Теория заговора (СИ) - Ромов Дмитрий

— Гавриловна! — воскликнул председатель. — Оставь парня в покое! Глянь, у него вся спина в крови и полголовы нет, его в медпункт надо.

— А я сейчас и вторую половину оторву! — рявкнула она. — Но сначала яйца!

— Он под арестом! — вступился за свою добычу участковый, но Гавриловна на него даже не взглянула.

— Доставай хозяйство! — напирала она на меня. — Рвать буду! Вот этими руками!

Она сунула мне практически в нос свои натруженные изработанные кряжистые ручищи, огромные, как богатырские дубины.

— Рвать-то зачем? — засмеялся я.

— Ты чё ржёшь, жеребец городской? Ты чё ржёшь? Я тебе сейчас поржу, я тебе поржу, я тебе…

— Так, ну-ка немедленно прекратить балаган! — вскричал рассерженный неуважительным отношением участковый. — Стрелец, на выход, а ты Гавриловна… ты того… в сторону отойди.

— А ты стрельни в меня, — с вызовом бросила она. — Ну? Чё? Боишься, что не попадёшь из огурца?

— Из какого огурца⁈ — опешил он.

— Из такого, немазанного и сухого! Из того, что ты как закусь с собой таскаешь. Вон, шары красные, залил с самого утра! Представитель власти, мать твою за ногу! Думаешь, никто не знает, что у тебя огурец в кобуре, как в том фильме?

— Ты… ты… ты доиграешься! Увидишь, какой там огурец! Сейчас вместе со Стрельцом в камеру посажу.

— В какую? — громко захохотала она. — Не смеши меня! Алкаш!

— Нет, это прям «Солярис» какой-то, — помотал я головой и поморщился от боли.

— Короче, студент, ты тут умными словечками не жонглируй. Ты Галку мою спортил?

— Кто сказал? — чуть приподнял я брови.

В кабинет зашёл пожилой сухонький дядечка, похожий на бухгалтера, в очках, замотанных синей изолентой. Он встал в сторонке и начал вникать в происходящее, поочерёдно и крайне внимательно разглядывая всех участников собрания.

— Чего, Пётр Петрович? — спросил председатель.

— Мне подписать, но я не тороплюсь, вы продолжайте, товарищи, делайте своё дело.

— Какая разница, кто сказал! — горячилась Гавриловна. — Спортил или нет, отвечай! Только правду, смотри! Не дай тебе Господь соврать!

— Так у Галки и спроси, — пожал я плечами.

— Нет, поглядите на него, товарищи дорогие! — всплеснула она руками. — Как петушка своего из клетки выпускать, так это мы пожалуйста, а как ответ держать, так за девку прячемся? Это что же делается такое, люди добрые?

— Тебе кто сказал про меня с Галкой? Мурадян? Ну, так с ним и разбирайся, я за его слова отвечать не буду.

— У меня разговор простой, спортил девку — женись, паскудник!

— Антонина Гавриловна, приди в разум! — покачал я головой. — Ты чего творишь? Бегаешь по селу и на дочь свою честную клевещешь? Ну, мать! С такой матерью и Мурадяна не надо никакого.

Она, обалдев, открыла рот и смотрела на меня выпученными глазами. Остальные тоже. Немая сцена, практически. Пятьдесят-то лет назад я не нашёлся, что ей ответить и бегал от неё до конца работ. Глупый был, неопытный. Заступился на танцах за девушку, а там и закрутилось. Её, конечно, в джип никто не запихивал, но и без джипа ситуация аховая была.

— Ты чё несёшь, студент! — наконец, вымолвила она.

— Антонина Гавриловна, погодите, — раздался женский голос.

В комнате было уже прилично народу, привлечённого шумом баталий.

— Тут дело такое, тут ещё разобраться надо, — серьёзно заявила девушка в очках и косынке.

Тоненькая, пацанка совсем, пигалица, но боевая. Тяжёлые волосы подвязаны платочком, простая белая блуза, юбочка до колен колокольчиком, туфельки на невысоком каблучке. Просто образцовая комсомолка с агитплаката.

— Соловьёва, — удивлённо воскликнул председатель, — и ты здесь? Ты же в район должна ехать!

— Погодите, Тихон Антонович, вопрос принципиальный. Мы на комитете собирались его на повестку ставить! Шабашники, это, конечно хорошо, свинарник новый, это всё понятно, но надо ведь какие-то рамки, вы меня понимаете? Участковому наплевать, значит мы должны общественность мобилизовать.

— Что значит наплевать! — возмущённо отозвался Гуськов. — У меня материальные средства отсутствуют.

— Люська, не лезь! — гаркнула Гавриловна. — Тебе только про общественность свою почирикать. А у меня вопрос жизни и смерти!

— А я, Антонина Гавриловна, прямо к вашему вопросу и подвожу, — настойчиво гнула свою линию барышня в очках. — Этот Мурадян давно нарывался. Галина от него уже больше месяца не знает, куда деваться. Обижает он её, пристаёт, проходу не даёт. И если бы не самоотверженный поступок товарища Стрельца, вообще неизвестно за кого бы сегодня свою дочку вы, Антонина Гавриловна, сватали.

О, как! Самоотверженный поступок. А где же ты пятьдесят лет скрывалась, правдолюбивая девушка Люся? Меня ведь тогда чуть из комсомола не выперли.

— Ты полегче! — рыкнула Гавриловна.

— Галина, это та, с коровника что ли? — уточнил бухгалтер в очках. — Галка, да? Шустрая такая?

— Ну, Галка, с коровника, ты ж знаешь её, — махнул на него председатель. — Дочка Гавриловны. Никакая не шустрая она.

— Так её Мурадян обижает? — сдвинул фуражку на затылок Гуськов.

— Не знает, куда деваться от него.

— А чё молчала-то?

— Да не молчала она! — притопнула от досады Люся. — Она вам лично сто раз жаловалась. При мне!

— Ну, жаловалась, — развёл руками участковый. — Сами знаете, жалуются они, а потом сами же замуж бегут. А я что без доказательств? Пока деяние не совершилось, я что могу-то? Она поди сама задом перед ним крутила, покрутить там есть чем, это так, между делом. А как до ответа дошло, сразу спасите-помогите! А это уже вопрос к семье, чему её дома учат и какой пример подают. Семья и школа, так сказать.

— Да я тебя в бараний рог сверну! — возмутилась Гавриловна.

— Милиция должна воспитывать и предотвращать, — назидательно сообщил бухгалтер.

— Так вот, сейчас Стрельца за хулиганство привлеку, остальным наука будет, — усмехнулся мент. — Вот вам и воспитание, и профилактика.

— Это что же делается, товарищи? — не унималась Люся. — Он от хулигана девушку защитил, вступился за неё, один против этого животного, которого даже милиция опасается…

— Но-но-но!

— А как это ещё назвать? Конечно, опасается. Он дал агрессору по морде и сам пострадал, а вы его что, в тюрьму за это? Эх, вы, товарищи! Стыдно должно быть! У нас здесь не дикий Запад, не капитализм. Это там человек человеку волк, а у нас должно быть наоборот! А на деле что получается? Комсомольская организация этого так не оставит. Мы и в ГУВД будем писать и в министерство капитального строительства, если надо, и в совет министров напишем!

— Слушай, Михалыч, — вступился за меня председатель. — Оставь ты его. Парень-то путёвый вроде. Ну, жахнул вчера видать. Дело-то молодое, с кем не бывает?

— Ты чего, Тихон Николаич? — обалдел милиционер. — С дуба что ли рухнул? Он же на представителя власти… на твоих же глазах… Мизинец мне сломал!

— Какой мизинец! — снова активизировалась Гавриловна, попытавшись схватить меня за грудки, но я мягко отвёл её руки, развернув лицом к Гуськову.

Она тут же снова ко мне повернулась.

— Погодите-ка! Ты сказал Мурадяну, что Галка теперь твоя полюбовница? Сказал, что ему не светит? Что у тебя с ней шуры-муры, сказал? Женись теперь, раз такой ходок! А то приехал, девку спортил, а потом я — не я, и лошадь не моя?

— Во-первых, что я ему сказал, это никого не касается, — пожал я плечами. — Пару слов сказал, да, но ему, а не жителям села и не парткому, не комитету комсомола и даже не исполкому сельсовета. Слова эти были непечатные, хотя и отрезвляющие, так что повторять не просите, тем более, при дамах. А вот, что шабашник Мурадян наговорил вам, так это я не знаю. Это вы его к ответу призывайте. Галина девушка глубоко порядочная и совсем не такая, чтобы задом крутить. Скромная и даже зажатая. Танцует только с подружкой, парней близко не подпускает. Это по моим наблюдениям.

Поразительное дело, все детали тех событий всплыли в мозгу до мельчайших подробностей. Будто случились только вчера. И вообще, сейчас я чувствовал себя спокойно и свободно, как если бы действительно оказался в собственном прошлом.