Олег Измеров - Ответ Империи
16. Помни о смертных
— Вот твоя сумка.
Это была авоська из синтетической рогожи, вроде тех, с которыми у нас ездят продавцы на базар, с большой желтой эмблемой "Брянскспорттурпрокат" на боку.
— Ты все проверь, вдруг размер или не тот. А то будешь суетиться в последний момент, — настояла Доренцова.
Виктор вынул из сумки зеленый литой резиновый сапог с невысокими голенищами и одноразовой бумажной теплой подкладкой заместо портянок, и посмотрел на подошву.
— Мой размер.
— Куртку, брюки, ножик для грибов…
— Ножик тоже моего размера?
— Раскладывается или нет. Одежда ношеная, после химчистки. Ярлыки и штампы прокатного пункта на месте. Квинтанции в кармане сумки, оформлены на прокатный пункт возле гостиницы "Турист". Компас Андрианова наручный, полевая сумка через плечо внутри прорезиненная, в ней фонарик, спички, соль, галеты, шоколад, фляга, малая аптечка, перевязочный пакет, нож-трансформер туристский…
— А это зачем?
— А это в Союзе положено туристу брать в лес, вдруг заблудится. Как аптечка для автолюбителя.
— Как попаданец, я могу этого не знать.
— Это тебе объяснят в прокате. Кроме того, ты сообщили в ГО по терминалу, когда идете в лес. Если горожане идут в лес далеко от дома, они это обязаны делать.
— Жаль, что тебя там не будет, — задумчиво произнес Виктор, когда осмотр подошел к концу, — там сосны и такой воздух…
"Где-то я ее видел", машинально подумал он, "красивое круглое лицо, ямочки, когда улыбается… Где-то видел в моей реальности. Или это еще одно дежа вю?"
— Что ты говоришь?
— Я не говорю, я думаю. Я где-то тебя видел. Но никак не могу вспомнить.
— Если ты очень хочешь, я могу помочь вспомнить. Гипнозом.
— Часто приходится освежать память подопечным?
— Для этого нужно, чтобы человек сам хотел… Ты хочешь?
— Да. А то буду все время думать, где мы могли встречаться и это отвлечет.
— Ладно. Садись на диван и попробуй расслабиться.
Это было похоже на сон.
Это было похоже на сон, точнее, на какой-то зыбкий промежуток между явью и сном, когда человеку еще слышен шум в комнате, но перед его глазами уже складываются картины, рожденные умственным взором, над которым уже потеряло контроль его сознание.
Это был телевизор, кажется, еще цветная "Юность" с тридцатисантиметровым экраном, близко, наверное, на кухне, и глаз четко различает строки развертки. Камера движется, на экране видно чье-то лежащее тело, затем крупно лицо… все в крови, со слипшимися от крови волосами, округлое лицо… он сразу его узнал, и его пронзил какой-то инстинктивный, неконтролируемый ужас, но он не мог ни шевельнуться, ни проронить звука. Камера поворачивается, опять кровь на полу… похоже, это тела детей, одно, второе, третье… Что-то бормочет диктор, всплывают только отдельные слова… "на территории… района… семья военнослужащего…", еще за кадром чьи-то рыдания… все это начало проваливаться в какое-то клубящееся бурое облако.
— Голова… — выдавил Виктор, когда понял, что вновь вернулся в комнату, — голова какая-то дурная, ничего не разглядел… Не получается, больше не будем.
— Не надо… — каким-то отрешенным голосом произнесла Варя, — я все видела, точнее, совидела…
— Что?
— Я даже знаю, где… Я могла выйти за одного военного, его направляли служить куда-то в Чечено-Ингушскую. Я поняла.
— Ладно… Это же может быть просто мое воображение, ну, видел тебя, вспомнил новости, вот, наложилось…
— Нет. Это из памяти. Я точно знаю. Значит, в твоей реальности меня и всех троих…
— Ну, мало ли в моей реальности… — пожал плечами Виктор, подумав по себя: "Везет мне на альтернативные судьбы знакомых женщин".
— Мало ли… — сухо и все так же отрешенно повторила Варя, — я вот одно не пойму, Дудаев, он же офицер, присягу давал… у нас уважаемый, известный человек…
Виктора вдруг торкнуло; ему показалось, что и он прочел ее мысли, ее решение.
— Вот только глупостей не надо, — поспешно заговорил он, ругая себя за опрометчивый эксперимент, — он же ничего здесь не совершил, понимаешь…
— Но он же, выходит, жил… все время живет с этим…
— Ну, мало ли кто с чем живет… Ты представляешь, сколько в Союзе, здесь сейчас ходит несостоявшихся бандитов, террористов, насильников, убийц-психопатов, наконец, предателей, только потому, что здесь история пошла по-иному? И, потом, разве дело в теле врага? Разве враг не убит в человеке… в этих тысячах людей тем, что им другая жизнь не позволила свершить злодейство? И вообще, надо разобраться, кто виновник, кто на все это толкнул. Рейган, Клинтон, Пентагон, НАТО, госдеп, ЦРУ — разве не их рук дело?
— Ты прав… — ответила она после некоторой паузы, — все, я уже держу себя в руках. Тем более, завтра у тебя как раз встреча с агентом ЦРУ.
— Угу. Увидишь Галлахера, не трогай его, он мой. Буду разбираться с ним по-хроноагентски.
…Ночью Виктора кошмары не мучили, но сон, который он увидел, был странным, и малоприятным. Он увидел огромный корпус хладокомбината на перекрестке Ульянова и Литейной, пустой, заброшенный, облезлый, с выставленными рамами; выходящий на перекресток фасад был отчасти завешен зеленой сеткой, создающей иллюзию ремонта, отчасти — гигантским плакатом "Брянск-город воинской славы!". Сияло солнце, везде блестели лужи, и проходящие машины разбрызгивали грязь на кирпичный забор.
"Вот так и вся Россия", подумалось Виктору, когда он, проснувшись, лежал на диване в своей комнате под одеялом с закрытыми глазами, "руины, прикрытые политическим пиаром и рекламой… Нет. Не хочу верить… это все от пропаганды… наверное, от нее".
Субботнее утро оказалось прохладным и ясным, как вода, что бьет из-под земли в лесном овраге из меловой кручи; чаша ослепительно синего неба накрыла окрестности заречья, и ее края сливались на горизонте с такими же синими волнами леса; птицы притихли, и, словно запоздалые звезды, гасли на земле уличные фонари и прожекторы заводов и депо.
Белый пригородный "ПАЗ" на Фокино ждал на бежицкой автостанции. Рядом с выбеленным бетонным коробком павильона все так же уходил в небо пешеходный мостик станции Орджоникидзеград, совсем как в нашей реальности, и только длинная череда новеньких оранжево-красных маневровых тепловозов за забором, выкаченных для отправки в конце недели с БМЗ, напоминала о том, что здесь другое время и, в общем-то, другая страна.
В кассу стоять долго не пришлось — билеты были на улице в автоматах, обычных, за монеты. Эти ничем не примечательные железные коробки со скругленными углами и рыжими плазменными табло, похожими на очень увеличенные дисплеи старых мобильников, немного удивили Виктора; точнее, непривычным для него оказалась сама покупка билетов за белую и желтую мелочь — он слишком привык тому, что в автомат надо совать бумажку или магнитную карту.
Заняв свое место и держа в руках пластиковую складную корзинку, он закрыл глаза и откинулся на подголовник, пытаясь представить себя в самолете. В салоне радио играло что-то задорное, люди весело болтали о чем-то своем, но это общая предстартовая лихорадка погони за дарами природы не передалась Виктору: на душе было тревожно.
Встреча со шпионом увлекательна только в кино. Виктор отчетливо представлял себе, что шпион вряд ли остановится перед убийством любого, кто случайно может ему помешать, способствовать разоблачению или помешать выполнить задание. Шпионы действуют в окружении людей, для которых они враги, в стране, от которой не ждут для себя пощады, и понимают, что их работа уже само по себе здесь тяжкое преступление, так что терять им нечего. Шпионов учат массе способов убийства, а также пыток, потому как для того, чтобы выкачать данные из человека, им могут потребоваться любые способы, да и времени много может не быть. Виктор понимал, что и Инга, если бы это вдруг потребовалось, убила бы его, и их отношения бы этому не помешали; впрочем, для нее это были и не отношения, а выполнение долга перед миром свободы и демократии.
"А если они решили, что не смогут меня вытянуть?" — подумалось ему. "Тогда логично: ни вашим, ни нашим. Ну, в крайнем случае, напоследок узнать самое важное, что интересует."
Двигатель зарокотал, и Виктор открыл глаза: он вспомнил, что еще не ездил по Бежице в эту сторону. "Хоть посмотрим напоследок…"
До Молодежной частный сектор, как и на Красноармейской, застраивался комплексами, в основном по левой стороне; правую, видимо, из-за близости к беспокойной сортировке, решили отдать под малоэтажку. Над четырнадцатой школой появился мансардный этаж, а напротив, так же, как и во второй реальности, вырос соцкомплекс с обслуживанием на нижних этажах. Детская больница была отстроена заново; напротив, отремонтированный и выкрашенный, в глубине старого сада высился все тот же довоенный четырехэтажный дом, в который Виктор возвращался в тридцать восьмом.
