Марат Ахметов - Сталин. Разгадка Сфинкса
В июле 1936 года Бухарин посетил Сталина в его кремлевском кабинете, попросил отпуск и получил разрешение. Он решает реализовать давнюю задумку и отправляется на Памир. В горах Бухарин старается забраться в такие дебри, где почты и тем более телеграфной связи не существует.
Обвал случился 19 августа, когда в Москве начался процесс над Зиновьевым с Каменевым и другими лицами. Камни посыпались на Бухарина с совершенно нежданной стороны. Помимо прочих, подсудимые стали давать показания изобличающие Бухарина, Рыкова, Томского. 21 августа было опубликовано заявление прокуратуры о начале следствия по вышеназванным персонам. На следующий день появилось тревожное сообщение о самоубийстве Томского. Перепуганный Бухарин отправил телеграмму Сталину и Ягоде с просьбой отсрочить казнь, дабы добиться очной ставки с Зиновьевым и Каменевым. 25 августа (в день приведения приговора в исполнение) предельно обеспокоенный он прилетает в Москву. Сразу же по приезду Бухарин попытался связаться со Сталиным, но был извещен, что вождь отдыхает в Сочи.
Начались его мытарства на воле-неволе, продолжавшиеся ровно полгода. Все поведение Бухарина с самого возвращения в Москву из Средней Азии — сплошная череда нелепейших тактических ошибок. Сверх всякой меры эмоциональный и мятущийся Бухарин своими неразумными выходками лишь усугублял недоверие к нему постепенно переходившими в подозрение. Его оборонительная линия поведения оказалась совершенно неэффективной. В сущности, он объявлял бойкот неизвестно кому. Бухарин не использовал возможность организации защиты надлежащим образом. В его руках было мощнейшее оружие — пресса. Ибо никто не снимал Бухарина с поста главного редактора крупнейшей газеты страны. Работая в периодике, как бы ни было ему морально тяжело, он мог реально влиять на неблагоприятно складывающуюся ситуацию и, в конечном счете, возможно, переломить ее.
Замещавший Сталина на время его отпуска Каганович устроил Бухарину очную ставку с арестованным к тому времени Сокольниковым. Во время которой демонстративно держался нейтралитета, а, оставшись наедине с Бухариным, внешне благожелательно посоветовал ему спокойно выходить на работу. Напутствием Кагановича, а также публичным извещением Прокуратуры СССР о прекращении следствия по его с Рыковым делу за отсутствием оснований, Бухарин не воспользовался. Почти два месяца он не выходил из квартиры никуда, получив одобряющие весточки лишь от Ромена Ролла-на и Бориса Пастернака. От последнего позже еще раз.
Только 7 ноября, получив из редакции гостевой билет, чета Бухариных решилась выйти на Красную площадь, к людям. Придя к Мавзолею, но, одновременно, не осмеливаясь даже поднять голову вверх. Пришлось, заметившему Бухарина Сталину, отправить постового с пожеланием подняться на трибуну — соответственно его статусу. При этом, завидев пробиравшегося к ним сквозь толпу часового, жена Бухарина испугалась и вообразила, что ее мужа идут арестовывать. Так Бухарин очутился на трибуне Мавзолея. Поговорить со Сталиным ему не удалось, тот стоял вдалеке и первым покинул трибуну.
После октябрьских торжеств Бухарин упорно продолжал гнуть свою глубоко ошибочную тактику. По-детски полагая, что некие добрые дяди придут к нему, погладят по головке и отведут под руки на работу. В то время как бывшие коллеги по партии, находившиеся под следствием, считали, естественно, своим долгом впутать в свои дела Бухарина. А Ежов со своим аппаратом скрупулезно собирал на него малейший компромат.
Сторонним взглядом выходило, что Бухарин ведет себя как испуганный, но еще не изобличенный преступник. Он никуда не выходил и метался у себя дома, как загнанный зверь в клетке. Бухарин ничего не понимал, в «Известиях» по-прежнему можно было прочесть его фамилию как главного редактора. Совершенно напрасно ожидал звонков Бухарин из редакции газеты или ЦК партии.
Он, разумеется, считался парией (вернее сам себя поставил в такое положение), но, собравшись с духом, Бухарин был просто обязан делать вид, что ничего не происходит. Он же делал все наоборот, добровольно заточив себя в квартиру, где огромный стресс не позволял ничего делать, все валилось из рук.
Наконец поступило оповещение из Секретариата ЦК о созыве пленуме партии в начале декабря для окончательного согласования текста новой Конституции. Попутно решался вопрос Бухарина и Рыкова. На нем на Бухарина, Рыкова, а также Ягоду обрушился с сильнейшими нападками новоиспеченный наркомвнудел Ежов. В перерыве между заседаниями Пленума ЦК, Бухарину и Рыкову устраивались очные ставки с Пятаковым и другими. Показания которых они категорически отрицали. Не разобравшись в этой разноголосице, партийный форум принял предложение Сталина: «Считать вопрос о Бухарине и Рыкове незаконченным. Продолжить дальнейшую проверку дела и отложить дело решением до последующего Пленума ЦК».
Через некоторое время, к концу месяца и года, стали поступать письменные показания Пятакова и прочих против Бухарина, Рыкова и покойного Томского. Протоколы допросов направлялись Бухарину, как кандидату в члены ЦК партии, нарочными, на квартиру. Тогда же, вероятно не умышленно, в выходившем за границей «Социалистическом вестнике», был опубликован материал под названием «Письмо старого большевика», с огульной критикой режима и нападками на Сталина и других. Инициатором публикации «Письма» с подложными инициалами было создано впечатление, что истинным автором является Бухарин.
Известие об очередном процессе и казни главных действующих лиц совершенно вывели склонного к истерике затворника из равновесия. Незадолго до пленума ЦК, на котором опять же попутно должен был рассматриваться его вопрос, Бухарин совершил еще одну грубейшую ошибку — объявил голодовку, расцененную его пока еще коллегами как попытку шантажа и противопоставления себя партии. В тот же день произошел многозначительный эпизод.
К Бухариным пришли трое с извещением о предстоящем выселении из кремлевской квартиры. Из замешательства главу семейства вывела телефонная трель. Звонил Сталин и, поинтересовавшись, что происходит, посоветовал ему выгнать вон незваных гостей. Последние, находившиеся вблизи телефонного аппарата, без лишних слов тотчас ретировались.
На февральско-мартовском пленуме Бухарин выглядел довольно плачевно, в связи с явным недостатком физических и моральных сил. Обстановка на форуме была весьма и весьма сложной. Некоторые его участники обвиняли Бухарина и Рыкова в совершении тяжких преступлений, не скупясь на оскорбительные выражения и навешивая всевозможные ярлыки. С большой речью, фактически содокладом, содержащим политические обвинения и оценки, вслед за Ежовым выступил А.И. Микоян. По делу Бухарина и Рыкова ЦК образовал специальную представительную комиссию под председательством Микояна. Протокол от 27 февраля 1937 года бесстрастно зафиксировал мнения большинства членов комиссии. В прениях высказались двадцать человек из присутствовавших тридцати шести. Предложение Ежова было наиболее кровожадным: исключить Бухарина и Рыкова из состава ЦК ВКП(б), а также партии и предать суду Военного трибунала с применением высшей меры наказания — расстрела.
На заседании единогласно было принято предложение Сталина: исключить из состава ЦК и членства ВКП(б), суду не предавать, а направить дело Бухарина и Рыкова в НКВД. В тот же день Пленум принял резолюцию, в которой заявлялось, в частности, что тт. Бухарин и Рыков заслуживают помимо немедленного исключения из партии еще и преданию суду Военного трибунала. Но, исходя из того, что они в отличие от троцкистов и зиновьевцев, не подвергались еще серьезным партийным взысканиям (не исключались из партии), их дело передавалось на дорасследование в НКВД.
В сущности, это решение не означало немедленной расправы, на которой настаивал Ежов. Оно говорило о том, что к подвергнувшимся партийным санкциям подследственным избрана мера пресечения для последующего уголовного разбирательства компетентным в этом инстанциям.
Практически Сталин давал возможность незамедлительно арестованным Бухарину и Рыкову еще некоторый шанс оправдаться. С другой стороны, это является свидетельством доверия вождя органам НКВД и лично Ежову. Очевидно, сравнительно с казненными к тому времени Каменевым с Зиновьевым, Пятаковым и другими оппозиционерами, у Сталина оставались сомнения в отношении Бухарина с Рыковым. Разбирательство по их делам, вкупе с другими подследственными, велось больше года и все же завершилось расстрельным приговором. 15 марта 1938 года Бухарин был казнен.
Повествовательный ритм воспоминаний вдовы Бухарина довольно сумбурен и хаотичен. Ларина признается, что мемуары не могут не быть субъективными, но она «стремилась быть правдивой и в этом стремлении предельно откровенной». С ней все ясно, ибо она жертва государственного произвола. Но по ее же воспоминаниям представляется возможным в некотором роде проследить логику действий властей, а также реакцию населения.
