Алекс Кун - Броненосцы Петра Великого -ч.3 Петербург (СИ)
Слаженный плеск весел наводил на философские рассуждения. Грустные. Созвучные стихам Вознесенского.
Душой я бешено устал!
Точно тайный горб
На груди таскаю.
Тоска какая!
Будто что-то случилось или случится
Ниже горла высасывает ключицы …
Российская империя — тюрьма,
Но за границей та же кутерьма.
Родилось рано наше поколение,
Чужда чужбина нам и скучен дом,
Расформированное поколение
Мы в одиночку к истине бредем.
Очень похоже. А за империей у Петра не заржавеет. Он еще после Константинополя такие мысли вынашивал, благо, политические мотивы перевесили.
Вот только своего места во всем этом не вижу. Точнее, не сомневаюсь, что мне его укажут. Вот только не хочу, как мои мастера, ломать шапку да отбивать поклоны всяческим Яковам, да его свите, возглавляемой аж целым прапорщиком, хоть и князем, Юрием Трубецким.
Засел под масляной лампой в уголке трюма, уже не обращая внимания на запахи, привычно положил планшетку на колени и вытащил чистые листы с аккуратно обрубленными краями — прогрессируют мои производства. На лист легли первые штрихи высокого форштевня с полого скошенной назад донной ложкообразной частью. Многое брал из уже проработанного проекта малого броненосца, который рассчитывал под размеры соломбальской верфи — но этот проект, в отличие от броненосцев, был только для меня. Петр им не заинтересуется, да и заинтересовывать больше никого не хочу — пусть живут, как хотят. Дорога впереди длинная, недели три минимум, а работа интересная, не зря время потрачу.
От погони остались смешанные воспоминания. Видимо, уверенность, что догнать успеем, не дала развиться азарту, и поход воспринимался рутиной смены дней, дождей и снежных зарядов. По утрам у берегов реки нужно было крошить лед, чтоб зачерпнуть котелки. А умывание превратилось в кошачью практику, окунания руки в ледяную воду и протирания глаз.
Потом потянулись еще долгие дни лошадиной скачки. Хотя и тут все происходило без ажиотажа. Караван двигался мерным шагом от восхода и до заката, десяток морпехов на лошадях сам двое и два десятка грузовых коней, загруженных тюками с боеприпасом.
Тут стоит упомянуть, что полковник, забравший войско, о его снабжении особо не заботился. По моим расчетам в полку было около 1800 солдат-курсантов, вооруженных примерно восьмьюстами штуцерами и двумястами Дарами. И с ними шли четыре сотни моих штурмовиков со Штуками. Ах да, еще три с половиной сотни драгун с двумя сотнями Даров.
При всем при этом, на штуцера имелось от силы по 10 выстрелов, на Штуки по 50 и на Дары примерно по 15 зарядов. Вот такая петрушка. И не уверен, что сможем пополнить боезапас в армии Петра — не быстрое это дело, пули отлить да порох развесить. Да и запасных камор и барабанов в полку мало — ну не предусматривалось такого аварийного срыва войск. Вот и вез с собой все, что успели сделать из остатков пороха — 800 килограмм капсул зарядов, считай еще по десять выстрелов на ствол, 200 килограмм мин к картечницам, которые, впрочем, можно было применять и как ручные гранаты, 200 килограмм стальных камор, то есть еще по пять на ствол штуцера, и сотню запасных барабанов для Даров. Больше просто не успели произвести. Ну, вез еще себя любимого, как главное оружие победы, или, на худой конец, славного отступления. Без понятия, как мне это удастся — буду смотреть по месту.
Неторопливая дорога радовала нас непролазной грязью и стылым холодом по утрам. Провизии захватили самый минимум, лошади каравана и так были несколько перегружены. Вот и отправлял морпехов на промысел, по окружающим деревенькам. Крестьяне расставались с провизией неохотно и только за наличную монету — похоже, войска тут уже прошли. Впрочем, это было видно и по дороге, перерытой ногами, копытами и колесами до состояния грязевого болота. Хорошо, что мастера отговорили меня от телег — их бы точно пришлось тут бросить.
Полк нагнали неожиданно, уже за Новгородом — впрочем, как и планировал. Приятным стало встретить конный разъезд моих драгун, выделяющихся надетыми касками. Зачем они напялили этот атрибут пехоты, выяснять не стал — были более важные вопросы. А приятным стало то, что службу драгуны несли исправно, хоть полковник и не давал приказа вести охранение. Молодцы.
К голове походного строя подъезжали уже в плотной коробочке. Драгуны не жаловались, но по их виду становилось понятно, что моему появлению тут рады и на него в тайне все надеялись. Сильна в нас все же вера, что придет умный дядя и все будет хорошо. Менталитет такой.
Проезжая мимо марширующего походного строя осматривал солдат и кивал на их приветствия. Поход дался полку тяжело, судя по телегам груженым больными. Да и радость бойцов с трудом проступала через серость лиц.
Даже бойцы, не принадлежавшие моему полку, а собранные впопыхах с Архангельска и Холмогор, в том числе и семеновцы, провожали меня взглядами, в которых читалась скрытая надежда и радость. Видимо тот самый случай, что когда хуже уже некуда — любые изменения могут быть только к лучшему. Тревожный звоночек.
Вид полковника и свиты разительно отличался от вида войска. Холеное яркое пятно на сером фоне всеобщей измотанности. И видеть меня они были не рады. Но пришлось.
Представились. Не давая раскрыть рта полковнику, протянул руку и повелительно потребовал бумаги, на основании которых мой полк был уведен из расположения.
Яков начал было хорохориться — не то, что он меня не узнал, хоть никогда и не встречались — о моей форме весь свет судачил, безусловно, в уничижительных тонах, мол, князь, а ходит одетый как босяк, только что с золотой кокардой да пуговицами. Скорее из принципа — «… Хто ты таков, чтоб пред тобой ответ держать».
Ожидаемо. Ткнул ему под нос ледокольную бумагу Петра. Князя аж перекосило, когда он выслушал текст. Именно выслушал, так как сам читать он то ли не умел, то ли считал ниже своего достоинства — только взглянул на печати.
Бумагу мне предоставили, в ней, как и ожидалось, никаких прямых указаний на счет моего полка не имелось. А даже кабы они и были — срывать неукомплектованный полк это должностное преступление.
Свернул бумагу полковника в трубочку, пару раз постучал ей по ладони, раздумывая. Ай, семь бед — один ответ. Повернулся к морпехам.
— Арестовать полковника и его сопровождающих.
После чего обратился уже к князю, лихорадочно схватившемуся за рукоять сабли.
— Коли будешь сопротивляться, пристрелю немедля — и вытащил из седельной сумки так и не оставленного дома револьверного монстра. Монстр князя впечатлил почище угроз.
Морпехи уже проталкивались лошадьми через свиту полковника и повелительно покрикивали, приказывая спешиваться и снимать пояса.
Что ответил князь — упоминать тут не буду, все же, лжа это, что во времена Петра мата было меньше, чем в мое время. Менее изощренный — это да, но и его записывать не стоит.
А полковник то — трусоват. Хоть бы семеновцев, что прямо за свитой шли, кликнул — нет, только карами грозил да слюной брызгал, что не шло к его аристократической внешности.
Можно считать, что смена власти прошла бескровно, ограничившись только обещаниями кар в будущем. Но до этого будущего еще дожить надо.
Вот так походная колонна обзавелась двумя арестантскими возками, а на меня свалилась очередная проблема.
Объявил привал и начал подводить итоги — чего мы имеем, и в каком количестве.
Кроме 2200 солдат и 360 драгун приписанных к моему полку имелось еще 600 семеновцев и чуть менее 800 солдат, в том числе бывших стрельцов, собранных с миру по нитке со всего Архангельского поморья. Кроме того, имелось почти 500 телег и около тысячи некомбатантов. К счастью, ополчения не было совсем. Со всем остальным было плохо. Припасы подъели, пороха не было изначально, совместных действий никто не отрабатывал. А до Нарвы оставалось чуть больше сотни километров. Жуть.
Лагерь разбили на большом поле, и следующий день посветили наброскам совместных построений. Мои медведи щиты имели поголовно, все же щит, несмотря на всю его сложность, произвести проще, быстрее и дешевле чем штуцер или Дар, не говоря уже про Штуку. Шесть сотен щитов, сотня расчетных коробочек капральств. Только лоси имели один штуцер на двоих, медведи вообще делили один Дар на троих, так что — усиливал капральства еще одной линией семеновцев, как наиболее дисциплинированных, и формировал вторую линию из остатков разнокалиберных солдат.
После нескольких экспериментов, переформировал составы еще раз, выделив 50 капральств в первую линию и полностью их укомплектовав, за одно выдав им весь привезенный запас капсул. Еще 20 капральств штурмовиков, укомплектованных почти штатно и доукомплектованных минами к картечницам поставил за первой линией капральств, чтоб они прикрывались медведями и могли неожиданно выдвигаться рассыпным строем из-за спин пехоты, а при возможности — поддерживать капральства огнем, в промежутки между построениями.
