Опричник (СИ) - Борчанинов Геннадий

— Сталлоне? — хмыкнул я. — Если нет, то мне плевать. Седлайте ему коня.

— Инок Спиридон, — поправил Сильвестр.

Прямое оскорбление он проигнорировал.

— Зачем он царю? — ещё раз спросил один из пламенников, подходя к моей кобыле так близко, что мог бы взять её за уздцы при желании.

Я дёрнул поводья, заставляя лошадь попятиться назад. Доводить до открытого конфликта не стоило, но упрямство церковников выводило меня из себя.

— А почему ты спрашиваешь? Вместо того, чтоб выполнять приказ? — нагнувшись к пламеннику поближе, спросил я.

— Митрополит приказал доставить инока Спиридона в Соловецкий монастырь, — произнёс он. — И мы доставим.

— А государь приказал доставить его обратно в Москву, — прошипел я, сунув ему под нос свиток с печатью. — Кто главнее, царь или митрополит?

Церковник замолчал, но продолжил буравить меня недобрым взглядом. Для него, очевидно, главнее был митрополит, но и навлекать на себя беду такими словами он не хотел. В конце концов, тут были не только церковники и монахи.

— Вот и думай, — сказал я. — Седлайте ему коня. Сейчас же.

Всё же они подчинились, нехотя, со скрипом, но подчинились. Вывели на двор какую-то клячу под седлом, привели к Сильвестру. Тот демонстративно перекрестился, бормоча какую-то молитву, взобрался в седло, пока мальчишка-пономарь держал ему стремя.

— Всё, едем, — приказал я.

— А нам-то что делать теперь? — спросил один из его свиты.

— Да что хотите, — бросил я напоследок.

Я поехал замыкающим, чувствуя неприязненные взгляды, обжигающие мне спину. Сильвестр поехал вторым, Леонтий прокладывал путь, пустив своего коня рысью. Даже не знаю, что делал бы, если бы они отказались выдать мне Сильвестра. Вдвоём мы бы их не одолели, это точно. Так что люди мне нужны, и как можно скорее. Это церковники не решились на сопротивление, а вот князья и бояре подставлять вторую щёку не станут.

Отец Сильвестр, который на это имя отзывался уже неохотно, держался молодцом. Не роптал, не пытался бежать, стойко переносил долгую скачку, ел ту же простую пищу, что и мы, много молился. С другой стороны, он не знал, для чего Иоанн его вызвал. Если бы знал, наверняка вёл бы себя иначе.

Его не приходилось ни связывать, ни держать под замком во время ночёвок. Идеальный арестант, образцовый. Но я всё равно держал ухо востро.

В Ярославле мы переночевали, на рассвете отправились дальше, проезжая уже не по двадцать вёрст в день, а больше. Мне хотелось закончить с этим делом поскорее.

В Ростове и Переяславле останавливаться не стали. Поехали сразу в Москву. С арестованным не общались, и даже набожный Леонтий не просил у батюшки благословения, прекрасно зная, что этот мерзавец сотворил. Я, перед тем, как ехать за ним, популярно объяснил всю низость поступка бывшего царского духовника, и какая мучительная смерть ждала бы Анастасию и малолетних царевичей.

Поэтому дядька поглядывал на него с неодобрением, а сам Сильвестр особо не рвался с нами общаться. Понимал, что мы всего лишь исполнители, разговаривать с нами не о чем, и его судьбу решать будет государь, а не какой-то помещик со своим слугой.

Зато, пробираясь по Москве в сторону Кремля, мы вдруг оказались в центре внимания горожан. Сильвестра узнали. Вот только приняли горожане его совсем не так, как он того ожидал.

— Иуда!

— Предатель!

— Государыню убить хотел! Мерзавец!

Мы специально пустили коней шагом, чтобы горожане могли подольше насладиться зрелищем бледнеющего Сильвестра. И слухи по Москве я тоже распустил заранее.

Но позволять его линчевать я не собирался. Линчевание никак не поможет моему делу, в отличие от справедливого, но строгого суда, сначала церковного, а затем и мирского. Так что мы с Леонтием на всякий случай прикрывали опального батюшку от народного гнева.

Уже в Кремле, когда мы прошли через Спасские ворота, Сильвестр осознал, что его ждёт. Самообладания он не потерял, но заметно струхнул, начав дрожать всем телом и даже позабыв скинуть шапку перед надвратной иконой.

— Государь у себя? — спросил я одного из рынд.

— Ждёт, доложили ему уже про вас, — широко улыбнулся боярин из опричной тысячи.

Далеко не все желали Иоанну зла, верных людей тоже хватало, и известие о том, что Сильвестра будут судить за покушение на убийство, многим даже понравилось. Пожалуй, не только я считал, что царь слишком мягко обходится со своими врагами.

Нас проводили в царские палаты, где, кроме царя, присутствовали ещё несколько человек. Сама царица Анастасия, её брат Данила Романович Захарьин, митрополит Макарий. В углу готовился записывать каждое слово молодой усатый дьячок. Все до единого смотрели на вошедшего Сильвестра, не скрывая своей враждебности, но протопоп нашёл в себе силы держаться прямо и гордо. Разве что на царицу старался не смотреть, хотя она прямо-таки сверлила его взглядом.

Я ожидал, что нас попросят удалиться, но нет, государь жестом попросил нас остаться, якобы на охране, и Леонтий прошёл к дверям, словно деревянный манекен. При виде царя и царицы он малость оробел.

— Сильвестр… — промолвил царь.

Слова давались ему нелегко, я читал на его лице смятение, он всё ещё не был уверен в необходимости такого суда. Но присутствие супруги, едва не умершей от яда, очевидно, придавало ему сил.

— Инок Спиридон, — поправил его Сильвестр.

— Не инок ты более, а расстрига, из сана извергнутый, — холодно произнёс царь, хотя официально ритуал ещё не проводился.

Похоже, осудили заочно. Сильвестр покосился на митрополита. Тот степенно кивнул. Сильвестр молча поиграл желваками.

Царь говорил, что в прошлый раз преступник покаялся, упал в ноги, но теперь Сильвестр почему-то не показывал никаких признаков покаяния. Наоборот, всем видом демонстрировал своё презрение к царю.

— Зачем? — без лишних слов спросил царь.

— Затем, что вы державу губите! — пафосно изрёк Сильвестр. — Ты! И ты!

Он ткнул пальцем в царицу и её брата.

— А ты, царь, им потворствуешь! Как очарованный! — продолжил он. — Верных слуг своих слушать не желаешь!

Я бы назвал это совсем иначе. Царь перестал слепо доверять советам Сильвестра. Да и назвать верным слугой того, кто пытался сжить со свету твоих близких… Сомнительно.

Иоанн вцепился в подлокотник своего кресла, бледнея от гнева. Но не прерывал бывшего духовника.

— Войну продолжаешь, страну губишь! Говорёно было тебе, не лезь! — шипел и плевался ядом Сильвестр.

Похоже, война с Ливонским орденом неслабо так задела финансовые интересы новгородца.

— Ирод! Губитель! — распалялся он всё сильнее, перескакивая уже на прямые оскорбления государя.

Тот провёл рукой по лицу, прошептал молитву, тяжело вздохнул.

— Ох, грехи мои тяжкие… — пробормотал царь. — Пригрел же аспида…

Я внимательно следил за всеми присутствующими. Особенно за Макарием, который был, по сути, покровителем Сильвестра в самом начале его московской карьеры, хоть потом их пути и разошлись. Но из всех присутствующих только сам царь позволил себе хоть какие-то эмоции. Лица всех остальных остались непроницаемы. Да и на Сильвестра они смотрели именно как на предателя. Вот если бы здесь находилась вся боярская Дума, то было бы любопытно взглянуть, среди них наверняка есть те, кто разделял позицию Сильвестра.

При дворе вообще было две группировки, одна, во главе с Алексеем Адашевым, выступала за перемирие с Ливонией и борьбу против Крымского ханства, другая, наоборот, желала усиления и завоеваний именно на северо-западных рубежах. Сильвестр, похоже, принадлежал к первой.

— Быть посему… — произнёс Иоанн после долгих раздумий. — За умысел воровской, за попытку душегубства, за крамолу и измену, приговариваю тебя к смерти.

Эти слова дались ему нелегко, не только потому, что он не хотел брать на себя грех убийства, но и потому, что Сильвестр долгое время был его учителем и наставником, по сути, самым близким человеком. И оттого его предательство наверняка ощущалось ещё больнее.