Стоп. Снято! Фотограф СССР. Том 2 (СИ) - Токсик Саша

— Может, ногу повредил при падении? — пожимаю плечами. — Или голову отшиб?

— Нечего там отшибать, — жестоко заявляет Юлька, — пусть не ноет. Нехер было лезть.

Поражение оказывается слишком быстрым и позорным, чтобы вызвать сочувствие.

Подбегает Аникеев.

— Серёжа, ты зачем бровку обсыпал?! — возмущается он. — Какого ты хера туда полез?! Ой! Простите Нинель Юрьевна, вырвалось.

Серёжа охает, пытаясь оправдаться. Из горла вырывается только хрип.

— Я вас умоляю, Николай Николаевич, просто Нинель. — кокетничает она с профессором. — Алик ты цел?

— Со мной всё в порядке, — говорю, — это товарищу помощь нужна.

Прибежавшие "слоны" уводят своего приятеля. На меня они смотрят с подозрением. Весь конфликт, кроме финала "старшаки", наблюдали и сейчас у них ко мне много вопросов. Но задавать их при Аникееве они не решаются.

— Продолжим? — предлагает Надя.

О своём защитнике они моментально забывают.

— В следующий раз, — говорю, — на сегодня хватит.

— Ну вот, — злится Юля, — всё настроение испортил придурок.

— Дело не в нём, — вру, — солнце уходит. Но мы ведь с вами скоро увидимся?

— Ты нам пляж показываешь!

— Значит, договорились.

На прощание Юля демонстративно целует меня в щеку, а Надя украдкой пожимает ладонь. Скромная Татьяна стоит в стороне и лучезарно улыбается.

Нинель решает задержаться, и я уезжаю. Мопед не спеша катит по лесной дороге. Спешить некуда, я сегодня уже везде успел. В голове крутится приятное. Надя или Юля? Надя симпатичнее… Юля ярче… А может всё-таки Татьяна? Формы у неё выдающиеся… К тому же в тихом омуте… или, все таки, Надя?

Также медленно вкатываюсь в Берёзов. На улицах светло, но на всём уже лежит печать вечернего покоя. Дела все сделаны. Сорняки выполоты, дрова наколоты, бельё постирано, вернувшиеся с полей коровы мычат в своих стойлах.

Можно зацепиться языком с соседкой чтобы обсудить "шалаву Светку". Можно украдкой от супруги принять на грудь стакан, и теперь умиротворённо поглаживать усы, глядя на улицу через плетень.

Воздух кажется плотным. Треск мотора моего "дырчика" застревает и повисает в нем. К привычным запахам древесины, сена и навоза добавляется чуть удушливый сладкий цветочный аромат, от которого странно щемит сердце.

У поворота на центральную площадь дорогу мне заступает капитан Грибов. Я резко жму тормоз, едва не слетая с мопеда.

— Сергей Игнатьевич! — едва сдерживаюсь, чтоб не заорать на него, — а если бы я вас сбил?! Зачем под колёса кидаться?!

— Обрадовался я, что тебя увидел, — вроде как извиняется капитан, — не рассчитал. Тебя ведь разве застанешь? А я поговорить с тобой хочу.

— О чём? — спрашиваю.

Любопытство во мне мешается с настороженностью. Вроде Грибов за всё это время ничего плохого мне не сделал. Скорее наоборот. Может, он со мной про секцию уличного бега решил поговорить? Тёплый вечер настраивает меня на самый мирный лад.

— Ну не здесь же… — разводит руками Грибов. — Что мы с тобой встали посреди улицы?

— У вас в отделении? — уточняю.

Капитан обезоруживающе кивает, мол куда ж ещё я позвать могу?

— Чаю попьём… — предлагает он. — Кстати, откуда у тебя мопед?

Такой вот резкий переход.

— Покататься дали.

— Кто?

Грибов ещё улыбается, но глазами ощупывает моё транспортное средство. Профдеформация. Человек привык задавать вопросы и получать на них ответы.

Соображаю, что понятия не имею, как зовут владельца мопеда. Так что в глазах капитана это вполне может выглядеть как угон. Хотя с другой стороны, какого хрена он цепляется? Заявления нет, значит, и повода для расспросов тоже.

—Макса старший брат, — говорю, — здоровенный такой, забойщиком работает. Я ему движок перебрал, а он в благодарность покататься дал. Фамилию его, уж простите, не помню. Можете проверить, если не доверяете.

— Ты настолько хорошо в технике разбираешься, что можешь движок перебрать?

— Я же в политех собираюсь…

— А у меня другие сведения…

— Так, стоп! — заявляю я, и Грибов опешив замирает у входа в участок. — Если вас моя мама подослала "поговорить по-мужски", то я никуда не пойду. При всём уважении, у меня своя голова есть . И передайте ей…

Капитан натурально выпадает в осадок.

— Нет, — оправдывается он, — Мария Эдуардовна ни о чём меня не просила. Я по другому поводу…

Замешательство капитана меня успокаивает. Если бы у него было что-то серьёзное, он бы не плясал сейчас передо мной эти светские реверансы. Делишки за мной водятся властью не поощряемые. Та же перепродажа книг — натуральная спекуляция. За это и "присесть" можно.

Заходим. Капитан молча ставит чайник. Достаёт подстаканники. Пауза затягивается. В расчете на пацана из выпускного класса он действует правильно. У того уже эмоциональные качели солнышко должны крутить.

Только мне пофиг. Даже где-то внутри смешно немного.

— Фотокамеру нашли, — говорит Грибов.

— Какую? — не могу сообразить, о чём речь.

— Зоркий-5, — поясняет капитан. — ту, которую из редакции украли несколько дней назад.

— Вот радость какая! — улыбаюсь, а внутри у меня холодеет, — как нашли-то? Дело ведь не заводили.

— Дело не заводили, но список я всё равно у Комарова попросил, — говорит Грибов, — Павел Викентич не отказал мне в такой малости. Любопытно мне стало, кто в МОЁМ посёлке мог такое дело учинить. Нагло… как ты тогда сказал? Цинично… И что дальше ожидать от этого деятеля?

— Вроде турист же? — подыгрываю ему. — С сельпо перепутал.

— Может, и турист — легко соглашается капитан. — Другое удивительно. Кража произошла неделю назад. А фотоаппарат нашелся два года назад.

Грибов делает драматическую паузу. Я увлечённо слушаю, разве что рот не открыл. Дело и правда вырисовывается любопытное.

— Его в Белоколодецк в комиссионку сдали. — продолжает капитан, — Только инвентарный номер затерли плохо. Заведующая сразу в органы сообщила. Взяли продавца или нет — не знаю. Не заинтересовался я тогда этим делом. А сейчас сразу вспомнил. По ориентировке подходит. Тогда по всем районам ориентировку направили, определить, откуда техника пропала. Получается его что, путешественник во времени украл?

— Почему это?

— Так ты его неделю назад видел!

— Я видел КАКУЮ-ТО технику в коробке, — осторожно поправляю я. — Кюветы видел, бачки. Может и ещё что-то было. Не разглядел. Поэтому про опись и напомнил. Так что вы не у меня, а у товарища Комарова спрашивайте, куда его имущество подевалось.

— Спрошу, не сомневайся, — Грибов старательно разливает чай по стаканам и предлагает мне, — меня другое удивляет.

— Что? — меня начинают раздражать его псевдориторические вопросы.

— Я ведь тебя, Алик, с детского сада знаю, — говорит капитан, — не то, чтобы лично за тобой слежу. Но родительница твоя часто про тебя рассказывает. Гордится она тобой сильно. И заслуженно гордится. Отличник. Умница, хоть и тихоня. Мамина радость.

Слова-то подбирает какие. Колючие. Вроде и хвалит и поддеть норовит. На эмоцию выводит.

— Мне нравится учиться, — соглашаюсь, —легко всё даётся…

— И тут вдруг из каждого происшествия торчат твои уши, — не слушая продолжает Грибов, — бегом ты увлёкся, хоть раньше тебе пятёрку по физкультуре натягивали, чтоб картину не портить. Печать десятипальцевую освоил, хотя дома пишущей машинки нету. Вместо политеха в газету пошёл. Степанов рассказывает, ты вместе с ним грушу пинаешь. Мопедом обзавёлся. И всё это за две недели…

— А что, нельзя? — слишком нагло для подобной ситуации отвечаю я.

— Вот, что я говорю, — качает головой Грибов, — в тебе сейчас даже волнения нет. Да, будет тебе известно, честный человек всегда в милиции волнуется. Даже если не совершил ничего. Потому что у него совесть есть. И эта совесть поедом его ест. Даже без причин. Вхолостую. А ты спокоен.

В психологию капитан ударился. Скучно ему. Вот и лезет в дела, в которые не надо. Опасно лезет.