Дмитрий Дивеевский - Ось земли
– Это как в зубах?
– А так. Скажем, плотничает он в каком нибудь селе, где его мало знают, а тут престольный праздник. Ну, село поголовно гуляет. И его тоже пригласят, а как же без этого. И в самый разгар папанька спор устроит, мол спорим, что я зубами стол с закуской от пола оторву. Стол с закуской, как? Столы тогда дубовые делались и для больших крестьянских семей. Да еще на нем всякой снеди полно, и самовар с чаем и четверти с самогоном. Кто не поспорит? Не поднять такой стол зубами. А папанька поднимал. Сам видел: найдет у длинной стороны стола самую серединку, отмерит ее пальцами, чтобы стол не мотался направо-налево, опустится на колени, ухватит зубами, глазыньки закроет, руки за спиной сцепит, замычит как буйвол и начинает поднимать. Весь трясется, пот с него пошел, а стол не шелохнется. Потом стол дрожать начинает, сначала ближние ножки в воздух приподнимутся, а потом и дальние. И держит он его эдак секунд, может, пять. В одном селе был ученый учитель физики, который сказал, что это невозможный мировой рекорд. Вот, может я от папаньки тоже кое-что унаследовал.
– Скажите, Иван Трифонович, Вы с таким искусством неплохо могли бы и на отхожем промысле зарабатывать. Опять же в городах здания строятся. Там чище, культурней, нет таких трудностей.
– Нет, уважаемый. Что до чистоты, так моя работа всегда грязная. Хоть где, хоть в селе, хоть в городе. Конечно, в Москве сейчас можно и в хорошем общежитии пристроиться и по каменным мостовым гулять и столько приблудного люда не видеть. Здесь ведь много приблудных. Они так, не работники, а перекати-поле. Но мне здесь лучше дышится.
– Отчего же?
– От того, что я в Москве скажем, уж не один дом сложил. Помню их все до одного, но особо не горжусь. Сложил и сложил, вот невидаль. А здесь я домну ложу, да еще какую. Вот даст она плавку, пойдет от этой плавки металл на оборону, на трактора, еще на что и я знать буду – моя домна работает. Это как, не радость? А потом, ответственность какая! Вон, год назад на одной стройке при пуске домна взорвалась, сколько людей погибло. А все отчего? От того, что мастера такие клали, едри их. Я такую кладку не дам. У меня все по инженерному. Я за себя отвечаю. Как проект прописал, так точка в точку и положу.
– А что те мастера, у которых домна взорвалась, вредители были?
– Их вредителями назвали и правильно сделали. Сознательно они вредили или нет, поди, разбери. Но если твой труд к такому несчастью привел – будь здоров надевать на себя такое прозвание. Другого ты не заслуживаешь. Я так считаю. Поэтому для меня вредительство – это вопрос рабочей совести. Правильно товарищ Сталин говорит – когда ремесленного умения мало – возможность вредительства увеличивается. Это святая правда.
– Вам сейчас наверное, премию выпишут за Ваши результаты. Что делать с нею будете?
– Обещали выписать. Пока ничего делать не буду. Мне здесь деньги особо не нужны. Поеду на родину в отпуск, возьму с собой. Там пригодятся. Там у меня братеня с большой семьей, тоже ремесленник. На деревянном производстве работает, им гостинцев куплю. Матушка еще жива, ее порадовать надо.
– Сами-то откуда?
– Из Богоявления, что под Нижним Новгородом. Большое село. Храм у нас стоит на горе, по всей округе виден. Такой храм, что душа летает.
– Вы верующий?
– Что сейчас об этом говорить, чай Вы в газете про это не напишете?
– Нет, это я к слову спросил. Спасибо вам за разговор, читайте завтра нашу газету. Будет статья.
Чем дальше профессор работал на Магнитке, тем больше понимал: эти массы грязных, тяжело работающих людей несут в себе надежду на будущее. Не все, конечно. Были здесь и откровенные воры и убийцы и другой сорный люд. Но основная масса приехавших была зажжена стремлением в новую жизнь. Оказывается, такая идея преображает все вокруг. Даже этот беспросветный быт, от которого любой европейский рабочий бежал бы как от чумы, становится терпимым, и среди страданий возникают радостные песни, песни о счастье.
Профессор не стал домогаться доказательств Порфирия о том, что социализм имеет будущее. Он увидел это сам. Главный же вывод, который он сделал неожиданно для себя заключался в том, что, оказывается, человек в состоянии отодвинуть собственный эгоизм ради высоких целей. Он увидел в грязи и нужде этой стройки те искры, о которых взывал Христос! Зенону стало не по себе. А как же индивидуализм, на котором стоит весь западный мир? Ведь он неизмеримо слабей, чем то состояние духа, которое безошибочно видно в строителях. Может быть, индивидуализм – это всего лишь веселящий газ, который не дает видеть, что происходит на самом деле? А происходят события необычайные – взлет русской народной души.
И все-таки, увидев, как большая идея может преображать массы людей, профессор никак не хотел поверить в то, что Сталин стал близок русскому народу. Это выходило за грань его понимания. Он снова призывал Поцелуева к помощи и тот не отказывал ему.
– Потому и принял русский человек Сталина, что тот в его душеньку заглянул и все про нее правильно понял.
Сказал как-то Порфирий, начиная разговор.
– Окстись, Порфирий, что ты говоришь! Разве русский человек принял Сталина?! Не поверю!
– Сашхен, ты на Магнитке уже две недели в самой гуще людей обретаешься. Ты слышал хоть раз бранное слово о Сталине?
– Может народ боится!
– Теперь ты окстись, Сашхен, на дворе тридцать второй год, ни о каких репрессиях и слуху нет. Чего бояться? Признай лучше, что Сталин народу надежду в душу вложил, и народ ее принял. Признаешь?
– Ну…
– Не ну, а да. Признавайся уж, историк, коли решил правду сыскать.
Сталин потому стал великим политиком, что в величие русского народа поверил. А что такое великий народ? Это народ, одухотворенный великой идеей. Вот тебе и ключик ко всем вопросам. Одухотворенный народ способен совершать чудеса. Как ты знаешь, русские под руководством Сталина такие чудеса совершали. Что тут спорить. Другое дело, куда он страну вел. Вот вопрос вопросов.
– И куда же он вел страну?
– А сам ты как думаешь?
– Я уверен, что он создавал тоталитарное общество с исполнителями-винтиками, лишенными личной свободы.
– И зачем же он его создавал?
– Таков был его исторический маршрут.
– Так объясняют ваши европейские гадалки и шаманы. Исполнитель-винтик не может иметь шансов подняться до верховной власти. А в СССР власть до самого верху состояла из бывших рабочих и крестьян. Ошибка Сталина, мой друг, совсем в другом состояла. Его идея социализма была атеистической, то есть, сугубо материальной. Такая идея не может служить вечно. После победного взлета она обязательно вернет людей к эгоистическим настроениям. На этом все и стало рассыпаться. Оказалось, что в массе своей среди бывших героев сталинских строек завелась все та же плесень. И еще. Самая большая трагедия Сталина в том, что апостолов сталинизма не нашлось. Того беззаветного отряда руководителей, которые святость идеи охраняли бы. И эти тоже потихоньку покрывались плесенью. Поэтому великий рывок народа в светлое будущее был обречен. Но мы ведь о другом говорим, о том, принял ли народ сталинское насилие. Так вот я утверждаю, что принял. Потому что себя, родного, народ хорошо знал.
– Что за ересь ты несешь, Порфирий!
– Ересь, говоришь? Вот в сегодняшней России, в демократической такой, куда ни плюнь – везде бандиты. Спасибо, что хоть президент и премьер у нас там не члены организованных преступных группировок, За министров уже не поручусь. Все насквозь прогнило. Все продажно. Везде несправедливость. А правительство то, когда его окончательно криминал прижмет, начнет с ним демократическими методами бороться: мол, давайте все цивилизованно, мирком да ладком. Придумаем программу борьбы, назначим уполномоченных из тех же бандитов и добьемся результатов. Сколько эта борьба длиться будет, я не знаю, но когда наступит ее полный провал, то ничего другого не останется, как прибегнуть к сталинским методам. Без всяких демократических программ, резким ужесточением законов начинать преследование криминала. Только в таком случае мы будем иметь страх остальных членов общества перед наказанием. Они уже так нагло воровать не будут. В обществе восстанавливается законный порядок. Справедливость восторжествовала. Ура, товарищи!
– Это средневековье!
– Это сегодня в России правит средневековье. Ничто не пошевелится без взятки. Не имеющий денег подыхает без медицинской помощи, которая вроде как даже бесплатна. Так может, со средневековьем нужно бороться беспощадными способами? Может, оно сподручней будет?
– Не согласен, не согласен. Нужно вводить цивилизованную культуру исполнения законов всеми членами общества!
Порфирий поднялся со своего ложа, картинно прошелся перед Александром Александовичем взад и вперед, откинул назад сальную гриву волос, блеснул сумасшедшим глазом и вдруг запел хорошо поставленным, хриплым баритоном:
