Джунгли зовут. Назад в прошлое. 2008 г (СИ) - Корносенко Валера

Невероятно, но факт. Они заслужили это счастье. Всё до последней капли. И я была бесконечно счастлива быть свидетелем этого чуда, которое, по сути, было самым обычным, человеческим.

Мне же было некогда. Время текло сквозь пальцы, как песок, уносимый ветром глобальных проектов и тайных миссий. Александр в моей жизни был как переменчивый бриз — то пропадал на месяцы в творческих командировках или личностном поиске, то появлялся снова, врываясь в мой выверенный график хаосом чувств и притягательной силой, от которой у меня до сих пор перехватывало дыхание.

Наши отношения были… интересными. Многогранными, как ограненный алмаз, каждая грань которого отражала разные нас: страстных любовников, уставших соратников, понимающих друзей, язвительных оппонентов. Они были насыщенными и невероятно сложными.

Сложность была не в его характере или моих тайнах. Она была в моем знании. Я знала потенциальное будущее этого человека. Тот путь, который был уготован ему в изначальной, нетронутой мной реальности. Путь, на котором его ждали другие встречи, другая любовь, дети.

Той реальности, где места для Анны Котовой не существовало в принципе.

Это был не абстрактный философский вопрос. Это был ежедневный, острый укол морали. Каждое его ласковое слово, каждый взгляд, полный тепла, который был обращен ко мне, я мысленно примеряла на другую, незнакомую женщину.

Ту, чье место я заняла. Крала ли я чужое счастье? Была ли я наглой захватчицей, переписавшей судьбу человека под свои нужды? Иногда, в редкие минуты слабости, этот вопрос звучал в голове навязчивым, мучительным эхом.

И я не была до конца уверена, что история не повторится. Что однажды он, как и весь этот хрупкий, перекроенный мною мир, не качнется на качелях судьбы в другую сторону, сбросив меня как ненужный балласт.

Сказать, что жить стало легче, жить стало веселее, я не могла. Это было бы ложью.

Всё текло своим чередом, подчиняясь новому, мною установленному порядку. Мощная, процветающая Россия, избежавшая изоляции и санкций. Украина, сохранившая суверенитет и территориальную целостность, хоть и оставалась сложным, порой враждебным соседом.

Крым, по-прежнему украинский, не стал яблоком раздора, разрывающим мир на части.

Этот мнимый, хрупкий покой, это отсутствие большой горячей войны на пороге дома — он однозначно стоил всех моих усердий. Стоил ночей без сна, нервов, потраченных на убеждение, подкуп и тонкие манипуляции «сильными мира сего». Стоил тяжелого груза — осознания, что я перекраиваю чужие судьбы, словно полотно, руководствуясь лишь своей волей и смутным знанием грядущего.

Мои отношения с высшей властью были странным, почти невидимым дуэтом.

С главой государства мы встречались еще не раз. Регулярно, но нечасто. Раз или два в год, всегда в неофициальной, камерной обстановке — в его загородной резиденции за чаем, или во время короткой прогулки по кремлевскому саду.

Это не был запрос на советы в прямом смысле. Ему, безусловно, хватало своей головы на плечах и целых институтов советников, аналитиков и силовиков, чтобы вести большую политику. Я никогда не переступала черту, не пыталась навязывать свое видение напрямую.

Но я… мягко указывала. Зерна, которые я бросала в почву нашего разговора, были тщательно отобраны и закамуфлированы.

Мы могли говорить о мировой истории, о циклах империй, и я, словно мимоходом, упоминала, как часто великие державы спотыкались не о внешних врагов, а о внутреннюю ржавчину — коррупцию низового звена, отрыв элит от народа, неэффективность вертикали в эпоху цифровых скоростей.

Говорили об обороне — и я, опираясь на обрывочные знания из будущего и отчеты «Санитаров» о новых видах угроз, задавала вопросы о киберзащите критической инфраструктуры, о малоразмерных дронах, о психологической войне в соцсетях.

Обсуждали экономику — и я намекала на перспективы водородной энергетики, квантовых вычислений, генного редактирования в сельском хозяйстве, всегда упаковывая это в форму: «А вот в одном исследовании, которое мне попалось…», или «Есть любопытная точка зрения…».

Он никогда не говорил: «Вы правы, Анна Владимировна». Не обещал, что прислушается. Чаще всего он просто слушал, его лицо оставалось непроницаемым, а в глазах читалась лишь вежливая, отстраненная внимательность. Порой он задавал уточняющий, очень точный вопрос, показывая, что выхватывает суть с полуслова. Порой — менял тему.

Но спустя месяцы, а иногда и год-два, я видела ростки. Те самые семена сомнений или идей, брошенные мной, давали всходы в реальной политике. Не в моем изложении, конечно, а как «стратегические инициативы», «поручения по итогам совещания» или «новые приоритеты национальных проектов».

Видела, как создавались комиссии по кибербезопасности нового поколения, как начинали финансироваться (пока робко) те самые прорывные направления в науке, о которых я говорила. Видела, как в речах появлялись тезисы о «новой социальной ответственности элит» и «цифровом суверенитете».

Ростки были крепкими и перспективными. Они прорастали не потому, что это сказала я, а потому, что идеи были верными, а почва — подготовленной реальностью.

Я была лишь… садовником, подсказывающим, где и какое семя может дать лучший урожай. И наблюдателем, с холодным удовлетворением отмечающим, что моя тихая работа на этом фронте тоже приносила плоды. Пусть не всегда и не сразу, но система, пусть со скрипом, начинала поворачиваться в нужном направлении, избегая некоторых самых глубоких ям, в которые она угодила в прошлой реальности.

С Ариной, главной, но в прессе табуированной на обсуждения, женщиной президента, у нас сложились по-настоящему теплые отношения. Ее судьба, как ни странно, повторила знакомый мне из прошлого мира сценарий. Их союз креп тихо, без публичных скандалов, сохранив взаимное уважение. Она родила двоих очаровательных карапузов, которые стали светом ее жизни.

Она осталась такой же активной, умной и деятельной. Но теперь ее энергия была направлена не на протокольные мероприятия, а на то, что ей было действительно близко — благотворительность, поддержку материнства, спорт.

Мы стали подругами. Настоящими. Она была одним из немногих людей, с кем я могла говорить откровенно, не выстраивая стен и не просчитывая последствий каждой фразы. Она понимала бремя публичности, цену сложных решений и необходимость иногда просто выпить чаю и посмеяться над глупостями.

У нас даже было несколько совместных социальных проектов. Ее фонд «Светлый дом» и мой «Консорциум Будущего» построили сеть кризисных центров для женщин по всей стране.

С ней я могла быть просто Аней — уставшей, иногда циничной, но все еще верящей в добро. Она, с ее житейской мудростью была для меня глотком свежего воздуха, напоминанием о том, что за всеми схемами и битвами есть простая, человеческая жизнь, которую стоит защищать.

И глядя то на непроницаемое лицо на официальных приемах, то на смеющуюся Арину, качающую на коленях своего младшего, я чувствовала, как балансирую между двумя полюсами этой реальности, которую создала.

Между холодной махиной государства, которое нужно мягко направлять, и теплом простых человеческих связей, которые и составляли ту самую «страну», за будущее которой я так отчаянно боролась. И оба эти фронта были важны. Оба требовали своего внимания.

Но я давно усвоила главный закон вселенной, который видели лишь такие, как я и Сенсей, наблюдающие за ее пульсом: жизнь не любит дисбаланса. Если где-то прибыло, значит, где-то обязательно убыло. Энергия, счастье, возможность — они никуда не исчезают, лишь перераспределяются.

Мои онкоцентры спасали тысячи жизней в России, но где-то в другой точке планеты, возможно, закрылась очередная клиника из-за отсутствия финансирования. Мое вмешательство предотвратило одну войну, но острая внутренняя напряженность могла выплеснуться в другом регионе, о котором я не думала. Весы мироздания стремились к равновесию, и мои действия были лишь гирями, которые я перекладывала с одной чаши на другую.