Валерий Белоусов - Утомленное солнце. Триумф Брестской крепости
Немецкая авиация безуспешно пыталась бомбить лесной массив, однако, похоже, немцы просто потеряли конников! За всю войну немцы ни единого раза (никогда!) не смогли определить место нахождения наших кавкорпусов ДО нанесения ими стремительных ударов. И часто — «Auf den Kommunikationen die Kosaken!» было последнее, что немецкие тыловики успевали сообщить, прежде чем изящно выгнутый златоустовский клинок рассекал провод… или фуражку цвета «фельдграу»! Плохо было одно….
Перед самой войной вся зенитная и дивизионная артиллерия корпуса по приказу проклятого навек Павлова была отправлена на полигоны к самой границе. Где она, похоже, и осталась…
И с горючим для танковых полков корпуса было не очень хорошо. Одна заправка в баках. А подвезти горючее было не на чем, да и неоткуда! Потому как горючее для бронетехники терцев и кубанцев хранилось… правильно, на Кубани и Тереке. Тыловое же обеспечение в полосе 10-й армии было полностью дезорганизовано. С боеприпасами тоже было негусто.
Поэтому сейчас броневичок БА-10 из разведэскадрона 35-го Кубанского казачьего танкового полка 6-й кавдивизии отправился на разведку к складу 6-го мехкорпуса, проверить возможность пополнения боекомплекта и топлива.
Очевидец вспоминает: «Когда мы к нему подъехали, нам показалось, что накануне он подвергся авиационному налету. Все наземные постройки склада исчезли. Во многих местах как бы горела земля, раздавались мощные взрывы, разбрасывавшие вокруг осколки, неразорвавшиеся снаряды, снарядные гильзы. Из подземных хранилищ выбивались клубы черного нефтяного дыма. Пришлось поскорее убираться от бывшего склада несолоно хлебавши.
Когда бронемашина возвращалась назад, кавалеристы увидели расхристанного солдата, без ремня, который, сидя на пеньке, горестно наблюдал безрадостную картину…
— Что, дядя, давно вас бомбили?
— Кой хрен бомбили… Сами же мы и взорвали…
— Зачем?!
— Поди спроси… запалили вчера склад, сели в легковушку, да и деру… Начальство, в рот его emu…
— Ну а ты что же остался?
— А я совесть еще не пропил! Возьмите меня с собой!»[144]
24 июня 1941 года. 16 часов 30 минут.
Ведьмино болото
— My! Му-му-му… — восхищенно произнес, как всегда, красноречивый Вася Костоглодов.
Действительно, восхититься было чему…
Посреди непроходимой топи, за бочагами, за кривыми осинками, за долгими верстами мхов, осоки, тростника — поросшая лесом, очень живописная горка…
Сияют золотом гордые стволы корабельных вековых сосен, вместо смрада потревоженной трясины — смоляной, боровой дух. Земляникой пахнет…
Над островком — звенят комары, слепни, стрекочут крыльями стрекозы, неумолчно гудят дикие пчелы, порхают яркие бабочки. Островок не только посреди болота — островок мира и покоя посреди жестокой и страшной войны…
— Ну, тут малость и передохнем! — скомандовала, остановившись на берегу, бабушка Олеся. — И колымага ваша остынет, а то вот, гляди, закипит, как тот самовар… Эй, малый, ты куда?
Додик Филькинштейн завороженно смотрел сквозь свои круглые очки в металлической оправе, как у самого люка порхает яркая бабочка…
— Это же Papilio machaon! — и потянув за собой свой костылик, Додик, как завороженный, побрел вслед за летающей красавицей. — Ой! А это Parnassius mnemosyne! Обитает в сильно затемненных, переувлажненных местах, с монофагией на растениях рода хохлатка… Я сплю. Ущипните меня…
— Ущипну, ущипну! — ласково отвечала ему добрая бабуля. — Вот и води энтузиастов по заповедным местам… Всех моих подопечных ревом да гулом напутали и уж за бабочек принялись!
— Эх, рай земной! — сказал Иван Иваныч, бросившись на густую, никем никогда не кошенную мураву. — Вылазь, ребяты! Когда такое место еще увидишь?
— Ладно. Привал десять минут! — сурово сказал недовольный задержкой Эспадо.
24 июня 1941 года. 16 часов 45 минут.
Крепость. Северный остров. Район ДНС
Три огнеметные группы PiBtl181 были прикомандированы к I.R.133 45-й пехотной дивизии еще в первой половине дня.
И сейчас Гельмут Бетхеттер, унтер-офицер пионерного[145] батальона, тяжело волок на своем несчастном костлявом горбу свой «малый» Flammenwerfer — 40 klein. Господи, слава Тебе, что он не «большой»!
В свои 19 лет Гельмут выглядел аж на все пятнадцать — тощий, заморенный, с кривыми и редкими зубами. Типичный продукт периода экономической депрессии. Мировой кризис тогда был, знаете ли… Как-то вечером его дорогие родители сходили в синема на последний сеанс… после чего Гельмут и родился. К тому же с четырнадцати лет Гельмут был фактически выброшен из дома — мол, дорогой сынок, теперь зарабатывай себе на хлеб сам! Зарабатывал, что поделать…
Водил подвыпивших матросов к старшей сестрице, а когда та была занята, и к родной матушке (со значительной скидкой), иной раз обирал этих клиентов, которым его муттер подсыпала в пиво марафета…
Как стал постарше — не брезговал и ножичек приставить оплошному гусю, забредшему в гамбургские доки в недобрый ночной час… От тюрьмы Гельмута спасла только армия. Кстати, оказался хороший бизнес.
А что? Новые возможности… Например, возможность бесплатно посмотреть мир, встретить интересных людей и безнаказанно их убить.
Кроме того, тут хоть кормили, причем регулярно. И даже давали бесплатные талоны в публичный дом, что Гельмут очень ценил — потому что даром спать с ним барышни почему-то не соглашались, а платить за это деньги ему было ужасно жалко. На гражданке хоть иной раз хоть от сестрицы перепадало, изредко, по настроению… Так что в армии Гельмуту очень нравилось.
Работать оператором огнемета, в принципе, ему было по приколу. Только тяжело было таскать резервуар весом 22 килограмма…
Но надо. Потому что в нем была смесь Flammen № 19, специально вязкая, чтобы облепило тело жертвы при распылении. Огнемет давал пламя длиной около 30 метров, температурой свыше 1600 градусов по Цельсию. Когда пламя направлялось в подвал, оно могло огибать углы, полностью заливая помещение безжалостным огнем.
Сам оператор был командиром группы, состоящей из подносчика смеси и стрелков, которые его прикрывали. Но главным был именно он — Гельмут, бывшая портовая крыса! Именно он включал подачу сжатого азота, именно он специальным пьезоэлементом поджигал струю пламени, от которого не было защиты…
Десять односекундных струй высасывали кислород из подземных убежищ, опаляя и разрушая легкие находившихся там людей волнами раскаленного воздуха. Большинство из этих людей сгорали мгновенно, и это были счастливцы. Иные, ослепленные, с запеченными глазными яблоками, беззвучно корчились долгие минуты. Почему беззвучно? Голосовые связки у них тоже сгорали…
Это же время.
Подвал ДНС № 5
Уже третьи сутки лишь грохот снарядов днем, да осветительные ракеты ночью. Да очереди невидимых немецких пулеметчиков, не дающих не только переходить из подвала в подвал, а даже набрать воды…
За последние сутки людей заметно поубавилось. По подвалу изредка пробегает кто-то из бойцов, все у подвальных окон, заваленных разломанной мебелью и матрасами почти доверху.
Матрасы лежат на аккуратно уложенных кирпичах, так, что получились своеобразные бойницы. С внешней стороны они скрывают все, что делается в подвале. Иногда разрывом выбивает заделку из окна, начинается пожар, но это выглядит сущим пустяком…
Грязные, оборванные, с воспаленными глазами, впалыми, заросшими щеками, бойцы молча, сосредоточенно ведут бой…
Это же время.
У стены ДНС № 5
Гельмут осторожно, бочком подобрался к окну и просунул штуцер огнемета вниз…
Он не спешил. О, как он любил эти секунды до того, как струя пламени польется, все сжигая на своем пути…
Себе он тогда казался огнедышащим драконом Фафниром — и оттягивал сладкие мгновения до сладостного мига всевластия…
Слева от Гельмута что-то чавкнуло… Он повернул голову и закричал от ужаса. Поднять огнемет и послать струю огня — ему и в голову не пришло. Потому что он просто окаменел. И было от чего…
Огромный, покрытый синими татуировками недочеловек, схватив одной рукой его напарника за волосы, другой рукой с огромным ножом не торопясь отрезал ему голову. Но долго стоять Гельмуту (с уже мокрыми штанами, кстати говоря) не пришлось…
Белокурая, невысокая, крепко скроенная медхен подскочила к Гельмуту, вонзила ему в живот штык и с хриплым кличем — Iojopp tffojou matt![146] перекинула его через себя, как сноп соломы…
«Я много раз видала рукопашный…
Раз — наяву, и сотни раз во сне…
Кто говорит, что на войне — не страшно,
Тот ничего не знает о войне…»
24 июня 1941 года. 17 часов 00 минут.
