Олег Измеров - Ревизор Империи
— Так я же не курю.
— Ах да, совсем забыл. Простите, — извинился капитан, и полушепотом добавил: — Батюшка — человек охранки. Сообщает о преступлениях против государя.
Виктор пожал плечами.
— Сказал, что мне надо помочь, но он не сможет. Это что‑то значит?
— Не знаю… — ответил капитан, и уже громко произнес: — Да вы не беспокойтесь. Половой принесет закурить, — и быстро поднялся по лестнице.
Навстречу ему спускалась молодая пара: мужчина в путейской форме с фуражкой и дама с ямочками на щеках, слегка приподнимавшая свободной рукой подол бело — розового, как крем на пирожном, платья. Виктор услышал слова:
— Я уже договорилась с Евгений Палычем: осенью, когда Машенька пойдет в гимназию, он возьмет меня на службу.
— Ну почему нельзя что‑нибудь надомное, я не понимаю? В конце концов, с чего ты взяла, что меня куда‑то отправят? Может, прикажут здесь наладить ремонт бронепоездов или паровозов. Не всех же в эти колонны особого резерва.
— А если пошлют, что нам делать? Серафима Никитична говорит: в войну все будут экономить и с надомной не выручишь. Зато со службы мужчин мобилизуют и будут места…
"Господи, они хоть представляют себе, что такое война?" — подумал Виктор. "А в самом деле, что такое здесь война? И что такое война для нас? "
Люди всегда судят по прошедшей войне, рассуждал Виктор. Что здесь была японская? Военные заказы? Или инвалиды, которых определили в приют и солдатские вдовы? Первых, похоже, здесь было больше, чем вторых.
А наше поколение судит по Великой Отечественной, сказал он себе. Мы все выросли на полузаросшем поле битвы, бегали в детстве по заплывшим воронкам и окопам, видели последние руины и деревья, посеченные осколками, и словно звезды на небе, не могли сосчитать фамилии на плитах братских могил. До нас долетали снаряды той войны и мы хоронили сверстников, случайно попавших под этот обстрел сквозь десятилетия.
Что для нас значила эта война, спросил себя Виктор, и тут же ответил: условие жизни. На ней решили, жить нам всем или нет. Нынешние хомячки любят попенять на недостоверность советских фильмов: мол, посмотрев их, хочется защищать Родину, а вот если картина о войне стремится к "достоверности", то у нормального человека якобы пропадет всякое желание взять в руки оружие, и оказаться "там". Они не могут понять, что когда в дом нормального человека врывается маньяк с топором или голодные звери, то первое и единственное желание этого человека — схватить что потяжелее и остановить тварей, а у других, что стали невольными свидетелями — помочь ему всем, что под руку попадется. Иначе предков этих нормальных людей сожрали бы еще в верхнем палеолите.
— Виктор Сергеевич! Виктор Сергеевич! — окликнули его уже на территории завода.
Это была та самая барышня с кудряшками, с которой он столкнулся в конторе еще в первые дни, она спешила к нему через пути, оглядываясь по сторонам, чтобы не попасть под ходячие самовары и подбирая платье — чтобы ни в чем не выпачкаться. Она почти бежала, и Виктор, поравнявшись с ней, почувствовал ее прерывистое дыхание.
— Ну, успокойтесь, пожалуйста. Что случилось?
— Срочно… Срочно… Вас прямо сейчас в Союз забирают.
— Кто? Отдышитесь только.
— Бах… Бух…
— Барышня, милая, я просил вас, отдышитесь. Все по порядку.
— Бахрушев вас записал. Потому что Буховцев сказал срочно набрать людей в Союз.
— Куда?
— В Союз меча и орала. Этот приехал, как его…
— Бендер? — спросил Виктор. А что еще можно было спросить?
— Майор Ногаев, с Орла. Всем, кого записали, в контору у станции, пожалуйста, поспешите…
"Ладно, посмотрим, что тут за меча и орала", думал Виктор, перешагивая через рыжие, казавшиеся здесь игрушечными, рельсы заводской узкоколейки. "Лишь бы бабки не содрали".
Чтобы сократить путь, он завернул в узкий, заросший мясистыми кустами чертополоха, проход между цехом и наскоро сбитой из потемневшего от дождей необрезанного теса временной халабудой. Не пройдя и пяти шагов, он наткнулся на мужика, прижавшего к тесовой стене фабричную девчонку — одну из тех, что за грошовую зарплату нанимали здесь для уборки помещений и протирки станков. Девчонка хныкала и вырывалась.
Раздражающие тяжесть и объем кобуры под мышкой вдруг стали для Виктора четкими и осмысленными. Он сунул руку за пазуху и отстегнул застежку; пальцы почувствовали нагретый металл. Пистолет, какой простой способ решать все вопросы в этой жизни… долбануть сзади рукояткой по черепу…
— В чем дело? — гаркнул Виктор, не дойдя до мужика метра два.
Он ждал от мужика любой реакции — от бегства до нападения. В обоих случаях можно было стрелять. Но мужик очень спокойно, и, как показалось Виктору, даже лениво обернулся, выпустив свою жертву, которая даже не пыталась бежать, а лишь суетливо оправляла платье.
— Да вот, — безразлично ответил мужик, — носится тут по заводу, чуть с ног не сшибла.
С виду мужик выглядел как мастер из цеха: начищенные яловые сапоги, напоминавшие офицерские, темный пиджак со штанами, косоворотка. Руки не в масле. Казалось, он был даже несколько удивлен, с чего это господин инженер вдруг его окликнули. Девчонка оправила платок и виновато опустила глаза.
"Бред какой‑то. Это что у них, в порядке вещей тут? Что‑то не так"
— Тебе сколько лет? — обратился он к девчонке.
— Пятнадцатый в апреле пошел. Меня за ветошью в кладовую послали…
— Так, почему не работаем? — отрезал Виктор. — Марш на рабочее место!
Теперь они остались в проходе наедине с мужиком, который спокойно кашлянул в кулак.
"Не верь. Обманывает. Усыпит бдительность, перо в бок и все. А чувиха загипнотизирована. Маньяки, они жертв гипнотизируют."
— Кто такой? В чем дело?
— Сыдяев я, Семен, второго механического, — безразлично продолжал мужик, — иду, значит, а тут она несется…
До Виктора вдруг дошло, что Сыдяев этот действительно не понимает, за что до него приколебались.
"Это что же? Местным плевать, а пацанка молчать будет? Что делать? Самосудом?"
— Вы мне тут зубы не заговаривайте, Сыдяев. Кто вас надоумил подстрекать рабочих к бунту путем совращения малолетней и тем самым срывать выполнение военных заказов?
На лице Сыдяева отразилось недоумение.
— Какие ж они малолетние‑то? Это ж деревенские, они и в двенадцать могут… А хотите, я вам какую подберу, или двух. Им только платок какой или бусы дешевые…
Виктор почувствовал, что он может выстрелить прямо в эту гладкую безразличную рожу. "Нет, так не пойдет. Это система. На всех обоймы не хватит…"
— Стало быть, усугубляем попыткой дачи взятки при исполнении?
Полшага с поворотом назад — чтобы никто не мог подойти сзади. Виктор выхватил браунинг и передернул затвор.
— А теперь ты пойдешь в гестапо! Так живо вытрясут, на кого ты работал!
До мужика, кажется, начало доходить, хотя и не все.
— Да вы что? — с дрожью в голосе воскликнул он. — Помилуйте! Да я… Да за что? Да что же это…
Ветерок, пронесшийся по проходу, донес до Виктора сивушную вонь.
— Да ты, голубчик, пьян! — гаркнул он. — Нажрался, как скотина, себя не помнишь?
Как ни странно, на этот раз соображалка у мужика сработала моментально.
— Виноват — с! Именины у зятя… а тут это от жары развезло! Ошибся, ей богу ошибся, думал, это Верка с колесного… Не в себе был, вот те истинный крест! — и он начал быстро и размашисто осенять себя знамением.
— Немедленно привести себя в порядок! Еще раз узнаю… — последние слова полетели уже в спину убегающего.
"Так. Пока пуганул. Надолго ли? Что с такими делать? В полицию? В охранку? Родителям сообщить? На месте ликвидировать? Надо что‑то придумать…"
Загадочный союз оказался гражданской обороной. В небольшом конференц — зале, где не смотря на распахнутые по теплой майской погоде окна, было накурено, как в сериале "Оттепель", собрали человек двадцать, представлявших различные причастные службы, от медицинской до полиции, пожарного общества и черной сотни. Также было человек семь заводских инженеров, которых позвали просто в качестве мозгов для этого нового дела: среди них Виктор узнал Ярчика, а в тусовке черносотенцев — Медведева.
"Вот Дмитрий Николаевич мне и поможет" — мелькнуло в голове.
