Джунгли зовут. Назад в прошлое. 2008 г (СИ) - Корносенко Валера

Но это были мысли на завтра. Сегодня мы победили. И пока «Светлых» хватало, чтобы гасить вспышки тьмы, у мира был шанс. У меня был шанс продолжать строить свое будущее, зная, что один фронт, хотя бы, более или менее защищен.

Я откинулась в кресле. За окном раскинулся ночной город — мой город, во многом построенный по моим чертежам. Все деньги, что я аккумулировала в бизнесе, оседали в моей стране. На благо ее жителей.

Это был мой город. Он сиял, жил, бурлил. Он не знал, как тонка порой грань между его сиянием и поглощающей все свет чернотой.

И, возможно, это было к лучшему. Мир должен спать спокойно. Его кошмары — это наша работа.

Десять лет принесли не только бесконечные, изматывающие битвы с чернотой, что подкрадывалась из глубин космоса, но и зримые, осязаемые плоды в мире людей.

Десять лет, в которых каждый день был как целая жизнь, спрессованная до ядреного концентрата.

Институт я закончила. Не просто отсидев положенное, отмахнувшись от преподавателей, как от назойливых мух, помогая себе читерством собственной силы.

Нет, я выжала из этого обучения всё, до последней капли знаний и навыков. Стала дипломированным хирургом-онкологом. И это было не просто корочка, это было осознанное, выстраданное решение.

Я не стала изобретать велосипед в медицине с нуля — времени на это не было от слова совсем. Вместо этого я точечно, используя доступ к закрытым архивам через свои связи, свои «уши» в правительственных кругах и, конечно, бесценные подсказки из прошлых жизненных знаний, «подсказывала» перспективным ученым и врачам верные направления исследований. Буквально закидывала им на почту анонимные статьи или «случайно» встречала на конференциях, подбрасывая идеи, которые могли бы прийти в голову им только лет через двадцать.

Моя квалификация росла не по дням, а по часам. Я стажировалась в лучших клиниках мира, впитывая опыт, как губка, и оттачивая мастерство рук. Рук, которые уже умели держать скальпель энергии, рассекая невидимые нити реальности, а теперь учились держать настоящий, стальной скальпель, пронзающий плоть.

Каждый раз, когда я входила в операционную, ощущала это странное слияние двух моих жизней. Здесь, в стерильной белизне, я чувствовала себя не менее воином, чем когда сражалась с тенями. Здесь я спасала жизни, буквально вырывая их из лап смерти. И эта ответственность, этот груз чужих жизней, что ложился на мои плечи, был тяжелее любого космического оружия.

Моя корпорация, «Консорциум Будущего», была уже не просто пирамидой и не дерзким стартапом, а настоящим левиафаном, чьи щупальца охватывали IT, финансы, медиа, строительство, ресурсы. Это была огромная, неповоротливая махина, но управляемая мною с холодной, хирургической точностью.

Она приносила колоссальную прибыль, которая текла полноводной рекой. И весь этот денежный поток должен был орошать не только мои счета, но и почву моей страны.

И вот вставал неизбежный вопрос, который сверлил меня изнутри: а что же я, Анна Котова, сделала для своей страны, помимо тайной войны с инопланетными камнями, о которой никто и не догадывался?

Ответ был зримым, осязаемым и монументальным. Он вырос из боли, из страха, из тех самых историй, которые я слышала в операционных.

В десятках крупнейших городах, от Калининграда, что смотрит на западное солнце, до Владивостока, встречающего первые лучи востока, полным ходом шло строительство онкологических центров «Будущее». Это были не просто больницы, скучные, серые здания, где умирает надежда.

Нет! Это были ультрасовременные научно-клинические комплексы, оснащенные лучшим в мире оборудованием, закупленным моими компаниями без гигантских наценок «посредников», без откатов и всей этой грязной бюрократической возни, которую я на дух не переносила.

Архитектура этих зданий — светлая, полная воздуха и зелени, с панорамными окнами и внутренними садами — должна была лечить сама по себе, отгоняя тень отчаяния, даря надежду даже через стены.

Каждый кирпичик, каждое стеклышко, каждое посаженное дерево были пропитаны идеей, что здесь не просто лечат тело, здесь исцеляют душу.

Финансировалось всё из фондов Консорциума. Для пациентов лечение было абсолютно бесплатным. И когда я видела фотографии этих уже действующих центров, с улыбающимися детьми, играющими в светлых холлах, с врачами, у которых в глазах горел огонь, а не усталость, я чувствовала, что хотя бы здесь я делаю что-то по-настоящему важное. Это было моим ответом миру, моей искупительной жертвой, моей надеждой.

А в подмосковном наукограде, в абсолютно секретном, охраняемом лучше ядерных объектов «Институте биологических преодолений», велась главная, самая важная для меня работа.

Туда я собрала лучших вирусологов, генетиков, иммунологов, которых только смогла найти, купить или… мягко убедить работать на нас. «Мягко убедить» — это, конечно, эвфемизм для комбинации угрозы репутации, заманчивых предложений и, иногда, небольшой телепатической коррекции приоритетов.

Но! Я давила свою совесть на корню. Задачей этих ученых была не очередная продляющая жизнь терапия, не просто способ отсрочить неизбежное. Нет, их целью была именно вакцина.

Прививка от рака.

Многие в научном мире, особенно старой закалки, считали это утопией, бредом сумасшедшего. Мои ученые, имея почти неограниченное финансирование, доступ к самым передовым исследованиям и железную, считали иначе.

Прорывов, тех самых, что взорвут мир, пока не было, но движение шло. Каждый маленький шаг вперед был для меня как глоток воздуха. Я знала, чувствовала, что это вопрос времени. Того самого времени, которое у больных людей зачастую кончается слишком быстро, и я делала все, чтобы дать им шанс.

Но самые удивительные, самые немыслимые перемены произошли не в бизнесе и не в науке, а в жизни самых близких мне людей. И это было для меня самым большим чудом.

Сенсей. Мой учитель, мой наставник, мой странник во времени, который научил меня всему. Он не просто женился на тете Лиде, что само по себе было сказочным. Они… они расцвели.

Как два возрастных, но невероятно сильных дерева, которые вдруг обрели друг в друге живительную влагу. Родили одного сына. Потом второго. А потом я просто перестала считать. К моменту, когда их пятый сынок, такой же веснушчатый и озорной, как и его братья, сделал свои первые шаги, я только разводила руками, смеясь и плача одновременно.

Это было что-то невероятное! Его спутница жизни, Лидия, которая казалась мне когда-то женщиной в весьма солидном возрасте, теперь выглядела на сорок с небольшим. Сияющая, полная сил, с легкими морщинками вокруг глаз, которые лишь подчеркивали ее мудрость и безмерную доброту. Она носилась по дому, умудряясь одновременно готовить обед, менять пеленки младшему, слушать уроки старшего и утешать третьего, который только что разбил коленку.

А Сенсей? Мой седовласый, сдержанный Сенсей превратился в самого счастливого и ворчливого папу пятерых сорванцов, его глаза искрились такой теплотой и любовью, что я бы никогда не поверила, что это тот самый невозмутимый мастер.

Они оба словно отпили из какого-то волшебного источника молодости, или, вернее, сами стали этим источником. Рядом друг с другом они не старели, а молодели, открывая какой-то новый, невероятно насыщенный и плодотворный виток своей совместной жизни.

Кто-то циничный сказал бы — невозможно. Человеческая природа, биология, все дела.

Но я давно поняла одну простую, но глубокую истину: рамки возможного мы выстраиваем себе сами. Так же, как и пределы собственного роста. Нет ничего невозможного, если желание становится сильнее страха, сильнее инерции, сильнее скептицизма.

Их желание быть вместе, создать семью, дать жизнь новым душам, оказалось той самой магией, той самой энергией, что переписала реальность. Я смотрела на эту шумную, счастливую семью — на седовласого, но сияющего отца пятерых сорванцов, который теперь мог рассказывать мне не только о потоках энергии, но и о том, как правильно менять подгузник! На его жену, которая пеленала младшего с энергией двадцатилетней девушки, а ее смех был самым мелодичным звуком в этом доме. И мое сердце наполнялось тихой, совершенной радостью.