довольно дорогим, и матушка отказалась уступить моим требованиям. Но я не собирался сдаваться. В следующую субботу я сел в метро, вернулся в антикварный магазинчик и предложил все, что у меня было, в задаток за портрет. Общая сумма залога составляла что-то около пяти фунтов.
Даже сейчас при воспоминании о той сцене его лицо осветилось улыбкой.
– Теперь мне кажется, владелец лавки вообразил, что перед ним будущий известный коллекционер. В мои планы вовсе не входило собирать коллекцию. Мне был нужен портрет.
– И вы его получили? – прошептала Даглесс.
– О да. Родители, решившие, что я спятил, поначалу заявили, что миниатюра елизаветинской эпохи мальчишкам вовсе ни к чему. Но, видя, что я упорно, неделю за неделей, отдаю все карманные деньги в счет платы за миниатюру, согласились мне помочь. И как раз перед отъездом из Англии, когда мне уже казалось, что я до конца жизни не смогу собрать всю сумму, отец повез меня в магазин и, заплатив остаток денег, отдал миниатюру.
Рид с довольным видом уселся поудобнее, словно больше сказать ему было нечего.
– И портрет до сих пор у вас? – ахнула Даглесс.
– Всегда. Я никуда без него не выхожу. Хотите посмотреть?
У Даглесс едва хватило сил кивнуть.
Он сунул руку во внутренний карман пиджака, вынул маленький кожаный футляр и протянул ей. Даглесс трясущимися руками открыла футляр. Там на черном бархате лежал ее портрет, четыре века назад заказанный Николасом. Миниатюра была в серебряной оправе, усыпанной речным жемчугом.
Даглесс, забыв спросить разрешение, подняла портрет, перевернула и поднесла к свету.
– «Моя душа найдет твою», – процитировал Рид. – Так выгравировано на обороте. И подписано одной буквой «К». Я всегда хотел узнать, что означают эти слова и как звали человека, подписавшего портрет.
– Колин, – не задумываясь выпалила Даглесс.
– Откуда вы узнали?
– Что именно?
– Колин – мое второе имя. Рид Колин Стенфорд.
Даглесс резко вскинула голову и взглянула на него. Вернее, впервые увидела по-настоящему. Он посмотрел на портрет, потом на нее… посмотрел сквозь ресницы, совсем как когда-то Николас.
