Андрей Валентинов - Ола
Спаслись. Вымел ливень Севилью – начисто. Вместо народца ночного, по улицам шастающего, – воды потоки. Где по щиколотку, а где и по колено. Еще часок – и поплывет город каравеллой без палубы, лови его потом!
Только Хиральда-Великанша на месте. Громадная, словно подросла даже в эту ночь грохочущую. Нависла над улицами, колоколами гремит. Не звонари стараются, нет их, попрятались. А зачем им руки трудить, ежели ветер подсобить спешит?
Бом-м-м-м! Бом-м-м-м! Бом-м-м-м-м!
И не поймешь даже – бесы ли на волю вырвались, добрым католикам на погибель всеконечную? Или напротив, кончилось долготерпение у Господа нашего? И в самом деле, сколько же терпеть можно?
Сечет ливень, ветер по улицам Эрмандадой носится, лупят молнии, гремит Хиральда.
Бом-м-м-м-м-м! Бом-м-м-м-м-м!
– Мы догадывались, Начо, – кивнул сеньор Алессандро Мария Рохас. – Мы стали очень осторожными. Тот парень, которого вы послали в Саару, рассказал, что к Калабрийцу приезжали какие-то весьма подозрительные монахи. Я хотел сам поговорить с лодочниками…
Не понадобилось – вовремя я нашел толстячка. То есть не вовремя, конечно, раньше следовало.
…Ас другой стороны – не следовало, пожалуй. Предупредил – и всполошилась бы Супрема, придумали бы фратины позорные еще какую-нибудь пакость. А так – не успеют.
– Весьма! – усмехнулся сеньор лисенсиат, в окошко кивая. А за окошком – патио знакомый, водой залитый, хоть вплавь пускайся. – Повезло, Начо! Может, и вправду Господь гонимым помогает. Пока все попрятались, мы тоже спрячемся. Ежели убегут все вместе – те, кого Супрема ищет, Торквемада победу праздновать станет, на всю Кастилию звон поднимет, на всю Испанию. Убежали – вину признали, стало быть. Иначе мы поступим…
Как – не говорит, да я и не спрашиваю. Умен толстячок, сообразит!
– Очень хорошо, что вы зашли, Начо. Вам тоже скрыться следует. Вам – и Дону Саладо. Они не пощадят…
Поглядел я в окошко, на небо, от огня белое, на двор, воды полный. Поглядел, вздохнул. Это уж точно – не пощадят! Торквемада не доберется – дон Фонсека клешни на горле сомкнет. А не он – так его сиятельство булькающее.
– Помните, Начо, мы говорили, что Старая Кастилия уходит навсегда? Наша Кастилия, веселая свободная земля, где не было рабов, где каждый был благороден, где король считался лишь первым рыцарем, ведущим народ на бой с проклятыми маврами…
– А по дорогам идальго странствующие шастали да великанов гоняли, – кивнул я. – А в драке лежащих не били. И кошельки в карманы всякие не прятали…
Усмехнулся сеньор Рохас, дернул усиками тонкими. Горькая усмешка получилась!
– Может, и не было никогда такой страны, но мы верили в нее, все верили – от короля до последнего пикаро. И вот она уходит. Это не изменишь, но только сейчас становится ясно, ЧТО идет на смену.
Промолчал я – о чем спорить? Не мастак я красно болтать, но и у меня ясность на сей счет имелась. Вон, молнии лупят – не перестают! Не иначе Ангелы Наказания над Севильей собрались. Эх, пораньше бы!
– Быть может, Кастилия покорит Европу, найдет дорогу в Индию, откроет земли за морем-океаном, станет первой державой мира. Может, мы будем ходить по золоту и на золоте умываться. Но какой ценой, Начо? Чем заплатим за это? И что принесем другим – жестокость, алчность, фанатизм? Сожженную Землю?
Вздохнул я, затылок почесал. Ну его, такие мысли!
– А может, еще обойдется, сеньор? Сошлют Торквемаду в монастырь, зелененьких обратно на Сицилию отправят, а его сиятельство де Кордова сам дойдет – или голем придушит, или бесы уволокут?
Сказал – и сам себе не поверил. Ведь ясно – не обойдется.
Блеснула молния, гром по ушам ударил. Близко совсем, чуть ли не на улице. Вдохнул я свежесть грозовую – хорошо!
…И что жив – хорошо. А что другие живы – еще лучше.
– Хоть бы с невестой познакомили, сеньор Рохас!
Просто так ляпнул, чтобы о серьезном больше не думать. Что толку мозги сушить? Одним днем живет пикаро. И вот он, день новый, в громе да молнии рождается.
– Познакомитесь, Начо, – согласился лисенсиат. – Она уже в надежном месте. Через часок и мы с вами туда направимся.
– То есть как это? – растерялся я. – Куда?
Улыбнулся толстячок – весело так, словно и вправду пошутить решил.
– Есть еще места, куда Торквемаде не добраться. Севильские подземелья, Начо. Они огромные, там сотни ходов и галерей. Теперь там, под землей, будет наша крепость! Ходы ведут далеко, за город, так мы сможем переправлять людей не спеша, по надежным адресам и маршрутам. За Дона Саладо не волнуйтесь, мы его тоже заберем – еще до рассвета.
Ох, и не понравилось это мне! Вроде как из одного подземелья – прямиком в другое. Да я же там с тоски помру!
…Да и не во мне только дело.
– Не пойдет он никуда, Дон Саладо наш, – вздохнул я. – Вы же его знаете, сеньор Рохас. Втемяшится что в башку – и хоть колом выбивай. Решил уплыть в эту Терру Граале – и уплывет. Как раз на рассвете.
– С ума сошли! – дернул усиками толстячок. – Да ему же отплыть не дадут! А нет – так на Гвадалквивире перехватят. Или у моря…
– Да знаю, – скривился я. – И стараться не надо. У бара всегда две-три галеры дозором ходят, даже посылать никого не требуется.
Была у меня, конечно, надежда. Была, теплилась – выпустит нас дон Фонсека. Не в благодарность – из выгоды. Слабенькая такая надежда, маленькая…
– Даже если вырветесь, Начо. Даже если переплывете море-океан, доберетесь до какой-нибудь земли. И что дальше? Через несколько лет португальцы или наши туда приплывут…
– А может, и нет, сеньор, – перебил я, слова бурдюка-шкипера вспоминая. – До такой земли только Кебальо – кормчий господень добраться может. А каждый кормчий особое видит, значит, и особую землю откроет. Так что у нас вроде как своя страна будет, а у кого другого – своя!…
…Хоть бы у сеньора Кристобаля Колона, итальяшки этого. Доплывет ежели, будет ему земля – с золотом. Много-много золота, да? Гроозен гольд!
А зачем нам с Доном Саладо гроозен гольд? Моргнул толстячок, подумал, снова моргнул:
– Да о чем вы, Начо? Это же сказки. Просто сказки! Ну, Дон Саладо – еще ладно, но вы?!
Встал я, плечами повел. Набегался за день и за ночь набегался.
А все одно идти надо.
– А чего я, сеньор Рохас? Чем я Дона Саладо хуже? А насчет сказок – ошибаетесь вы. Не станем в сказки верить – тут и Старая Кастилия наша кончится. А правда это, неправда – для того и плывем. Увидеть чтобы.
Схватился толстячок за голову свою, премудростями набитую. Схватился, застонал. Не иначе от жалости, что времени нет – меня лечить чтобы. По системе своей.
Да только зачем лечить? Ясное дело – заразил меня мой идальго, потому как хворь у него – самая опасная, мигом пристает.
Заразил – ну и пусть. Не жалко!
– Ну так чего, сеньор Рохас? – улыбнулся я. – Обнимемся на прощанье или вежество проявим – поклонимся только?
Увидел я каравеллу – и одурел. Даже близко подходить не пришлось. Только через Альменилью-вал перебрался, только на пристань взглянул…
Дева Пречистая, Михаил Святой!
И на этом мы через море-океан поплывем? Тут бы до Трианы добраться – не потонуть на корыте этом!
Поглядел я на небо серое предрассветное, на тучки уходящие. А может, успею еще? Скручу Дона Саладо, через седло перекину, увезу куда подальше. Дождь кончился, конечно, но пусто еще на улицах, ждет народ, пока вода схлынет. Авось успеем!
Махнул я рукой, начал вниз спускаться – к пристани. Спускаться – да последними словами себя крыть. Кого слушал, Начо? Шкипера этого пьяного?
… Не каравелла – лодка какая-то. То, что палубы нет, и так ясно было. Но чтобы такая маленькая! Хорошо, ежели в длину двенадцать брасов будет, а в ширину – четыре. Так ведь меньше, поди! В тольдилье [65] разве что козу спрятать можно.
Зато – три мачты парусами косыми латинскими хлопают. Прямо как у взрослых!
Делать нечего – спускаюсь. А навстречу – то ли вой, то ли ор:
Благословен будь крест святой!
Дирим-дрим-дрим! Дирим-дрим-дрим!
Ведет нас Дева за собой!
Дирим-дрим-дрим! Дирим-дрим-дрим!
Нам рифы-мели не страшны.
Дирим-дрим-дрим! Дирим-дрим-дрим!
Пройдем по гребню мы волны!
Дирим-дрим-дрим! Дирим-дрим-дрим!
Ну конечно! Распелись с утра пораньше. Сколько же народу в эту скорлупу влезет? Два десятка – много будет!
Подошел поближе – и ясно все стало: воду черпают. Оно и понятно – знатный ливень был. Как только не потонул «Стяг Иисусов»?
– Бьистро, бьистро, парни! Прилив не ждать, море-океан не ждать!
А вот и бурдюк персоной собственной – отважный шкипер ван дер Грааф. На самой корме пристроился, руками машет, что твоя мельница:
– Бьистро! С рассветом, с солнышком первым, якорь вира!
А парни (ну и ряхи, не к ночи увидеть!) и стараться рады.
А как потонем – не беда!
Дирим-дрим-дрим! Дирим-дрим-дрим!
Прими нас, темная вода!
Дирим-дрим-дрим! Дирим-дрим-дрим!
Сглотнул я, такое услыхав. А с другой стороны, чего еще от бурдюка-шкипера да от парней его ожидать?
