Атаман (СИ) - Вязовский Алексей

Лицезреть в Пенджабе в качестве наемников знаменитую «воинственную расу» Британской империи, слава которой дожила до моего будущего-прошлого, было, прямо скажем, неожиданно. И много стоило. Причем, лишь бросив короткий взгляд на подобие строя, я сообразил, что половина, если не больше, новобранцев скорее всего не гуркхи, а горцы других национальностей — уж больно отличались они нарядами и даже чертами лица (2). Гуркхи, ростом под стать Ранджиту, с монгольскими скулами, безбородые, с редкими усиками, были наряжены в странные шапочки с круглым вырезом в районе лба и висюлькой с красным камешком — наверняка, оберег от сглаза, — и в обтягивающие брючки до колена, в рубахи, стянутые в поясе красными кушаками с неизменными кукри в грубых ножнах. Остальные, сильно отличные лицом, нарядились кто во что горазд — и в шапочки иного фасона, и в чалмы в комплекте с длинными рубахами почти до пят. Несколько человек держали в руках настолько длинные ружья, что их стволы торчали на полметра над головами владельцев.

Долго разглядывать их у меня не вышло — слишком опасной выглядела ситуация для того, кто пытался изобразить из себя их командира… Для, мать его, английского солдата! Откуда только он тут нарисовался⁈

Этот белобрысый любитель острых ощущений ничего лучше не придумал, как стоять перед толпой гуркхов, орать на них благим матом и даже замахиваться чем-то вроде короткого копья, увеченного трезубцем сложной формы. Его когда-то красный мундир от жаркого солнца и пота превратился в тускло-фиолетовый, воротник был оторван (3), но он по-прежнему смазывал русые волосы воском и убирал их сзади в кожаный мешочек, будто не дезертировал из королевской армии, в которой, по-видимому, служил сержантом. А как еще он мог здесь оказаться? Только встав на лыжи из доблестных рядов бенгальских полков Ост-Индской компании.

Мой английский был плох, я разобрал примерно следующее:

— Еще раз смалодушничаете на тренировке, познакомлю с моей старушкой, — он потряс в воздухе своей недопикой, — так отделаю, что мясо от костей отлипнет.

То ли он не ведал о трех зарезанных инструкторах, то ли в костный мозг навечно въелся стереотип британского армейского воспитания — лупцевать солдатушек за милую душу. Иначе сообразил бы, что еще минута — и его брюхо познакомят с кукри…

— Стоять! — заорал я по-английски, спрыгивая с лошади.

«Сержант» с недоумением уставился на нашу группу в необычных для местных краев нарядах. Хоть мы и сменили давно папахи на белые тюрбаны из-за убийственного солнца, но легкие черкески все также украшали наши фигуры.

— Не высоковато ли себя ставите? — процедил сквозь стиснутые зубы сержант. — Кто вы такие, чтобы мне указывать?

— Пасть захлопни! — вызверился я, слыша в своем голосе знакомые нотки — еще секунда-другая, и полетят клочки по закоулочкам.

Мне подобные армейские типы слишком хорошо знакомы: меняются времена и страны, но этот тип маленького тирана будет жить вечно. Убеждать его в чем-то, что с полночи камни ворочить. Просто бесполезно. Я в ту же секунду рванул к нему и мигом уложил на землю хорошей двоечкой. Англичанин упал, перекатился по земле, потеряв свою палку, и тут же с рыком вскочил. Бросился вперед и нарвался на прямой удар ногой в живот. А потом еще на одну двоечку в голову. Снова оказался на земле. На сей раз уже надолго. Однако крепкий! Второй раз я уже бил со всей силы, не сдерживаясь.

Пусть спасибо скажет: только что жизнь ему спас! А то я не видел, как руки у многих новобранцев уже тянули кукри из ножен!

Гуркхи с превеликим интересом загомонили, мои парни весело заржали, я повернулся к строю. И понял, что сержант все-таки смог встать второй раз. Ну-ка, чем он теперь меня порадует? «Лайм» ничего лучше не придумал, как выставить вперед свое копье и вместо «спасибо» угрожающе сделать выпад.

Хрясь!

Кто-то из новобранцев, стоя сбоку и увидев оружие, направленное на, как он посчитал, защитника горской чести, выхватил свой кукри и резким ударом перерубил древко командирского «гарпуна». «Сержант» потерял дар речи и, пошатываясь словно пьяный, закрутил в руках обломок.

— Это же был мой спонтон! — вырвался из его уст горестный возглас.

Гуркхи покатились от хохота. Вот натурально — многие так смеялись, что попадали на землю от смеха. Не было мне печали! Но концерт с англичанином нужно как-то заканчивать.

— Паша! — окликнул я Зарубаева, самого сметливого из урус-сардаров, с кем еще в Хиве через подземный ход шли в неизвестность. — Товарищ не понял, требуется дополнительная порция отеческого внушения! Но без членовредительства!

Павло-Хамза хохотнул на «товарища» и деловито отозвался:

— Сей секунд, вашбродь!

Англичанин пялил на нас свои зенки, словно решил выиграть конкурс по пучеглазию — любят бритты всякие соревнования, этого у них не отнимешь.

— Вы кто такие??? — сдавленно прохрипел он.

— We are Russians! — радостно просветил его, чуть не брякнув: «мальчик, водочки, нам принеси».

— Ааааа… — заверещал «сержант» не то от избытка чувств, не от того, что ему стало больно — очень больно, ибо Паша приступил к воспитательному процессу.

— Ты! — поманил я пальцем гуркха, так ловко располовиневшего спонтон нагла.

Рекрут набычился, необоснованно предчувствуя неприятности.

На мое счастье, махараджа выделил мне переводчика — трясущегося от страха пухляша с очень темной кожей, откликавшегося на имя Курух.

— Толмач, скажи храброму воину, что я назначаю его командиром… эээ… роты?… отряда?… Короче, назначаю командиром. Пусть идет сюда — совет держать будем.

Маленький горец несмело (!) приблизился, сообщил мне, что его зовут Рана (как по мне, не лучшее имя для бойца), получил от меня серебряную монету, тут же растаял, и пошла наконец-то нормальная работа по налаживанию связей с туземным воинским контингентом. «Контингент», кстати, пребывал на грани косоглазия, пытаясь одновременно присматривать за воспитанием нагла и не упустить нюансов наших переговоров.

— Скажи-ка мне, Рана, вы хотите поразить махараджу Ранджита своими воинскими навыками?

— Очень хотим, сердар-сахиб! Нам обещали пять рупий в месяц — дураком надо быть, чтобы упустить такие деньжищи!

Я пока слабо соображал местные финансовые расклады, но даже мне было понятно, что речь шла о копейках — мне-то было обещано столько, что можно три с половиной года за эти деньги оплачивать услуги наемников-горцев. Но вида я не подал и продолжил расспросы.

— Вы готовы подчиняться моим приказам и делать все, что я скажу?

— Готовы так, как ты не можешь себе представить, сердар-сахиб, но есть три условия.

Я поощрительно улыбнулся.

Рана, простая душа, просиял и тут же начал рассказывать:

— Нельзя на нас поднимать руку и оскорблять. Нельзя трогать голову. И нельзя нас… смешить!

Это было неожиданно и… забавно? Неужели смешливость, как национальная черта, может побороть воинственность?

— Напрасно, руси-сахиб, вы удивляетесь, — шепнул мне Курух. — Инглез-сарджан вопил из-за того, что гуркхи увидели, как верблюд залез на верблюдицу, и отчего-то горцев это так рассмешило, что они полностью вышли из повиновения.

— Да? Значит, будем обходить кругами места случек верблюдов! — рассмеялся я.

Рана уже смотрел на меня влюбленными глазами после перевода моих слов Курухом.

— Ступин! Иван Григорьевич! — приступил я к выполнению командирских обязанностей. — Вот тебе Рана, толковый парень! Вот тебе Курух-драгоман! Приказываю! Разбить всю эту банду на пять рот примерно по сотне человек в каждой. Роты поделить на отделения по двадцать человек. В каждую назначить командиров. Ну а далее ты сам знаешь…

— Эээ… — растерялся старый урус-сардар.

— Не «эээ», — передразнил я, — а рекрутская школа!

— Вашбродь! — заменжевался Ступин. — Нас же, когда были рекрутами молодыми, лупцевали как сидорову козу!

— Григорич! Оглянись вокруг! Что видишь? Живут в мечети вместо казармы, у каждого за поясом нож, которым голову можно волу срубить. Давай как-нибудь дипломатично, лаской… Если нарушают устав — штрафуй. Вычтем из оплаты. Для них это будет смерти подобно. А я пойду с англичанином потолкую. Сдается мне, он засланный казачок!