Алексей Кулаков - На границе тучи ходят хмуро...
«Что не смогли сделать купцы-делавары и контрабандисты, легко сделал Григорий свет Анатольевич. Одним росчерком пера на тексте приказа перечеркнул все мои старания».
— Ладно. Пора мне уже и в канцелярию отправляться, наверняка ротмистр порадуется моему возвращению на службу.
И точно — командир заставы так воодушевился, увидев штаб-ротмистра Агренева, что невольно поперхнулся своим утренним чаем и минуты две надсадно кашлял, заглушая тем самым негромкий голос своего так неожиданно объявившегося комвзвода-два. Не обращая внимания на такие мелочи, Александр спокойно закончил доклад, радушно поприветствовал вытаращившегося на него корнета Дымкова (вот уж кто обрадовался по-настоящему), после чего уселся за стол и подтянул к себе поближе подставку с чернильницей и нетолстую пачку писчей бумаги. Одинаково удивленные ротмистр и корнет с всевозрастающим недоумением разглядывали князя, пока тот быстро что-то выводил на белой глади листа. Наконец молчание нарушил молодой офицер:
— Александр Яковлевич, от всей души поздравляю вас с очередным званием! Не поведаете ли нам, как вас приняли на конкурсе? Как все прошло? Каков результат ваших странствий?
— Благодарю, Игорь Владиславович, и надеюсь, что вы непременно вскоре меня догоните в чинах. Прошло все хорошо, винтовку мою довольно быстро приняли на войсковые испытания.
Говоря это, штаб-ротмистр закончил писать и поставил последнюю точку, еще раз перечитал, кивнул сам себе и расписался. Не успел корнет спросить, над чем же таким срочным трудился его сослуживец, как тот встал, сделал два шага и положил перед непривычно молчаливым ротмистром Розуваевым оформленный по всем правилам рапорт с прошением об отставке с действительной военной службы, после чего продолжил рассказ:
— Собственно, я думаю, через полгода станет известен явный фаворит конкурса. И очень надеюсь, что им будет…
Краем глаза Александр наблюдал за командиром. Тот сперва не поверил собственным глазам (даже зажмурился на мгновение), но после того, как в третий раз перечитал прошение, медленно и неторопливо, до него все же дошло, что он держит в руках. После чего, видимо опасаясь, что поручик… штаб-ротмистр Агренев передумает, ротмистр, не прощаясь, вышел из канцелярии, бережно укладывая драгоценный лист бумаги в специальную папку для официальных документов.
— Капитан Мосин, Сергей Иванович, и его винтовка МАг.
— Как?! Вы желаете победы не для себя, а для соперника?
— Ну какой же он мне соперник, Игорь Владиславович? Скорее соавтор. Винтовка системы МАг означает — винтовка системы Мосина — Агренева, так что…
Полюбовавшись спиной командира заставы, мелькнувшей в воротах отрядной конюшни, Александр невинно поинтересовался.
— Ежели не секрет, а куда это Григорий Анатольевич так заторопился? Или ему сегодня велено на доклад?
— Признаться, в точности не уверен. Да нет, сегодня по плану были очередные экзерциции на плацу. Право, я сам в недоумении. А как вам столица?
— Вы знаете, я почти все время провел вдали от нее — то на полигонах Офицерской стрелковой школы в Ораниенбауме, то в оружейных мастерских. Вот разве что успел приобщиться к высокому искусству балета.
Через час князь закончил общение с изнывавшим от неожиданного приступа любопытства (приправленного самую малость завистью, но не черной а, так сказать, белой) корнетом и вышел на крыльцо, направляясь в «свою» казарму. Каждый встреченный им солдат очень четко отдавал воинское приветствие и так искренне радовался его возвращению, что у Александра даже немного защемило на сердце. Офицер в очередной раз задумался: правильно ли сделал, что подал в отставку? Здесь он свой, знает всех и все знают его.
«А там — большой мир и большие возможности. Тем более что почти все ветераны рано или поздно уйдут за тобой и к тебе! Так что не распускаем сопли и помним правило: сделал — не жалей. Однако и расставаться с ротмистром просто так нельзя, мусор за собой надо будет убрать обязательно. Время есть, что-то да придумается. Пускай строевой подготовкой каких-нибудь поляков или чухонцев радует, колобок на ножках».
В казарме второго взвода на него поначалу не обратили никакого внимания: дверь открылась-закрылась без скрипа и шума, в прихожей было темновато. А потом у одного из солдат при виде своего любимого командира от неожиданности разжались руки, и на пол громко брякнулся тяжеленный утюг из чугуния, битком набитый багрово рдеющими угольками.
— Яго благородия вернулися!
Недоверчиво-счастливое лицо Григория, довольные улыбки солдат и радостный гомон подтвердили Александру то, что он и так знал — его здесь ждали.
Нормально поговорить с Гришей удалось только вечером, на квартире у князя. Пока денщик суетился, расставляя многочисленные тарелки, Александр распотрошил пару свертков и достал давно заготовленные подарки. Усадив всех за стол, чему никто и не сопротивлялся, он начал раздачу «слонов»:
— Савва! Вот Марысе твоей отрез на платье, а это конфеты шоколадные дочке. Ну а тебе табаку привез хорошего, крепкого да душистого — «Капитанский» называется. А то от твоей махры даже мыши в подполе кашляют. Ну а ты, Григорий, примерь давай обновку-то!
Унтер ненадолго скрылся в соседней комнате, откуда вышел походкой зомби. Вместо привычной формы на нем оказалась одежда… гражданского образца. И выглядел он в ней очень даже неплохо — как работник какой-нибудь конторы в столице, вполне преуспевающий на службе и имеющий возможность позволить себе потратить целых тридцать пять рублей на хороший, добротный темно-серый костюм-тройку. Вот только борода немного портила вид, но ее ведь и подровнять чуток недолго.
— Эт чего, мне?
— Ну не мне же? Садись давай.
Милосердно подождав, пока его собеседники и некоторым образом собутыльники (Григорий для обретения утраченного душевного равновесия выпил стаканчик хлебного вина, словно простую воду, а потом и повторил процедуру разок) ощупают, огладят и даже укусят свои подарки, князь объявил:
— Я подал в отставку.
В отличие от недоверчивого ротмистра, Савватей и Григорий ему поверили сразу. Только отреагировали по-разному: денщик открыл-закрыл рот, после чего заметно сгорбился и приуныл, а унтер покосился на графинчик с водкой и невозмутимо уточнил:
— А мы теперь как?
— Вы? Вы за мной. Дел много предстоит сделать, а кому мне верить, как не вам?
— Ну… это оно конечно. Куда ты, командир, туда и я — вот и весь мой сказ!
— Ну а ты, Савва?
От волнения тот пошел красными пятнами по лицу, но все же смог выдавить из себя обреченно-угрюмое:
— А Марыся с Улькой?
— И их не забудем и к хорошему делу пристроим — будут работать твоей женой и дочкою.
— Тогда по гроб жизни я вам… Христом Богом клянусь!
— Все-все, я понял. Тогда так. Подавайте в отставку, вам все быстро устроят. Это мне невесть сколько ждать. И готовьтесь навестить родню. Ты, Савва, говорил как-то, что из Вологодской губернии будешь родом?
— Так точно, из села Опалихино, что в Грязовецком уезде.
— Вот там и будешь жить и выполнять мое поручение. Подробности позже узнаешь. Но думаю, что тебе все понравится.
— С тобою, Гриша, потом поговорим. Может, и мне с тобой поехать удастся, на родных твоих поглядеть, житье-бытье казацкое.
На следующий день, прямо с утра, на заставу прибыл подполковник Росляков, с ходу попросивший-приказавший оставить его наедине со штаб-ротмистром Агреневым.
— Александр Яковлевич, ваш непосредственный командир вчера меня изрядно озадачил вашим рапортом. Вы не раскроете причины вашего… столь неожиданного решения?
Пока князь пересказывал (почти слово в слово) то, что он до этого уже успел повесить на уши начальнику штаба бригады, его собеседник задумчиво кивал и непроизвольно подкручивал свои усы, а дослушав, деликатно уточнил:
— Это все причины? Вы знаете, до меня дошли слухи о некотором недопонимании между вами и ротмистром…
«Ну надо же, и у этого есть свой дятел на заставе! И наверняка писарь, больше никто тот наш разговор не мог услышать. Нда. Интересно, а кому каптенармус постукивает? Толкушкину или таможенникам? Надо скорее своей СБ обзаводиться, пока на фабрике все тайными агентами полиции не стали».
— Ну что вы, Валериан Петрович, это к делу никоим образом не относится! Уверяю вас, что мое решение принято под впечатлением от общения с членами Комиссии по выработке нового оружия. Особенно с его превосходительством генерал-лейтенантом Чагиным. Николай Иванович неоднократно выражал свое неудовольствие сложностью конструкции и изрядной тяжестью творения господина Хайрема «максима» и обещал мне некоторое содействие, если я решу заняться этим вопросом.
«Вернее, это я «случайно» проговорился в присутствии трех генералов, но интереса так и не дождался. Вот интересно, если бы я выкатил уже готовый «станкач» и пригласил их всех в соавторы — что бы мне на это сказали? Что-то я отвлекся».
