Богдан Сушинский - Субмарины уходят в вечность
Гитлер даже предположить не мог, что как раз в эти минуты Борман вызвал в свой отсек штандартенфюрера СС Цандера, который был его советником по связям с гестапо, военной разведкой и СД, и велел немедленно связаться со штабом войск СС в Берхтесгадене, чтобы передать приказ: Геринга, его штаб и начальника канцелярии ставки Ламмерса арестовать, предъявив им обвинение в государственной измене.
Записав этот приказ в свой блокнотик, Цандер на какое-то время впал в полное оцепенение. И не выходил из этого состояния, пока Борман не наорал на него.
Когда же о нем узнал Йоганмейер, то, вместо того, чтобы немедленно броситься к фюреру и доложить о происходящем, лишь саркастически хмыкнул. Теперь он прекрасно понимал, что фюрер понятия не имел о том, сколь близко подступилась к нему измена. Как со стороны Геринга, так и со стороны Бормана.
– Вы намерены доложить о моем приказе фюреру? – без обиняков поинтересовался Борман, узнав об этой случайной утечке информации.
– Наверное, не стану.
– Почему? – заинтригованно спросил рейхслейтер.
– Порой у меня создается впечатление, что фюрер слишком устал
– Что-что?! – подался к нему Борман с таким видом, словно услышал нечто совершенно немыслимое.
– Фюрер настолько устал, что, очевидно, не в состоянии воспринимать реальность всего происходящего даже здесь, в стенах рейхсканцелярии, не говоря уже о событиях за ее пределами.
– «Фюрер устал!» Прекрасно сказано, Йоганмейер, прекрасно! – повертел по-бычьи массивной головой Мартин Борман. – Стоит ли тревожить его по каким-то пустякам… нашего безнадежно уставшего фюрера?
И докладывать Йоганмейер действительно не стал. К чему беспокоить и без того уставшего фюрера?
42.
Апрель 1945 года. Германия.Ставка рейхсмаршала Германа Геринга в Баварских Альпах,в районе Берхтесгадена.
Около часа Геринг провел в изнуряющем, ожидании. Он уже несколько раз предпринимал попытку представить себе фюрера читающим его телеграмму; старался мысленно увидеть выражение его лица, услышать его голос, уловить его внутреннюю и внешнюю реакцию.
Однако после каждой такой провидческой попытки на душе у него становилось все тревожнее и тревожнее; какое-то внутренне чутье подсказывало ему, что у фюрера его верноподданническо составленная телеграмма вызвала совершенно иные чувства, нежели те, на которые он рассчитывал.
Рейхсмаршал пробовал перечитывать какие-то бумаги, которые случайно попали ему под руки, однако понять их смысл он так и не смог.
Несколько раз Геринг подходил к окну-бойнице, но теперь уже «горная гробница» не производила на него абсолютно никакого впечатления; затянутая плотной сероватой дымкой, она казалась невыразительно далекой и пронизывающе холодной.
Когда ожил телефон, Геринг в очередной раз оторвал взгляд от «горной гробницы» и метнулся к столу. Он был почти уверен, что звонят из рейхсканцелярии, возможно, на проводе сам фюрер. Однако не был слишком уж разочарован, когда услышал в трубке:
– Это майор Эрих Хартманн. Извините, что осмелился побеспокоить.
– Вы правильно сделали, что осмелились. Как вы там?
– Почти безнадежно. Я только что вернулся из задания, во время которого сбил свой 349-й самолет; кстати, это был новейший русский истребитель Як-11, и я сбил его уже в небе Берлина.
– Я рад за вас, Хартманн, и даже не стыжусь того, что откровенно завидую вам. Дай-то Бог выпить по рюмке коньяку за ваш сбитый 350-й. А вы, майор Хартманн, достойны такой победы, потому что вы -лучший пилот-истребитель Второй мировой войны.
– Мне приятно слышать это от лучшего германского пилота Первой мировой.
– Но всего лишь германского, как вы совершенно справедливо заметили, майор Хартманн. А вы – лучший истребитель вражеских самолетов Европы и всего мира. И это уже доказанный факт, хотя война еще не завершена. Но вы позвонили не только для того, чтобы сообщить о своей очередной победе в воздухе, правда?…
– Здесь, в штабе полка, всякое говорят… Вот я и решил убедиться, что у вас все хорошо, просто командуете теперь не из Берлина, а из Берхтесгадена. Но это еще ни о чем не говорит, так ведь, господин рейхсмаршал?
– Ни о чем, – рассеянно подтвердил рейхсмаршал. – Теперь моя ставка здесь. И это уже окончательно. Кстати, что именно… говорят, майор Хартманн?
Майор немного замялся. Геринг знал этого парня, как знал и то, что в кабине своего «мессершмита-109» он всегда чувствовал себя увереннее и смелее, нежели в кабинетах начальства. Он, Геринг, сам всячески пытался сблизиться с Хартманном, из уважения к его истребительскому таланту, от осознания того, что этот пилот очень напоминает его самого в начале его летной карьеры.
– Всякое говорят, господин рейхсмаршал, но в основном то, что вызывает опасение. Поэтому офицеры штаба и попросили меня связаться с вами. Так что будьте осторожны и еще… помните, что в горах пилоты чувствуют себя так же уверенно, как и в небе. Надеюсь, вы понимаете меня, – многозначительно произнес лучший ас рейха и, не попрощавшись, положил трубку.
«А ведь Хартманн позвонил только для того, чтобы предупредить, что по штабам воздушных армий уже гуляют слухи о моем аресте, – подумал Геринг, все еще глядя на телефонную трубку, словно ждал, что она вновь оживет. И намек на то, что в горах пилот чувствует себя не хуже, чем в небе, – тоже прозрачен. Это совет: пора бежать, пора скрыться где-то в горах. Рейхсмаршал Геринг – скрывающийся в одной из пещер Баварских Альп! Ничего не скажешь: достойное завершение карьеры лучшего аса Первой и главнокомандующего люфтваффе во Второй мировой!
Нет, на это я не пойду! Хотя прав был адъютант Инген: нужно было перебросить сюда несколько десятков моих авиаторов, чтобы уберечь себя от какой-либо неприятной неожиданности. Личная охрана рейхсмаршала люфтваффе, сформированная из лучших асов рейха: Герда Баркхорна, Гюнтера Ралля, Отто Киттеля, а еще – Новотного, Рудорфера, Штайнхофа!76 Уж эта ас-гвардия запомнилось бы миру надолго. И выглядело бы похлеще, нежели старая гвардия Наполеона. Впрочем, теперь уже вызывать кого-либо поздно. Поэтому, будь что будет!»
Если бы Хартманн вдруг позвонил еще раз, единственное, что он услышал бы от него, Герийга, – это пожелание продержаться еще пару недель, а значит, дожить до полного окончания войны.
«Хартманн, может, и дотянет до судного дня рейха, – поиграл желваками рейхсмаршал, – может, ему, везунчику, Богом хранимому, и на сей раз повезет77, а вот что будет с тобой, Герман Геринг?»
Словно бы подтверждая его сомнения, в кабинете появился генерал Коллер.
– Господин рейхсмаршал, только что я беседовал с адъютантом фюрера.
– Вам это удалось?! – оживился Геринг.
– У нас с ним сохранились хорошие отношения. Он сообщил, что поначалу фюрер воспринял вашу телеграмму более или менее спокойно. Так, немножко побушевал по поводу вашей поспешности, однако в конце концов заявил: «Однако переговоры о капитуляции пусть Геринг все же ведет».
– В таком случае мы спокойно можем налаживать контакты с американцами, которые уже находятся довольно близко отсюда.
– Не все так просто, господин рейхсмаршал. Дело в том, что Борману не понравилась такая реакция фюрера, и он сумел убедить его, что за вашей телеграммой скрывается, как он выразился, предательская попытка захватить власть в свои руки, а сама телеграмма по существу является наглым ультиматумом, посредством которого вы пытаетесь вырвать власть из рук фюрера.
– Каким еще ультиматумом?! – перехватило дыхание у Геринга.
– Я всего лишь повторил то, что услышал от адъютанта фюрера, – раздраженно напомнил ему Коллер.
– Но там не содержится даже намека на ультиматум, – едва слышно проговорил Геринг, не опускаясь, а буквально падая в кресло, и в какое-то мгновение Коллеру вдруг показалось, что тучного, до предела побагровевшего рейхсмаршала вот-вот хватит апоплексический удар.
– Я согласен с вами, господин главнокомандующий люфтваффе, – как можно убедительнее произнес генерал, впервые за все время их знакомства опасаясь не гнева рейхсмаршала, а его беспомощности.
– Нет там никакого ультиматума! Вы ведь читали текст этой телеграммы, генерал Коллер! И доктор Ламмерс ее тоже читал.
– Однако предназначалась она не нам, а фюреру, который обязан был читать ее внимательнее нас всех, – безжалостно напомнил генерал, прекрасно понимая, что в эти минуты Геринг нуждается хоть в каких-то словах поддержки. – А еще ее читали Борман и, что самое страшное, Геббельс.
– Но вы-то объяснили адъютанту фюрера, что мою телеграмму следует воспринимать совершенно по-иному?
– В сложившейся ситуации он уже ничего не решает. Борман и Геббельс никого не подпускают к фюреру. У адъютанта сложилось впечатление, что они не позволят фюреру вырваться из бункера, пресекут любую его попытку выехать из Берлина.
