Владимир Свержин - Лицо отмщения
— Я знал, что ты где-то тут. По твоему слову кони здесь толкутся и с места не идут?
Федюня опять кивнул.
— Снимай заклятие, тварь худородная, а не то я тебе глотку перережу.
В тот же миг Анджело Майорано почувствовал, как под твердыми, словно абордажные крючья пальцами, сжимающими горло мальчишки, прокатывается тугой комок, и радостно отметил, что умирать за чужих коней Федюня, кажется, вовсе не намерен. Он разжал руки, давая воздуху проникнуть в легкие подростка, и вытянул из-за пояса кинжал.
— Только посмей крикнуть!
Федюня резко замотал головой и припал к земле, нашептывая что-то себе под нос. Дону Анджело пришлось наклониться, удерживая мальчишку за плечо, но подобные мелочи его не смущали. Он уже ясно представлял, как подхлестываемый Федюниным словом взъяренный табун, не разбирая дороги, помчит через пробуждающийся лагерь, сметая все на своем пути. А посреди табуна в непроглядной-то ночи и ему укрыться будет несложно. Ну а скакунам, мчащим куда глаза переполошные глядят, без разницы, степь ли перед ними широкая или великокняжий шатер.
— Давай, давай быстрее! — поторопил Анджело.
Мальчишка чуть приподнялся, точно собираясь оставить лбом отметину на грунте, выставил молитвенным жестом руки вперед и… резко ушел в кувырок, срывая захват.
— Ах ты!.. — вскрикнул Анджело Майорано, выкидывая вперед вооруженную руку.
Но тщетно — Федюня вьюном ушел под клинок и, опрометью метнувшись к берегу, прыгнул в воду, крича во все горло:
— Майорано! Майорано!
— Проклятие! — Мултазим Иблис заскрежетал зубами и бросился к лесу.
От ближних шатров, привлеченные криками, в сторону выпаса двигались какие-то фигуры.
«Господь моя защита! — крутилось у него в голове. — Обманула ведьма, как есть обманула, не было в еде отравы! Точно не было, иншалла![68]»
* * *В этот вечер солнце взошло в судьбе турмарха Херсонеса Симеона Гавраса! Причем взошло оно с наступлением темноты и прямо в шатре сына архонта. Блистательная севаста, должно быть, терзаясь непонятной грубым мужланам хандрой из-за невыносимо долгих странствий, соизволила посетить походное обиталище соотечественника, дабы скоротать время за неспешной беседой.
Тому были веские причины. Как заметила во время очередной вечерней трапезы Никотея, Симеон Гаврас и не притронулся к приправленному опием вину. А значит, следовало до минимума свести возможность того, что, привлеченный каким-либо нечаянным шумом, турмарх примчится с мечом наголо в самый неподходящий момент спасать очередную жертву.
Севаста, чуть склоня голову к плечу, с благожелательной улыбкой слушала повествование Симеона Гавраса о недавних сражениях, приучая себя к мысли, что мужчины считают необыкновенно возбуждающим рассказ о том, как именно копье вонзается меж пластин доспеха и как далеко после сражения бегут чудом спасшиеся.
— …С тех пор они надолго запомнили, каково оно, ходить набегом на земли Херсонесской фемы!
Он хотел еще что-то добавить, открыл рот, но вдруг захлопнул его и прислушался.
— Кричат! Кто-то зовет на помощь!
— Почудилось, — нежно проворковала Никотея, досадуя на бог весть откуда взявшегося крикуна.
— Да нет же, кричат! Кричат: «Майорано»!
Симеон Гаврас, не раздумывая, обнажил лежавший тут же меч и, едва бросив слова извинения, выскочил из шатра. Никотея последовала за ним, но куда медленнее. Ей очень не хотелось, чтобы кто-нибудь в этот миг видел гримасу, невольно исказившую ее лицо. Она досадовала на то, что план ее под угрозой срыва, на то, что не смогла удержаться от проявления истинных чувств, и лихорадочно думала, что предпринять дальше.
— Это Федюня, — прошептала возникшая рядом с пологом шатра Мафраз. — Этот шакалий выродок Майорано хотел украсть коня и сбежать, но паж фряжского графа поднял тревогу. Надо было и впрямь отравить ему похлебку!
Никотея метнула на служанку раздраженный взгляд. Она и сама подумывала о том, чтобы добавить яда к однообразной тюремной пище, и по сути, ее остановило лишь одно. Никогда точно не угадаешь, как скоро начнет действовать медленный яд, тем более в истощенном недоеданием организме.
Не хватало еще, чтоб этот негодяй издох у самого шатра Мономаха, так и не выполнив ее приказа. Впрочем, теперь это было все равно. Теперь Майорано и хотел бы, не мог сунуться «в гости» к Великому князю. Лучше всего, если верный пес Симеон Гаврас догонит его и, к вящей радости, проткнет или уж там разрубит пополам — как ему будет сподручнее.
Сейчас нужно было изобрести что-нибудь новое, и очень быстро. Она обвела взглядом лагерь в отчаянной надежде, быть может, найти какую-нибудь зацепку для мысли.
— Постой! — она ухватила Мафраз за руку. — Что там происходит?
Разворачивающееся в этот миг действо и впрямь могло вызвать недоумение и у человека, видавшего куда более, нежели юная севаста. От великокняжьего шатра в сторону озера двигалась странная процессия. Шестеро витязей во главе с князем Мстиславом, возложив на рамена[69] ложе Владимира Мономаха, двигались к берегу. Следом с копьями под высь, огородившись стеной червленых щитов, шествовала княжья дружина.
— Быть может, он умер и эти варвары по своему обычаю должны предать тело государя воде? — предположила удивленная не менее, чем хозяйка, сообразительная персиянка.
— Они христиане, — напомнила ей Никотея, — какие ни есть, а христиане.
Между тем процессия была уже на берегу.
— Смотрите же, моя госпожа, они кладут государя в лодку! Один из варангов во дворце вашего дяди говорил мне, что в их народе существовал такой обычай. А ведь сказывают, сей Мономах ведет свой род не только от императоров Константинополя, но и от владык Севера.
В это самое время Мстислав со другами положили импровизированные носилки в челн, и Мафраз с Никотеей вдруг увидели, как поднимается от ложа рука Великого князя, как пожимает государь русов ладонь сына…
— Он жив! — не сговариваясь, выдохнули девушки, каждая на своем языке, и поглядели друг на друга в полном недоумении.
— Господь Всеблагой! — прошептала Никотея. — Он вовсе даже не мертв!
В этот миг Мстислав, упершись плечом в гнутый ахтерштевень[70] расписного челна, невесть откуда взявшегося на берегу, столкнул его в воду. Та вдруг забурлила и понесла утлое суденышко без руля и ветрил прямо на середину озера.
В этом месте лодка остановилась, будто вкопанная или же приклеенная к озерной глади. Пучина близ нее засветилась, пошла валами, и вдруг у бортов лодки, откуда ни возьмись, появились странного вида люди, точно стоявшие по пояс в воде. Ропот смущения прошел по войску, невольно отшатнувшемуся от берега.
Между тем Светлояр-озеро вдруг забурлило неведомо с чего, пошло стремительным водоворотом, затягивая в глубь свою и челн, и живого еще Великого князя. Ужас сковал молчанием уста всех присутствующих. И рады бы они были крикнуть, да от увиденного язык присох к нёбу.
Но в тот же миг вода пошла крутиться обратным ходом, будто норовя теперь из воронки воздвигнуться горою. И точно, вспучилась темная бездна, стала бугром, осветилась вновь. И будто не исчезал совсем, встал над тем прозрачным холмом Великий князь и государь земли Русской Владимир Мономах.
— Заждались, поди? — зычно крикнул он, приветственно разводя руки, словно для объятия. — Почитай, девять ден меня не было!
Рать на берегу застонала.
— Почто ревете, словно быки не евшие? Жив я, живехонек! И вам о жизни много дивного порасскажу! Ступайте-ка ко мне, в светлояровы хоромы. Отсель вам путь далее будет.
С этими словами он хлопнул в ладоши, и воды расступились как по мановению ока, обнажая мощеный тракт, ведущий к распахнутым воротам в четырехсаженной надвратной башне.
— Чур, чур! — раздалось со всех сторон.
— Я иду! — рявкнул Мстислав. — Коли отец зовет, так хоть в глыбь, хоть в пламень! — И он ступил на открывшуюся средь пучины дорогу. — Кто верен мне, без промедления следом за мной ступайте!
Один, второй, третий ратник потянулись вслед князю. Затем в сумрачном молчании строй двинулся туда, где несколько мгновений назад плескалась озерная вода.
— Совсем как в Священном Писании — народ израилев прошел сквозь волны морские… — прошептала ошеломленная Никотея.
— Но там были еще колесницы фараоновы, — тотчас напомнила Мафраз, — и вода сомкнулась над ними.
— Для тех, кто столь вольно обращается с волнами, не составило бы труда смыть этот лагерь ночью в единое мгновение. И ни к чему был бы весь сей диковинный обряд.
— Но, моя госпожа…
— Ради того, чтоб увидеть такое, и впрямь стоило проехать через полсвета. Неужели же ты думаешь, что я упущу случай разузнать обо всем досконально?
— Но это так опасно, моя госпожа.
