Алексей Кулаков - На границе тучи ходят хмуро...
— Ну что вы, Валериан Петрович, это к делу никоим образом не относится! Уверяю вас, что мое решение принято под впечатлением от общения с членами Комиссии по выработке нового оружия. Особенно с его превосходительством генерал-лейтенантом Чагиным. Николай Иванович неоднократно выражал свое неудовольствие сложностью конструкции и изрядной тяжестью творения господина Хайрема «максима» и обещал мне некоторое содействие, если я решу заняться этим вопросом.
«Вернее, это я «случайно» проговорился в присутствии трех генералов, но интереса так и не дождался. Вот интересно, если бы я выкатил уже готовый «станкач» и пригласил их всех в соавторы — что бы мне на это сказали? Что-то я отвлекся».
— Вот как? Александр Яковлевич, а ведь ваш чин дает право на командование заставой. Вы и от этого хотите отказаться?
С заставы подполковник уехал слегка раздраженным: все его попытки оставить на службе молодого и очень перспективного офицера потерпели полное фиаско. А князь спустя полчаса после отъезда Рослякова отправился в компании с унтером на заросший травой полигон — отвести душу. Еще спустя полчаса и две сотни патронов туда заявился румяный (или несильно багровый?) ротмистр Розуваев.
— Штаб-ротмистр, потрудитесь прекратить! Ежели вы запамятовали, я наложил запрет на проведение здесь любых стрельб.
— Каюсь, господин ротмистр, забыл. Но исключительно потому, что приказ был отдан в устной форме. Возможно, во избежание недоразумений, он появится в письменном виде?
Розуваев покачался на каблуках и процедил сквозь зубы:
— Появится.
— Как только он появится, я сразу же начну его выполнять. А пока… унтер!
Григорий сделал три гигантских шага и оказался напротив своего командира.
— Здесь, ваше благородие!
— Установить новые мишени!
— Есть! Разрешите приступать?
Приказ появился уже через сорок минут — именно столько времени понадобилось ротмистру, чтобы добраться до канцелярии, наорать на писаря, составить приказ и послать вестового на полигон — ознакомить своего подчиненного с ним под роспись. Спустя день появился приказ о запрете на обучение грамоте нижних чинов — Александр стал страдать избирательной амнезией и не помнил ничего, что ему приказывали на словах. Затем еще один — и личные тренировки по рукопашному бою пришлось прекратить. Рядом с заставой. И продолжить в подходящем леске, в двух верстах от Олькуша и семи — от границы. Солдаты второго взвода ничего не понимали, но всей душой болели за своего командира: князь первым же делом отправил своего денщика в Ченстохов за патронами и лично оборудовал десяток надежных тайничков, с тремя боекомплектами в каждом и набором для чистки оружия. Кажется, мелочь, а вот контрабандисты были очень недовольны. Как и ротмистр: вроде и стреляли, а лядунки[11] у солдат полные, нагара в стволах нету и глаза у солдат какие-то… наглые, что ли? Корнет Дымков смотрел на все происходящее и откровенно не понимал, чего добивается его более опытный товарищ, но тоже поддерживал (и не забывал появляться на всех занятиях — даже в ущерб делам службы). В то, что Александр решил просто позлить командира заставы, Игорь не верил и, выбрав удобный момент, поинтересовался:
— Александр Яковлевич, развейте мое недоумение. Чего вы добиваетесь своими действиями?
— Да вроде ничего такого. Ну хорошо, сдаюсь: уж больно грозно вы на меня смотрите. Придется выдать страшный мой секрет.
Корнет не выдержал и засмеялся.
— Князь, право же, с вами не соскучишься. И все-таки?
— Да все просто, Игорь. Хочу, чтобы по моим солдатам не могли безнаказанно стрелять. А милейший наш Григорий Анатольевич своими действиями на посту командира Олькушской заставы меня несколько… разочаровал. Вот я и огорчаюсь… по-своему.
— М-да-с… новые порядки… не совсем, да. Будем надеяться, что все вернется на круги своя.
— Ну, я не надеюсь, я это твердо знаю. Ротмистр Розуваев своими приказами оказал себе же дурную услугу: боеготовность Олькушского отряда понизилась, перехват нарушителей уменьшился, да практически прекратился — они теперь попросту убегают прочь, прекрасно зная, что по ним стрелять не будут. Следовательно… А вот скажите мне, Игорь Владиславович, сколько конфисковали контрабанды за последние два месяца? Учитывая при этом, сколько перехватывали ранее, в прошлом году.
Корнет озадаченно пожал плечами и примерно минуту сосредоточенно размышлял, после чего с нотками удивления выдал:
— Почитай, и нет ничего. Разве что позапрошлое задержание в мое дежурство. А вообще вы правы — мелочь всякая, даже не стоящая упоминания! Но я полагал, что это следствие ваших фортификационных усилий, в некоторых местах не то что лошадь — человек не пройдет.
— Ну, было бы желание пройти… Просто старый состав несунов сильно прорежен, а новый и непуганый еще только осваивается. Так что все еще впереди.
— Право же, Александр Яковлевич, на мой взгляд, вы излишне пессимистичны!
— Время покажет. Так вот, ротмистр уже вызвал недоумение у господ таможенников, а вкупе с последними приказами, вернее, правильным их толкованием, очень возможен перевод Григория Анатольевича куда-нибудь подальше от Олькуша, где он наконец-то в полной мере сможет раскрыть свои несомненные таланты строевого командира. А там, глядишь, и признание заслуг его… настигнет.
Как Александр и предсказывал, первым дембельнулся его денщик. Тем же вечером князь выдал Савве обещанные подробности вместе с инструкциями.
— Село у тебя большое?
— Ну так! Почитай, дворов двести будет, а может, и поболе. Я уж давненько своих не навещал.
— Вот и отлично. Ты теперь не солдат-отставник Савва, а губернский представитель РТК, господин Савватей… Напомни-ка мне свое отчество.
Денщик, находясь в изрядном удивлении, все же привычно напомнил имя своего отца:
— Елпифидорович. А это чего такое — ну, чего я там буду представлять-то?
— Российская торговая компания. Принадлежит мне, как сам понимаешь.
— И это чего я должен буду представлять? Александр Яковлевич, ну какой из меня этот… а?
— Какой надо! Как прибудешь на свою малую родину, первым делом озаботься нормальным жильем, чтобы не было стыдно. Да вот хоть меня в гости позвать. Потом… а у тебя родни-то много?
— Да. Почитай, пол села будет.
— Это хорошо. Так вот, как построишь дом, налаживай знакомства да присматривайся, где у тебя там можно маленький консервный заводик поставить, коптильню, маслобойню. Вообще меня интересует именно производство масла и сыров, поэтому постарайся узнать на этот счет как можно больше, а лучше вообще все. Кто, как, где… Понятно?
— Понятно. Только ведь забуду, покуда доеду.
— Не беспокойся, я тебе все по порядку расписал. Теперь держи вот этот конверт. Тут немного, но на первое время хватит — дом построить, живность завести и все такое прочее. И запомни, ты теперь не денщик, а мой представитель и порученец — поверь, должность немалая. Попытается кто обидеть — не раздумывая, бежишь на телеграф и отбиваешь «молнию» на мое имя в Сестрорецк. Предложили что интересное — делаешь то же самое. За службу твою полагается жалованье и небольшой процент с проданного товара. Это уже на месте решим. Ну что, вроде все на первый раз? Через полгода жди в гости.
— Александр Яковлевич, у моей егозы завтра именины. Очень просим вас!
— Да, я помню, что обещал. Сколько уже Ульянке? Девятый год пойдет?
— Так точно, девятый. Скоро совсем невестой станет!
Глядя на Савватея, увлеченно рассказывающего про свою хоть и приемную, но такую родную дочку, Александр неожиданно позавидовал ему. Такое неподдельное счастье плескалось у того в глазах, тихое семейное счастье.
На следующий день, придя на маленький детский праздник, он едва не рассмеялся, так непохожа на себя была именинница, так потешно копировала все ухватки своей мамы — только для того, чтобы уверить всех, что она уже взрослая. Немножко посидев для приличия, гость совсем было засобирался (а чего, подарок принес, значит — свободен), когда ему на глаза попалась смутно знакомая девочка. Причем знакомая давно…
— Уля!
— Да, дядя Саша?
— А это кто такая? Вон, с синими ленточками. Вроде знаю, а вспомнить не могу.
— А, это! Олька Сугова. Я побегу, да?
Возвращаясь в свое жилище, князь мучительно пытался вспомнить — кого же ему напоминает мелкая еще девчонка, кого-то важного… Но так и не вспомнил. От огорчения или от чего еще долго не удавалось уснуть, а когда наконец пришел сон…
Темнота. Не простая — чернильная, осязаемая и такая живая. И свет. Ослепляющий, режуще-белоснежный и тоже живой. И ничего, кроме них. Не успев толком удивиться, он увидел… Яника. Того самого мальчишку из маленькой деревеньки под Варшавой. Он стоял на границе света и темноты и смотрел прямо на Александра — спокойно, с той самой улыбкой, что запомнилась ему намертво. Только теперь эта улыбка была не смертной, а доброжелательной. Слов и звуков не было, но это не мешало им понимать друг друга.
