Письма героев (СИ) - Максимушкин Андрей Владимирович
— Не помешаю, Ваше благородие?
— Присаживайся, Антон Капитонович. Угощайся, — Никифоров протянул унтеру портсигар.
— Не откажусь, Иван Дмитриевич, — Генералов двумя пальцами вытащил папиросу и чиркнул зажигалкой.
— И не думал, что в Святых местах окажусь, ваше благородие. Воду из Иордана пил, в реку погрузился, кресты на броне видел, осталось до креста Господня дойти и с пальмовой ветвью домой вернуться.
— Вернемся, Антон Капитонович, вернемся. Вон вечер какой тихий. — Никифоров лукавил, в отдалении гремела канонада, но обрывистый берег глушил звуки. Поручик прекрасно понимал сказанное седовласым унтером, что бы там в газетах не писали, что бы там по радио и телевизору не говорили, а никто не жаждет смерти, все надеются вернуться с войны домой. Не у всех получается, вон целое кладбище близ переправы выросло, это, не считая санитарных захоронений, англичан то просто в воронки кидали, чтоб не успели на жаре завонять.
— Из дома пишут? — Никифоров кивнул на конверт в руках старшего унтер-офицера.
— Еще в Дамаске почта догнала. Да вишь, пробежал мельком, а серьезно, вдумчиво перечитать все времени не находится.
— Родители живы?
— Все хорошо. Что с моим стариком сделается? До сих пор крестьянствует. Упертый, как бык. Земли семь десятин, в нашей губернии с такого не зажируешь. Хорошо, в общих покосах доля есть, на корм скотине хватает. Этим держится, птицу разводит, да сеет чтоб хлеб не покупать.
— Старики такие, — Никифоров прекрасно понимал унтера, сам хоть и из городских обывателей, но с крестьянами старой дореформенной и докризисной закалки приходилось дело иметь. Земля для них святое.
— Братишка под Сердоболем живет, на пилораме работает, постоянно отцу предлагает забрать к себе. Дом свой, десятину земли под огороды прикупил, машина есть, школа рядом, земская больница.
— Отец ни в какую?
— Так точно. Уперся старый хрыч рогом, дескать: «Пока не слягу, свое не брошу».
— А мама?
— Мамка с отцом заодно. Сами знаете, раз старики спелись, до самой смерти в один голос дуть будут. Мы уж с братьями помогаем чем можем, электричество провели, сараи подновляем, сбросились второго коня купили, сестренка заезжает, по хозяйству помогает. А все равно, тяжело одним крестьянствовать. Даже на два дня хозяйство не оставишь.
— Может он для тебя землю бережет. Семья у тебя есть?
— Не сподобился, Иван Дмитриевич. Как по молодости на срочную пошел, так и остался в нашем Отдельном Кексгольмском. Даже дома своего нет, в Кексгольме комнату снимал.
— Вот и есть у тебя дом куда вернуться. Уйдешь в отставку, а тебя ждут, дожидаются.
— Спасибо за доброе слово, — унтер размашисто перекрестился. — Не знаю, сколько еще на службе продержат, а там действительно, найду себе вдовушку и поставлю мастерскую на отцовской земле. Руки есть, головой Господь, не обидел.
— Засиделись мы с тобой, Антон Капитонович. Пора искать ночлег.
— Радуемся, что под машинами, а не в окопах как пехота спим, — Генералов свернул пополам так и непрочитанное письмо. Время действительно позднее. В южных широтах темнеет резко.
Утром Никифорова разбудил гул с неба. Звук накатывался с востока. Не разлепив глаза, поручик выкатился из-под навеса, только затем посмотрел на небо. Они шли. Разящие крылья гнева неумолимо приближались со стороны Ефрата. Уже знакомые силуэты русских средних двухмоторных «Туров». Выше в звенящей небесной синеве в лучах солнца плыли многомоторные стратеги «Остроги». Ровный басовитый гул десятков моторов отзывался в сердце бравурной радостной музыкой. Не забыли, не бросили. «Ловите, лимонники, сдачу! Выстраивайтесь в очередь за процентами».
Противник пока не беспокоил. Зато командование батальона обрадовало, милейший Петр Александрович отдал приказ: строить вторую автомобильную переправу. Всенепременно чтоб нагрузку в двадцать тон держала. Новость замечательная, Никифоров одним из первых сообразил, что это значит. Настроение офицеров передалось саперам и приданным бронегренадерам, работали с огоньком.
Английские дозоры мелькали на горизонте, но прощупывать оборону не рисковали. Единственное, гаубичная батарея изобразила обстрел с закрытой позиции. Однако, выпустив два десятка гранат англичане прекратили это развлечение. Особого вреда обстрел не причинил, снаряды ложились с большим разбросом. Все закончилось намокшей формой и вымазанными грязью лицами, заслышав характерный свист, люди падали на землю и прыгали в ближайшие укрытия без напоминаний.
Очередной налет. На этот раз на девятку наших бомберов навалились «Харрикейны». «Туры» шли плотным строем крыло к крылу. Наскакивавшие на бомбовозы истребители не выдерживали скоординированный огонь пулеметных точек. Уже два англичанина вышли из боя и драпали на дымящихся машинах.
Удача ветреная девка. Бомбардировщик на правом фланге качнулся, мотор задымил, блеснули язычки пламени. Самолет вывалился из строя. Видимо экипаж уже не рассчитывал дойти до цели, из открытых люков посыпались бомбы. Возможно даже на позиции англичан.
Одинокий горящий бомбардировщик сразу привлек к себе внимание пары «Харрикейнов». Неудачно. Вознамерившийся записать на свой счет легкую мишень ведущий напоролся на очередь крупнокалиберной «березы» из верхней точки. Он так и не вышел из пикирования, взорвался на склоне холма в нескольких километрах от русских окопов. Ведомый отвернул в сторону.
Пилот бомбардировщика выровнял свою машину и повел ее к Иордану. За самолетом тянулся густой дымный след, на крыле плясали язычки пламени.
— Бензин горит.
— Тянет, — выдохнул Никифоров. Всеми фибрами души он сейчас был со смельчаками в бомбардировщике, истово молился, повторял про себя «Отче наш».
Самолет совсем низко. Вот он плюхается брюхом на заросшую кустарником пустошь, узкую полоску земли между берегом и каменистыми осыпями. Машина бьет винтами по земле, вздымает пыль, идет юзом. От удара о камень отламывается стабилизатор.
К самолету уже мчат два бронетранспортера. Моторы ревут. Гусеницы рвут дерн, перемалывают в труху кустарник.
Летчики выбрались из самолета сами. Двое выскочили на крыло, затем один что-то крикнул солдатам и полез обратно в люк. Вскоре из самолета на руках вынесли одного из стрелков. Пробежав метров пятьдесят люди повалились на землю. Бронетранспортер прошел рядом, лихо крутанулся на месте и бортом закрыл летунов от готового взорваться самолета. Огонь уже плясал на крыльях, охватил фюзеляж, стекал на землю со струйками бензина. Крепкие руки пехтуры запихнули летунов в машину, броневик взревел двигателем и погнал в тыл.
Сейчас остатки бомбардировщика весело догорали на пустоши. Тушить машину желающих и возможностей не нашлось. И без того бед на семь ответов и больше. Обошлось без взрыва, хотя на огонек прилетело несколько снарядов. Да, противник возобновил обстрел. Правда, опять без особого энтузиазма. Видимо, после вчерашних атак и сегодняшних массированных бомбежек англичанам резко стало не до русского плацдарма. Это радовало.
Глава 39
Норвежское море
16 мая 1940. Кирилл.
Внезапно Кирилл Никифоров понял, что уже устал терять товарищей. Только с этой весны эскадрилья лишилась двоих. Только одна эскадрилья. У штурмовиков и торпедоносцев потери еще больше. У них почти из каждого налета не возвращаются два-три экипажа. Кого-то сбивают над целью. Кто-то недотягивает до авианосца. Кто-то садится с раненными и мертвыми товарищами в кабинах. А кто-то бьется о палубу, пытаясь посадить покалеченную, изодранную в клочья машину.
Смерть приходит в разных обличьях. А ведь только самое начало войны. Сколько еще жертв пожрет неумолимый Молох? Неведомо. Кирилл еще не знал о тяжелых потерях атаковавших линкоры самолетов. Необычайно плотный зенитный огонь собрал щедрую кровавую жатву среди экипажей ударных машин.
В небе чисто. То есть только наши. Эскадрильи возвращаются к родным гнездам ангаров. Душа поет. Еще немного, и на горизонте появятся такие родные и близкие стальные коробки авианосцев.
