Роман Буревой - Мечта империи
Кассий задержался и присел на корточки возле раненого убийцы. На губах лежащего выступила розовая пена — пуля Элия пробила ему легкое. Широкоплечий здоровяк со смуглым круглым лицом был еще жив.
— Принеси кусок плотной клеенки и бинты, — приказал Кассий хозяину.
— Откуда у нас бинты, — тявкнула из-под прилавка женщина. — И кто ты вообще такой, чтобы здесь распоряжаться. Ты даже за обед не заплатил.
— Я медик! — Кассий швырнул несколько монет на прилавок. — А это плата. И поскорее!
Увидев монеты, хозяин сразу подчинился. Кассий прижал к простреленной груди раненого кусок клеенки, пытаясь помешать воздуху выходить из раны, пока хозяин не принес бинты.
— Я знаю этого типа, — сказал Кассий. — То есть не знаю его лично. Но его фото вигилы развешивают повсюду. Он разыскивается за убийство. Как сейчас помню — награда в десять золотых. Ах да, вспомнил! Его имя Блез. Получите за него награду, когда сдадите властям, и купите себе клеймо на игры в Антиохии.
Услышав такое, хозяйка высунулась из-под прилавка:
— За него вправду дадут десять золотых? — Она смотрела на раненого как на жирного поросенка, из которого можно приготовить жаркое.
— Да, если он останется в живых, — Кассий пониже склонился над раненым, чтобы женщина не заметила улыбки на его губах.
Туллия кинулась звонить вигилам и в «скорую». А Кассий ушел беспрепятственно, радуясь своей удачной выдумке. А выйдя, на стене таверны увидел рядом с объявлением о продаже коровы и сообщениями о постановке в местом театре «Медеи» плакат вигилов:
«По подозрению в убийстве разыскивается бывший легионер Двадцатого легиона Блез. Награда в десять золотых».
Кассий на всякий случай снял очки и протер. Потом вновь надел. Объявление было на месте. Но он был уверен, что прежде его не читал.
Квинт дожидался в просторной приемной главного редактора «Акты диурны». Золотые полотнища солнечного света падали на роскошный мозаичный пол, в мельчайший подробностях воспроизводивший форум. На переднем плане мальчишка-лоточник торговал вестниками. И если присмотреться, то можно было разобрать, что в руке он держал «Акту диурну». Золото горело на рострах[62], на милевом столбе, от которого ведут отсчет все римские дороги, в арках табулярия застыли бесчисленные статуи. Золотые квадриги на крышах храмов мчались в небе из настоящей бирюзы.
Квинт ждал уже давно. Солнечные полотнища медленно скользили по полу. И тогда Квинт передвигал свое кресло так, чтобы свет падал ему на лицо. Когда все вокруг изнемогали от жары, когда красавица секретарша всякий раз, проходя мимо, обмахивалась свежим выпуском «Акты диурны», а спешащие мимо по своим делам репортеры на ходу глотали лимонад со льдом из мягких бумажных чашек, Квинт продолжал неизменно сидеть на солнце. Сегодня его без всяких объяснений выпустили на свободу. Квинт уже знал о бегстве Корнелия Икела и об обвинениях в адрес префекта. В то, что Икел убил Цезаря, Квинт не верил. Но то, что Икел хотел убрать Элия, походило на правду. Это Квинту подсказывало чутье фрументария.
Два часа назад Квинт вошел в таблин главного редактора и положил тому на стол наспех написанный листок, слово в слово воспроизводящий записку Нормы Галликан из лаборатории Триона. Главный редактор попросил Квинта подождать минут десять за дверью, пока он ознакомится с документом. И вот прошло уже два часа, а Квинта все не звали в таблин. Зато туда раз десять являлась секретарша, друг за другом вбегали и выбегали репортеры. А затем выбежал и сам редактор и, кивнув Квинту — мол, подожди, друг, не до тебя, направился к дубовой двери, на которой висела золотая табличка: «Публий Викторин Мессий Деций». Минут через пятнадцать редактор выскочил назад и скрылся в своем таблине, а секретарша Викторина пригласила Квинта в таблин своего господина.
Викторин сидел у окна в инвалидной коляске и любовался великолепным видом Вечного города, который открывался с двадцать пятого этажа стеклянного небоскреба «Акты диурны». Викторин Деций был один из пяти членов совета директоров. Так повелось издавна, что один из директоров главного вестника Империи должен всегда принадлежать к императорскому роду. Викторин приходился младшим сыном убитому императору Корнелию. Ему было девяносто лет, и он был самым старым представителем рода Дециев — из тех, кто имел право сделаться императором. Но его единственный сын давно умер, а оба внука погибли на войне, не оставив потомства. Сам Викторин был уже десять лет пригвожден к инвалидной коляске.
Когда Квинт вошел, Викторин тронул ладонью блестящие никелированные ободья и развернул коляску так, чтобы видеть посетителя, тогда как его лицо находилось против света. Но у Квинта было прекрасное зрение, и даже с этой неудобной позиции он хорошо видел старческую лысую голову, испещренную темными точками, с тонкой пергаментной кожей и лиловыми мягкими губами. Викторин поправил очки в золотой оправе и сделал приглашающий жест в сторону огромного кресла, обитого натуральной кожей.
— Я прочел сообщение. Квинт, и тронут твоей решимостью служить Риму. Но ты не понимаешь, что тебе удалось обнаружить.
— Люди Триона занимаются тем, чем боги запретили людям заниматься.
— Но боги запретили человеку летать на любых аппаратах. А между тем, как ты должен знать, даже Элий Деций, когда был гладиатором, пытался снять с Рима этот запрет.
— Да, я знаю, это был его поединок с Хлором. Но Элий пытался это сделать в открытую, а Трион занят своими делами тайно. К тому же запрет летать и запрет на урановую бомбу — это не одно и то же.
— А кто говорит о бомбе? — вполне искренне удивился Викторин. — Ученые ищут возможность применения радиоактивности — не более того. Ведь мы используем радиоактивные вещества в медицине. И никто не находит в этом ничего ужасного. А теперь люди получат источники дешевой энергии, электростанции на новом топливе — уране. Разве тебя не вдохновляет такая перспектива? Но если мы напечатаем твой материал, боги сделают все возможное, чтобы уничтожить лабораторию Триона. А она
нам нужна. Наука все равно будет двигаться вперед. Жаль, что ты этого не понимаешь, мой мальчик.
— Боги все равно помешают Триону. Викторин странно усмехнулся.
— Когда ты проживешь с мое, ты поймешь, что это не так.
— Люди моей профессии редко доживают до столь преклонного возраста.
— Значит, ты не поймешь, почему твой материал не будет опубликован. Квинт сжал кулаки:
— А как же свобода печати — этот могучий столп великого Рима, который выше Траяновой колонны? Как же бог свободы печати Мом? И как же сама «Акта диурна», о
которой говорят, что Рим может пасть, а «Акта диурна» — нет? Значит, все это лишь золотая лживая табличка?
— Принцип свободы печати сохраняется. Ты можешь отправиться со своим сообщением в редакцию «Девочек Субуры», или в «Гладиаторский вестник», или в любой другой вестник. Я уверен, тебя там напечатают.
— В «Римские братья»… — прошептал едва слышно Квинт.
— Что? — переспросил Викторин, не расслышав.
— Так, ничего. Вспомнил одно название. Нет, боголюбимый доминус Викторин, все эти издания мне не подходят. На их страницах мое сообщение будет выглядеть как очередной вымысел. Мне нужна «Акта диурна» и ее репутация. Новость лишь тогда становится новостью, когда она опубликована в «Акте диурне», — напомнил фрументарий известное изречение.
— Не тебе решать судьбу Рима, Квинт.
Фрументарий поднялся, понимая, что разговор закончен.
— Как угодно. Но я в свою очередь сделаю все, чтобы лаборатория Триона закрылась.
— Тебе это не удастся, — предрек Викторин. «Мне нужен союзник», — подумал Квинт с тоскою.
Куда-то так торопился бог торговцев, покровитель дорог, путей сообщения, воров и жуликов всех мастей. Но, как ни торопился, два гения в ореоле платинового сияния настигли его и, подлетев с двух сторон, ухватили за локти. Не помогли ни крылатые сандалии, ни шлем — гении оказались куда проворнее.
«Старею…» — с тоскою подумал Меркурий. В синем ярком летнем небе людям они казались тремя легкими облачками, примчавшимися неведомо откуда и неожиданно повисшими неподвижно, будто зацепившись за иглы огромной пинии. Меркурий узнал гениев. Оба принадлежали бывшим гладиаторам. Один — сенатору
Элию, второй — Юнию Веру. У Гюна замотана белым полотном рука, у Гэла — плечо.
Ясно было, что гении побывали в изрядной переделке. Интересно, кто так их отделал? Но Меркурий счел за лучшее не спрашивать. А гении окутывали его прочной платиновой нитью, как приготовленного для жертвоприношения ягненка.Меркурий не на шутку перетрусил. Что, если гении в самом деле собираются его принести в жертву?! Меркурий повис, как куколка, в платиновом коконе. Наружу высовывалась лишь голова в шлеме с крылышками.
— Перун у него… — сказал Гюн.
