Неправильный диверсант Забабашкин (СИ) - Арх Максим
Старший лейтенант Тамбов вначале не понимал, что я показываю, и в ответ на мои взмахи сам призывно махал мне рукой, мол, беги сюда, что ты там расселся, — но потом, наконец, всё понял, оглянулся и убежал докладывать. Уже через десять секунд он был у двери, в которой стоял Воронцов. Чекист выслушал старшего лейтенанта, поднёс к глазам бинокль и посмотрел в ту сторону откуда приближались немцы. Очевидно, увидев их, сразу же отдал какие-то команды Тамбову и посмотрел в бинокль на меня.
Я вновь показал, чтобы они взлетали.
Лётчик убежал, вернувшись на место пилота, а из самолёта держась за грудь и морщась от боли, выпрыгнул Апраксин. Еле-еле передвигая ногами, он подбежал к машине немецкого генерала и сел за руль. Я и понять ничего не успел, а Садовский и Воронцов уже запрыгнули на пассажирские сидения. Секунда и машина рванула с места, направляясь ко мне.
— Дорогие вы мои! Что вы делаете⁈ Мы же с вами и на ней не успеем!– сквозь зубы и застилающие глаза слёзы, прорычал я, как будто они могли меня услышать.
Вытер глаза рукой и тут заметил, что очков у меня на голове нет, а при этом я довольно сносно вижу.
Удивлению не было предела.
«Неужели зрение вернулось? С другой стороны, врачи же мне говорили, что через пару недель всё восстановится. Так значит, они были правы, и я, наконец, смогу видеть нормально, — пронеслись в голове мысли, но я от них тут же отмахнулся. — Потом буду с этим разбираться. Сейчас нам главное отсюда свалить!»
Посмотрев на неумолимо приближающиеся танки, стал прикидывать по времени. Успеем мы вернуться, запрыгнуть в самолёт и улететь, или нет? Сравнивая скорость немецкой колонны, расстояние до аэродрома и скорость мчащегося ко мне автомобиля, становилось очевидным, что шансов у нас очень мало. Да что там мало, их практически нет.
Однако отказываться от спасения не собирался. Шанс выбраться ещё оставался, и я должен был им воспользоваться.
Пока мои товарищи направлялись ко мне, я решил не сидеть сложа руки и ждать, а прицелился и открыл огонь по первым, рвущимся к КПП бронированным машинам неприятеля. Не имея возможности поразить водителей, стрелял по бензобакам и тем навесным бакам, что были закреплены на бортах и на крышах — любой танк очень прожорлив и часто просит добавки.
Ведя огонь, я прекрасно видел, что пули поражали бензобаки бронемашин, но, увы, здесь и сейчас к такому бою я готов не был и, соответственно, не имел нужного вида патронов. Бронебойно-зажигательные патроны, скорее всего, в небольшом количестве в наличии у меня имелись, но проблема была в том, что они все были вперемешку с другими видами боезапаса распиханы по всем карманам, поэтому найти их сейчас можно было только случайно.
Последним выстрелом четвёртой обоймы, мне, наконец, удалось поразить следующий третьим в голове колонны бронетранспортёр. Пуля воспламенила жидкость, находящуюся в бензобаке, он вспыхнул и задымился, однако на продвижении остальной техники это практически не сказалось. Остановившийся бронетранспортёр просто объехали по обочине и продолжили дальнейшее движение. Когда следующие позади танки объезжали подбитый броневик, я прицелился и хотел было поразить в смотровую щель механика-водителя, но в этот момент пришлось отвлечься на перезарядку и мгновение, в которое моя пуля теоретически смогла бы достать врага, было упущено. Остальные мои выстрелы и вообще не достигали желаемого результата — топливо из пробитых баков бронированной техники хлестало ручьями, но это никак не могло остановить приближение смертельного врага.
Тем временем, легковушка с моими боевыми товарищами уже миновала облагороженную часть аэродрома, и когда закончилась дорога, сидевший за рулём Апраксин не сбавил скорости и управляемый им автомобиль вылетел на поле, по которому шла дорога к аэродрому. Едва из-под бампера «Хорьха» вверх взлетели клочья земли, я понял, что сейчас что-то произойдёт. Так оно и случилось. Тяжёлая машина промчалась по траве ещё около пятидесяти метров и, закопавшись в грунт, встала, забуксовав. И это было неудивительно, ведь дожди шли уже не один день, и почва за это время, изрядно насытившись влагой, превратилась в топь. Как Апраксин ни выворачивал руль, как ни прибавлял обороты двигателя, но автомобиль с места сдвинуться больше не мог. Колёса машины с каждой секундой зарывались всё глубже и глубже в землю, а все мы с этими уходящими мгновениями начинали понимать, что с рёвом мотора закапываются и наши мечты о выходе из окружения.
Мои верные боевые товарищи не бросили меня. Они поспешили мне на помощь. И теперь из-за меня они будут вынуждены дальше терпеть боль, страдания, а быть может, и скорую гибель.
Воронцов и Садовский, выскочив из дверей, безуспешно попытались вытолкнуть автомобиль, но тот зарылся слишком глубоко. К тому же легковые машины этого времени были не чета тем, что будут производиться в светлом будущем и весили более двух тонн. Становилось очевидным, что и моя помощь в освобождении «Horch-901» вряд ли хоть как-то изменит ситуацию. К тому же, Апраксин, вероятно, к этому времени перегрел двигатель или вовсе сжёг сцепление, потому что машина стала реветь ещё громче, а из-под капота повалили клубы белого пара.
Я перевёл взгляд на самолёт, с него на неуклонно приближающиеся танки, и понял, что для использования последнего шанса на спасение жизни отряда остались считанные секунды.
«Не взлетят сейчас, не взлетят никогда!»
Кажется, это понял и Воронцов. Он также повернулся к самолёту и стал жестикулировать руками, показывая, чтобы Тамбов немедленно взлетал. Садовский к нему присоединился. Апраксин же вышел из машины и, подойдя к капоту, схватился за голову, вероятно, осознав наше теперешнее безвыходное положение.
С болью в сердце я вновь сфокусировал зрение на нашем пилоте. И увидел, как тот посмотрел в бинокль на Воронцова, затем на меня (к этому времени я тоже стал жестами показывать, чтобы самолёт улетал), кивнул нам, передал бинокль и что-то крикнул себе за спину, в салон. Вскоре дверь самолёта была закрыта, и летающая машина медленно двинулась по взлётно-посадочной полосе. С каждым мгновением железная птица набирала скорость, и уже через минуту я смотрел ей вслед и видел, как она, прячась за серыми облаками, уходит на восток, в сторону фронта.
«Что ж, хоть кому-то удастся уцелеть», — философски заметил я, отмечая тот факт, что немцы по самолёту не стреляли.
Конечно, расстояние между ними было достаточно большим, но, думаю, причина там была в другом. Очень вероятно, что в колонне не знали, что конкретно происходило на аэродроме. Вполне возможно, они не подозревали о захвате нами «итальянца». Также, скорее всего, не знали они и о судьбе генерала, и это сыграло нашим на руку — они беспрепятственно взлетели. И теперь оставалось только надеяться, что и в дальнейшем им улыбнётся удача, и угнанный самолёт без приключений достигнет нашего аэродрома.
Теперь нужно было решить, как выжить в сложившийся обстановке тем, кто остался. Но я не хотел впадать в уныние, а, наоборот, старался найти в себе силы для оптимизма.
«Ранее разработанный нами план по захвату аэродрома сработал? Сработал. Так значит, планировать и исполнять задуманное мы вполне себе можем. Мы остались одни? Ну и ладно. Ведь мы живы, а, значит, у нас вновь есть шанс на спасение. Мы и не из таких передряг выбирались. Главное, наши люди спасены. Клубничка спасена. Раненые выживут и, встав на ноги, сумеют отомстить за нашу гибель. Впрочем, зачем себя заранее хоронить? Раз мы живы, то можем сражаться! А, стало быть, будем бить врага и дальше!» — смотря на серое небо, обещал я не то Мирозданию, не то самому себе.
Из размышлений меня вывел голос Воронцова.
— Забабашка, ты чего там сидишь? Слезть, что ль, не можешь? Давай скорее! Пора отсюда уходить!
Я посмотрел вниз.
Два красноармейца и красный командир усталыми глазами смотрели на меня.
— Слезаю, — произнёс я и на прощание глянул на колонну.
Бронетехника противника к этому времени приблизилась к строениям и остановилась. Из следовавшего в колонне вторым бронетранспортёра выбежали несколько автоматчиков и забежали в двухэтажное здание.
