Владимир Свержин - Лицо отмщения
— Да. — Она чуть помедлила с ответом, глядя, как по лицу Мономаха пробегает судорога. — Но этот крепок. Он скоро придет в себя.
— Ведуна! Где ведун! — неслось над собравшейся вокруг толпой.
У тела Великого князя уже суетились подбежавшие люди, и Мстислав что-то кричал, хватаясь за меч.
— И все же сердце его может не выдержать.
— Твой Аллах не всегда милостив. Сегодня ты пойдешь, как обычно, ублажать стражу, и если до завтра Мономах не околеет, освободишь пленника.
— Уже завтра?
— По утверждению принца Мстислава, завтрашняя ночевка будет как раз на берегу Светлояр-озера. Мы не можем оставить столь важное дело на волю случая.
— Я повинуюсь, моя госпожа.
Дымящуюся молельню все еще заливали из ведер речной водой. Вальдар Камдил, продолжая стоять на крыльце, ошарашенно глядел то на лежащего тут же в траве Великого князя, то на собравшуюся вокруг оробевшую толпу, то на чеканное серебряное блюдо, которое он продолжал сжимать в руках.
— Ах ты, вражина злая! — Мстислав Владимирович, растолкав собравшихся, выхватил из ножен меч. — На батюшку моего руку поднял? — Его клинок рассек воздух. Этот едва слышный, но такой привычный звук выдернул Камдила из внезапного оцепенения, словно рев сигнального рога. Уходя с линии атаки, он выставил над головой спасенное блюдо, точно щит… Толпа взвыла…
— Ни фига себе «Рабочий и колхозница»! — раздался в голове оперативника ошеломленный выкрик Лиса.
Среди людей, толпившихся у крыльца, едва ли не все, кроме, пожалуй, прелестной севасты и ее служанки, сызмальства имели дело с оружием. И потому, когда князь Мстислав с богатырского размаху рубанул стоящего перед ним противника, на выбор могли предложить лишь два варианта: либо меч сокрушит преграду, либо преграда остановит меч.
Однако на этот раз произошло нечто, недоступное пониманию. С неожиданной ясностью Камдил вдруг осознал, что вовсе не почувствовал удара, который, попади он, скажем, в плечо, мог бы раскроить человека до пояса. Но что было еще более странно, так это поведение самого князя после нанесения удара. Он стоял, точно меч его приклеился к блюду, и пытался осознать, что произошло.
Картина, представшая взору многочисленной толпы, действительно поражала воображение суровых воинов. Со стороны казалось, что меч глубоко вошел в серебряное блюдо и, по сути, должен был, разрубив, торчать из него самым недвусмысленным образом. Но кроме рукояти, зажатой в кулаке могучего витязя, и торчащей из чеканного блюда пяты клинка, ничего и близко похожего на меч видно не было.
— Колдовство! — пополз шепоток по толпе. — Чары!
Между тем Мстислав, сглотнув комок в горле, медленно и словно бы удивляясь, потянул оружие на себя. Булатная сталь кладенца мягко, будто из тюка шерсти, начала выходить из ниоткуда.
— Ой-е! — снова взвыла толпа.
— Не бил он батюшку вашего, — бросился на помощь соратнику Георгий Варнац, — я сам воочию видел.
— Тот у крыльца узрел фрязина, так враз и обеспамятовал, — поддержал монаха Симеон Гаврас. — А он добро ваше спасал, головой рисковал.
— Граф! — Лис перескочил через перила. — Ты цел? Ну стоит же ж отвернуться, чтоб докричаться до ноль-один… Непревзойденный герой — в воде не горит, в огне не тонет! Вальдар, шо ты стал — пошли! Уходим тихо и без суеты, пока я тут ставлю рекорд по обмолоту воздуха. Пропустите пострадавшего! Буквально закоптившегося за Русь святую!
— Ушел! — раздался над головами собравшихся досадливый голос подскакавшего князя Святослава. — Только лук-то и нашли.
— Кто ушел? — выходя из ступора, отозвался Мстислав.
— Да кто-кто — не день же вчерашний! Поджигатель, ворог лютый! Только в спину и видели. Росту огроменного, а по одеже — вроде наш.
— Ишь ты, подкрался ворог, как тать в ночи.
Сквозь толпу к лежащему на земле, но уже проявляющему чуть заметные признаки жизни Мономаху пробивался местный травник с туеском снадобий.
— Ну, шо вы столпились? — Лис расталкивал сгрудившихся бояр и нарочитых мужей, освобождая дорогу Камдилу, впившемуся в чеканное блюдо, точно в спасительный образ чудотворной иконы. — Дайте князю воздух и нам дорогу! Пропустите жертву чужестранной агрессии!
— Эй, блюдо-то верни! — вдруг обернулся на лисовский крик Мстислав и, подтверждая слова действием, уцепился в край спасенного артефакта.
— Ах, черт! Не покатило! — с досадой отозвался Лис. — Да возьми ты свою тарелку! Помыть не забудь — небось, как прошлый раз закусывали, так и не мыли!
* * *Анджело Майорано изнывал от безделия. За всю его жизнь, не слишком долгую, но стремительную, точно галера, идущая с попутным ветром, он не испытывал столь тягостного и изнурительного безделья. Убогая клетушка, в которой он был заперт, позволяла либо сидеть, прислонившись к стенке и живо ощущая все дорожные ухабы, либо стоять, пожирая взглядом зарешеченные виды чужестранного раздолья. Можно было еще, конечно, наблюдать за дорогой через небольшую дырку в полу, но этот вид и вовсе не радовал.
Порою Анджело казалось, что он сходит с ума. Тогда он скрипел зубами, бил кулаками о стены и выкрикивал непонятные итальянские, греческие, персидские и арабские ругательства вперемешку с немузыкальными воплями, долженствующими обозначать суровые песни о безрадостной судьбе скитающихся по свету моряков.
Когда завывания капитана «Шершня» окончательно выводили стражу из себя, в зарешеченное оконце просовывалось острие копья и начинало не сильно, но планомерно тыкаться в темноту. Глядя на появляющийся и исчезающий над головой наконечник, Майорано с тоской мечтал, как бы он мог перехватить бестолково снующее меж решетин древко, выдернуть противника из седла, вонзить ему это самое копье в горло, и дальше — ногу в стремя, и поминай как звали.
Но это были лишь мечты. Для того чтобы проделать то, что ему грезилось, нужно было находиться на воле, а никто и не думал его отпускать. Впрочем, судить или казнить его, кажется, тоже никто не думал. Об узнике, влачащем свой безрадостный жребий в собачьем ящике, похоже, все забыли. День сменял день, верста тянулась за верстой, до хитроумного Анджело Майорано никому не было дела!
Изредка до капитана «Шершня» доносились слухи о происходящем за стенами его передвижной темницы. Он знал, что Великий князь нынче едва жив и что какие-то злые вороги пытались сжечь его в молельне. И это тем более злило Майорано, что единственный шанс на освобождение ему виделся как раз в затеянном Никотеей убийстве. В первый день, когда блистательная севаста, не меняя выражения своего безмятежного лица, назначила ценой его свободы смерть Великого князя, он был готов, не задумываясь, нанести решительный удар. Но день шел за днем, верста сменяла версту.
Слух о том, что колонна наконец достигла заветного озера, докатился до походной темницы. Он заставил дона Анджело взвыть от безысходной ненависти, вновь что-то загорланить и опять уклоняться от проклятого копья. Но когда ночь опустилась на лагерь и доносимые ветром голоса начали стихать, у повозки, едва заметная в свете нарождающейся луны, мелькнула женская тень.
Неслышным шагом девушка приблизилась к «тюремному экипажу», чуть замешкалась, и до чуткого носа Майорано донесся запах лампадного масла. «Должно быть, замок смазывает, чтоб не скрежетал», — подумал дон Анджело. Ключ неслышно повернулся, размыкая крендель замочной скобы, и у самых ног венецианца открылся лаз, карабкаться через который более пристало дворовому псу, а не прославленному от Джебель-аль-Тарик до Херсонеса Мултазим Иблису. Через это отверстие у самого пола каждый день ему просовывали миску с просяной кашей, служившей единственной пищей заключенному все эти дни. Мысль о том, что хорошо бы сейчас съесть кусок жареного мяса, была первой, возникшей в голове Анджело Майорано, едва открылся перед ним просвет свободы. Недолго думая, он скользнул в щель и, ожесточенно работая руками, извиваясь всем телом, выполз наружу и рухнул к ногам черноокой Мафраз.
— Вставай, — на родном наречии проговорила та. — У тебя нет времени разлеживаться. Сейчас в лагере многие спят, очень многие. Они отведали слез огненного цветка и не проснутся до утра. Но все же далеко не все. Ты не должен медлить. Вот тебе кинжал. Убей шахиншаха русов, и тебя ждет конь и полный кошель золота. До реки Итиль здесь недалеко. Переберешься через нее — на том берегу уже Булгарское царство. Они не выдают русам беглецов.
Анджело Майорано принял из рук персиянки кинжал. «А что если полоснуть ее по горлу и просто скрыться? — мелькнуло у него в голове. — Зачем рисковать своей головой, когда можно рискнуть чужой?»
— И не вздумай бежать, — точно подслушав его мысли, прошептала Мафраз. — Ты ведь отведал сегодняшнего варева. Если не управишься с делом в ближайший час, очень скоро почувствуешь резь в животе, затем резь превратится в настоящее пламя. Потом тебя начнет…
