Андрей Валентинов - Ола
На команду и смотреть не стал – навидался я таких, просмоленных да ветрами продутых. А вот паруса удивили. Косые, ясное дело, латинские, на единственном квадратном, трео который, крест алый краской наляпан. Это ладно, а вот отчего идем так шустро? Послюнявил я палец для верности, над головой поднял. Так себе ветерок, хилый такой норд-ост, как раз в левую скулу. Но ведь летим! Летим, буруны пеним. Не иначе в Генуе каравеллу строили, потому как нашим такое диво не по рукам.
А напоследок вверх поглядел, туда, где «гнездо воронье» к верхушке грота присобачено. Просто так, для виду полного. Поглядел – и головой покачал. Флаг! Никогда такого не видел. Наш-то, красно-желтый со львами и башнями, я и ночью узнаю, и венецианский, красный со львом, и португальский, и английский даже. А тут непонятно. Синий вроде – или даже лазурный.
И тут дохнул норд-ост, флаг по ветру раздувая. Ахнул я: «J.C.» – золотом по лазури. Видел я в церкви такой, синий с литерами золотыми, на Пасху его выносят, так что не спутаю. «Иисус Христос» это значит. Вот отчего каравелла так зовется – «Стяг Иисусов»!
Да только чей это флаг? Неужто и вправду Его?
Решил я мыслями такими голову себе не сушить. Плывем – и плывем себе. До бара еще часа три, так что можно и не волноваться.
В смысле – пока.
– Начо! Начо!
А вот и рыцарь мой – на корме, со шкипером рядом. Цветет, довольный весь, бороду-мочалку оглаживает. И лобастая с ними – по сторонам глядит, наглядеться не может.
А в голове уже и вправду прояснилось. Сообразил я, отчего мы ушли, отчего живы. Не стреляла Эрмандада, грозила только. Видать, приказу не было. Точнее, был как раз: чтобы, значит, живыми. А сходни-то мы убрали – в тот самый миг, когда первый, старшой, видать, на них прыгнуть вздумал.
Не верхами же за нами по Гвадалквивиру гнаться!
А что померещилось всякое, так чему удивляться? И ночь не спал, и в голове карусель, словно на Табладо. Вот и увиделось.
…А ежели и вправду Она заглянула, так и хвала Ей, Заступнице! Значит, не проклят я еще, жива душа грешная!
И мы все живы.
– Начо! Начо!
Кивнул я, слышу, мол. Иду!
– В прошлый раз, как гостили вы в Анкоре, не стал отец упоминать о тяготах, что выпали на долю семьи нашей. Ни к чему это было. Ведь не с маврами нам бороться довелось, не с басками даже…
Негромко говорила лобастая, словно себе самой рассказывала. И на нас с Доном Саладо не глядела – вперед смотрела, в даль речную.
– Давно еще, до того, как я родилась, отец выступил против брака Изабеллы, в те дни еще инфанты кастильской, с Фердинандом Арагонским. Ведь браком этим нарушался договор Торрес-де-Гисандо, тот, что давал Кастилии нашей независимость, а Изабелле – права на корону. Мог ли отец поступить иначе, сеньоры? Но Беатриса де Бобадилья, устроившая сей брак, была лучшей подругой Изабеллы. Вскоре наши владения в Галисии и Эстремадуре конфисковали, отца лишили права заседать в Королевском Совете. Пришлось нам уехать в Анкору, назваться старой фамилией…
Не для меня Инесса рассказывала – для Дона Саладо. Я-то уже про всех этих Бобадилья слыхал. Потому и запомнил – фамилия приметная: Бо-ба-ди-лья. Почти как Ампуэро!
– Увы, отец не ошибся. Объединение с Арагоном разрушило кастильские вольности, Супрема дожигает все, что еще уцелело. Отец не выдержал – поехал в Вальядолид, переговорил с Ее Высочеством. Это ничего не дало, даже хуже. Бобадилья снова вспомнили о нас…
Слушал Дон Саладо, кивал сочувственно. Да и я слушал, хоть и вполуха. Все и так ясно – плохи дела у дона Хорхе, совсем плохи. Вот и решил хотя бы дочь спасти. А что к Дону Саладо ее направил, тоже понятно. Где еще такого честного дядьку найдешь?
…А все-таки платок этот! Откуда было лобастой знать, что я узлы развязал? Ведь так и сказала, знаю, мол.
Дернул я себя за ухо, мысли дурные прогоняя. Ну что за глупости тебе, Начо, на ум приходят? Живая девчонка рядом стоит – худая, лобастая, серьезная не по годам. А платок – подумаешь, платок! Легенда – да и все тут!
А если и не все даже? Кто знает-ведает, вдруг я узлами этими развязанными чего-то в мире Божьем изменил? Вдруг чудо свершилось? Взял я на себя грехи проклятые – и выжила сеньорита Инесса Новерадо тогда, в ночь Королевской Измены? Выжила, спаслась, внуков-правнуков дождалась? А потом и лобастая родилась – тоже Инесса? Или по-другому как получилось?
«Тебе решать, Игнасио. Тебе!»
Обернулся я – не слышит ли кто мысли мои глупые? Тоже мне, Начо-чудотворец! Глупость все это, как есть глупость. Она жива, я жив. И нечего мозги сушить!
Вдохнул я поглубже воздух свежий речной. Убедил? Вроде как.
Почти…
– Сколь печален ваш рассказ, прекрасная сеньорита, – качнул бородой Дон Саладо. – И сколь жаль, что благородный дон Хорхе, отец ваш, не смог присоединиться к нам…
– Он сказал, что не нарушит клятвы, – сжала губы лобастая. – Это древняя клятва рода Новерадо – его глава не покинет Кастилию, пока мавры еще ходят по нашей земле.
…Как в том древнем романсьеро: вечно будет дон Хорхе стеречь горы Сьерра-Мадре…
Фу-ты! И что это на ум такое лезет? Вроде ж белый день на дворе!
– Однако же не станем думать о прошлом, друзья! – воскликнул Дон Саладо, руку свою костлявую вверх поднимая. – О нем мы вспомним, когда преклоним колени на прекрасной земле – той, что ждет нас за морем-океаном. Сейчас же – вперед, к Терра Граале, к Земле Чаши Господней! Вперед, друзья!
– Вперьед! Ха-ха, это есть гууде! – рявкнул ван дер Грааф, ворочая рулем.
– Вперед! Вперед! – радостно подхватили матросы.
– Вперед, – одними губами шепнула Инесса.
Один я стоял столбом, глазами моргая. Ну, повелись все, вся честная компания! Эх, заразная хворь у Дона Саладо!
Значит, одному мне соображать придется. Ежели повезет, ежели бар проскочим да в море выйдем, сам к рулю стану. А там – курс вест, затем резко на норд, после – на норд-ост…
Дойдем! А в Лиссабоне сгружу всех на берег, ребят нужных разыщу, о работенке подумаю. Ведь и там у Калабрийца друзья имеются!
Но это послезавтра будет – коли в море прорвемся. А пока…
– Восславим же Господа нашего, Иисуса Христа! – продолжал рыцарь, очами сверкая. – Того, Кто путь нам указал, Того, Кто руку над нами простер!
– Славься, славься, Иисусе! – грянуло со всех сторон. – Славься, Господь наш! Стяг Иисусов! Стяг Иисусов!
Похолодел я даже от этого крика. Уж больно серьезно прозвучало – без всяких шуток.
А шкипер башкой мотнул, в руль ручищами вцепился, завел тяжелым басом:
Иисусе, бремя сними с души!
Иисусе, от мерзости разреши!
Подхватили, запели в дюжину голосов:
Под сень десницы меня прими!
Скверну мирскую с меня сними.
Иисусе, страждет моя душа.
Иисусе, дай дожить, не греша!
В ноги пав, я молю, стеня:
Грех мой великий сними с меня!
Ты, Кто разбойника смог спасти,
В землю Свою грешных нас пусти!
И сам не заметил, как подпевать начал. А ведь и слов даже не знаю – сами собой вроде как рождаются.
И все-таки не прорвались мы!
Сразу я понял, как только Вальманрике, поселок рыбацкий, слева по борту остался. Поглядел я вперед.
Эх!…
Вроде бы как в кости играешь. Кинул – выпало, снова кинул – и опять повезло. Знаешь, что везение вот-вот лопнет, а все одно – ставки удваиваешь. Так я Куло своего, паршивца, у Пепе Одноглазого выиграл. Так то Куло, дурь ушастая!
А я и сам вроде Куло-Задницы. Потому как понимал – не башкой даже, печенкой своей чувствительной – не выпустят. И Супрема не отступится, и дон Фонсека не забудет. Несколько раз порывался шкипера попросить, чтобы к берегу свернул. Хоть бы у Альгабы или возле Кастеляра. Опасно, конечно, но не так все же. Стража королевская там редко бывает, а по суше до Бонанцы добраться можно, там у Косты гнездо прочное, помогут.
Хотел – да так и промолчал. На удачу понадеялся. А зря, выходит!
…Не одна галера, не две – пять! Огромные, черные, смотреть страшно. Грамотно стоят: две у берега, слева и справа, еще две – возле бурунов, где отмель, а одна, большая самая, – посередине, где проход.
Не уйдешь! Слыхал я, находились смельчаки, что по отмели на плоскодонках от стражи уходили. Так ведь на каравелле не прорвешься, да и не подойдешь даже. Ждут!
Поглядел я на рыцаря моего – усмехнулся Дон Саладо:
– Ничего, Начо! Разве не сильнее всего в мире доблесть рыцарская да вера наша христианская?
Не стал я отвечать – на галеру, ту, что на проходе самом стоит, взглянул. Ох, и чудище! Весел по три десятка на каждом борту, мачты в небо упираются, бомбарды рыла свои гадкие на нас уставили…
– Та-а! Вижу! – бодро откликнулся шкипер. – Это не есть гууде. Это есть королевский галер «Санта-Клара»…
Санта-Клара!
Закрыл я глаза. Судьба, Начо! Сказано ведь – от святой Клары смерть мне приключится. И сон был – с кораблем под флагом кастильским. От Супремы ушел, от Эрмандады ушел – а от этого не уйти.
Поздно.
И нечего глаза закрывать!
