Евгений Витковский - Земля Святого Витта
Удивительная была у Мирона Вергизова походка: наверное, чтоб ее изобразить, надо представить черную морскую чайку, зачем-то еще отрастившую человечьи ноги и равномерно ими перебирающую. Ноги при таком движении должны показаться лишними, но они у Вергизова все-таки были, именно ими он шел, да еще они, проклятые, со времен путешествия в разные нехорошие миры с этим тосканцем, имя его полностью не выговоришь, болеть стали. Отлучился на всего на ничего — и получи, династия вымерла, возник архонтствующий полис, город-государство, где каждый, очень постаравшись, может в главные выйти. Мирон-то знал, что так просто никто никуда не выйдет, уж подавно — не войдет. Однако — жаль Миноевичей. Очень уж к ним привык Мирон. Да и по женской линии род, двух столетий не прошло, тоже угас: сцапали на Москве последнего князя Арясинского. Вергизову, конечно, об этом-то князе известно было, но, увы, ничего хорошего. Застенки в Москве такие же, как везде. Даже и теперь, когда Москва императора востребовала.
Сколько лет, сколько веков тут проползло, то ли крылышками промахнуло — и ни одного спокойного. То Змею досаждают, то Киммерии, то самому Мирону, — ну, конечно, и Змей тоже досаждает немало, и Киммерия вся капризная. Отчего из всех на свете только у него, Мирона Вергизова, у одного — хороший характер? Неприхотливый, мягкий, покладистый. Никогда он ни на кого не ворчит, ни с кого ничего не требует, ну, кроме того, конечно, что положено. А вокруг — одни капризы!
Даже их сиятельство граф Сувор Палинский, уж на что уважаемый человек — и тот вдруг возьми да затребуй, чтобы на день ангела его, на Стратоника Святого, стояла на столе особым, эстетическим образом приготовленная «свинья в апельсинах». Где их сиятельство такую свинью вычитали? Свиней в Киммерии хватает, апельсины у офеней прикупаются, а рецепт свиньи этой, чтобы око да чрево графское ублажить, где взять? Сообщил граф, что блюдо это не изысканное, а простое, походное, помилуй Бог, солдатское! Потому солдатское, что за неумение оное сготовить — как точно граф проведал — крепостных, бывало, в солдаты сдавали. Ну ясно, обучаться солдатскому ремеслу — свинью в апельсинах стряпать. Кто только свинью эту Мирону подложил? Но до Стратоника еще целое лето, чтоб мастера по свиньям этим апельсиновым хоть со дна морского достать. Говорят, должна быть такая свинья непременно ворованная, нужно ее долго красным шампанским выпаивать, непременно тоже ворованным, потом апельсинами, ворованными же, нашпиговать, а свинья должна быть во время закола пьяна от апельсиновой шипучей настойки, непременно опять же ворованной, щетину же свинье не палить, но цедрой апельсиновой угнести. Словом, чтоб ясно было — знает голубушка толк в апельсинах. Рецепт не особо сложный, только фуражирского умения впрямь требующий. Солдатский, что и говорить, солдатский!.. Однако ж — забота, и не отмахнешься. Хорошо — о вкусовых качествах заботиться не обязательно. Все одно граф разве что отпробует, а потом бирочку на копытце оной свинье навяжет и на вечные льды, на фирн, в коллекцию — мол, такого-то года подавалась на Стратоника свинья, знавшая толк в сладких цитрусовых плодах.
А ведь известно Мирону про Сувора кое-что, неизвестное никому больше. Раз в два-три года переодевается граф развеселой старушечкой — пользуясь тем, что ростом невелик — и отправляется гулять по улицам Киммериона, сплетни слушать по рынкам, а еще больше сплетни эти распространять — все про графа Сувора Палинского. Что, мол, есть у графа деревянный летающий голубь, с которым можно в шахматы играть, если слово особое знаешь, чтобы голубя этого задействовать, а еще можно на этом голубе летать по комнате, ты летать будешь, а голубь — механических мух ловить. Или другой слух пускает: что живет в его замке, в особливом помещении, древний Бог Молчания — Сигалеон. Бог молчит, а приношения ему надо приносить молчанием, и один лишь камердинер графа это умеет, прочие жители Палинского Камня никак не способны. Что, кроме камердинера, есть в замке на Палинском Камне особая прислуга, незримая, притом сплошные бородатые карлы, одна большая семья, Глудоедовы их фамилия, незримость у них вроде как наследственная болезнь. И так далее. А в будущем году, не ровен час, пустит слух, что едят эти Глудоедовы только свиней в апельсинах, чтоб евреями их считать никто не мог… Врет граф почем зря, сматывается к себе в замок, а Киммериону сплошные соблазны и недоумения. Хорош воспитатель у будущего царя! Однако же — граф, однако же — герой!.. Не забыть зайти к архонту — узнать, у кого в Киммерии самые знатные свиньи водятся. Кто-то — Мирон никак не мог вспомнить, кто именно — говорил ему, что для того, чтобы свиньи знатно водились, надо хозяину обуваться в постели. Блюдут нынче это правило, не блюдут? Сколько всего люди за короткие свои годы растерять успевают, а всего-то ведь за ними не подберешь! Хотя и стоило бы.
А где былые города Киммерии? Сами названия их позабыты — Сиделец, Горазд, Двунараз… В Сидельце такие хороводы водились — сидячие! В Горазде — гораздые! И неловко даже вспоминать про хороводы в Двунаразе — только и сказать о них можно приличного, что были они очень противозачаточные, оттого и вымер Двунараз. А где, наконец, город Ракобор, что возле Рачьего Холуя ракоборствовал?.. Одолели его раки, в шесть ночей снесли, только шейки от стен потом еще некоторое время на клешнях у раков проступали, свидетельства чему есть и письменные, и печатные, хотя большинство этих свидетельств князь Олег Вещий в Цареграде на растопку извел. Впрочем, на особо опасных раков киммерийцы с той поры кандалы надевают, а от города того и памяти не осталось. Всем киммерийцам благоустроенный Киммерион, каменный и с горячей водой, хорошей показался, в него почти вся страна переселись. Знатный город, да ведь на всю Киммерию — один только он, три комнаты в среднем на жильца, да с натяжкой можно еще городом считать Триед сектантский. В былых Миусах местных жителей — в каждом по две семьи уроженцев. Ну, деревни есть, ну, промысловики бродят, где клюквы возьмут, где бивней мамонтовых… Разве ж это империя? Это и страна-то еле-еле! Змей, впрочем, не жалуется.
Киммерийцы нынешние — народ забавный, безобидный, даже во многих отношениях приятный. Вломились ненароком в Лабиринт Конана, — который тот устроил, чтобы после смерти было где призрачно погулять, — нашли там палеолитную статую забытой богини Вики Саморифейской, обозвали Вику Аполлоном, видимо, перепутав ее обычный атрибут, весло, с чем-то другим длинным, а потом еще и на набережную вытащили. Но даже не побили, аккуратно вытащили. Лабиринт нынешним киммерийцам, конечно, без пользы, Щуку оттуда выгнать пришлось, теперь там совсем пусто, одна колючая проволока, а она Конану гулять не мешает. Бедная Вика, такая гордая была богиня, а теперь не богиня, а бог, да еще чей? Лодочников…
Ох уж эти киммерийцы! Свалили все древние рукописи в Академию, а там их читать умеет один-единственный человек. Эдак он и не найдет никогда специально туда подсунутые «Протоколы Киммерийских Мудрецов»!.. Опять жди новых поколений. А они, глядишь, и язык древний позабудут. Ведь почему никто, кроме него, Мирона, Великого Змея умело разомкнуть и снова сомкнуть не умеет? Потому, что для этого нужно знать много матерных старокиммерийских слов и во множестве служебно-восхитительных наклонений с ними к Змею обратиться. Змей восхитится — и вполне с ним можно договориться. Лучше, надежней, чем с ядовитым дураком Герионом — или с той же Щукой. Совсем сумасшедшая стала, как русской-то классики по радио наслушалась. Убеждена, что Киммерион — Глупов! Это не Киммерион — Глупов, это она — полоумная дура.
Проще всего из всех подопечных обходиться с сектантами-змеепоклонниками, они же змеееды с тремя «е» посредине, обселившими берега озерца Мурло, которое в незапамятные времена образовалось оттого, что ударил там копытом могучий, но бестолковый конь уж совсем тупого богатыря Горыни. Только и умел Горыня, что горы шатать, а конь его — что копытом бить. Ну, однажды и поскакал болван на своем болванистом жеребце, и выяснилось, что у кобылы другого олуха, Усыни, как раз то самое время, когда они — кобыла да жеребец — друг другу более обычного интересны. В итоге ускакали лошадки в Опоньское царство взаимоблагорасположению предаваться, а богатыри не только в безлошадные попали, но даже сказок о них больше не напишут, и песен, стыдно сказать, не споют.
Осталось озеро, — глубокое, впрочем. По прямой на юг от него до Чердыни ста верст не будет. Но дорога та для всех запретная. Впрочем, еще и мерзкая, земля там изнутри греется, киммерийцы считают, что это «Верхний Рифей». Еще там яшма плодится, и змея размножается. Зайти, что ль, к Тараху, амфисбену-другую съесть? Отвратительно вкусных, подлец, гадюк навострился выращивать. Даже в упырьих легендах Мирон не слыхал, чтобы змеи гордостью закусочного стола были. А у Тараха и на утренней трапезе, и на вечерней — одна другой деликатесней. Может, это Великий Змей поощряет змееводство? Но спрашивать у него — неловко. Остается лопать «хозяйку медной горы де гурмэ» — и помалкивать.
