Андрей Уланов - Крест на башне
Подумал было предложить ему закурить, но почти сразу же сообразил – не возьмет. Видно… по тому, как он стоял, как глядел на меня. Идейный. В смысле, авровцы они, конечно, все как бы идейные, но в разной степени… одни, к примеру, нас, кайзеровцев, просто к стенке ставят, а другие норовят выдумать чего позаковыристей.
– Господин подполковник, – говорю, – предлагаю вам и вашим людям сложить оружие.
Кажется, «возрожденец» удивился. Не сильно, но удивился.
– Герр обер-лейтенант, – медленно произносит он, – вы, похоже, хорошо говорите по-русски?
– А что, – спрашиваю, – ударение где-то не там ставлю?
– Нет, – качает головой авровец, – с ударениями у вас как раз все в порядке. А вот такое идиоматическое выражение, как «белены объелись», вам что-нибудь говорит?
Что такое «идиотическое выражение» я, понятно, не знал, но общий смысл вопроса уловил.
– Да.
– Тогда, герр обер-лейтенант, позвольте осведомиться – вы белены объелись?
Я на него уставился хмуро… секунд пять, а потом думаю, – а ведь прав он. Какого, спрашивается…
Но раз уж я эту комедию устроил, надо бы роль доиграть. Как Вольф, окажись он здесь и сейчас, на моем месте…
– Господин подполковник, – холодно так чеканю, – если мое предложение было сочтено вами оскорбительным, то смею вас заверить: оно таковым ни в коем случае не являлось. И я все же желал бы получить от вас не «идиотическое выражение», а четкий и ясный ответ.
Русский на меня глянул… странно как-то, затем… улыбнулся.
– Прошу прощения, герр обер-лейтенант, – произносит он. – За последнее время я несколько утратил навык ведения переговоров… с достойным противником. Мы отклоняем ваше предложение – такой ответ вам подходит?
– Вполне, – киваю.
Потянулся, было, в карман, за пачкой – и тут «возрожденец» мне раскрытый портсигар протягивает.
– Закурите?
– Благодарю.
Сигареты у авровца были какой-то незнакомой марки – синеватая бумага, с черным ободком, но табак неплохой. Можно даже сказать – хороший.
Зато зажигалкой блеснул. Во всех смыслах – гауптфельдфебель Аксель после того боя мне свой «Ронсон» отдал. Не знаю уж, что на него накатило… вот просто взял и отдал, и еще добавил при этом кое-что… но это уж совсем личное.
– Дурацкая, – спрашиваю, – мысль была?
– Скажем так, – задумчиво отзывается русский, – не совсем подходящая.
– Да уж.
Я затянулся как следует… и тут мне в башку еще одна мысль шальная, как пуля, влетела. Пожалуй, даже более дурацкая, чем предыдущая, но, как говорят эти русские: чем черт не шутит?
Докурил, отбросил щелчком, повернулся…
– Господин подполковник, – говорю, – а можно один личный вопрос?
ПОДПОЛКОВНИК СЕРГЕЙ БЕРЕГОВОЙ, КОМБАТ
На некий неуловимый миг он даже стал… да, наверное, можно сказать, что этот кайзеровский танкист с лицом смертельно усталого подростка стал мне симпатичен. А просьба задать личный вопрос и прозвучала интригующе: о чем, спрашивается, таком личном может спросить линдемановец у «возрожденца»?
Диапазон возможных тем был огромен – и все-таки такого я не ожидал.
Обер-лейтенант спросил, не известно ли мне что-нибудь о судьбе бывшего товарища министра финансов действительного статского советника князя Туманова и членов его семейства.
Кажется, я не сумел даже частично скрыть свое изумление – по крайней мере, с чего бы иначе кайзеровцу потребовалось краснеть и отводить взгляд?
У меня же несколько секунд ушло на то, чтобы переформулировать встречный вопрос с «какого, спрашивается…» в нечто звучащее хоть немного приемлемо.
Линдемановец покраснел еще ярче и с куда более заметным акцентом, чем до этого, произнес, что интересоваться сим вопросом его, как он уже сказал, вынуждают некие личные мотивы. О природе же сих мотивов он-де, предпочел бы не упоминать. Если же я не могу ответить на поставленный им вопрос, он… в этот момент я перебил его, сообщив, что на поставленный им вопрос ответить могу.
Известие о том, что сам князь был вместе с еще восемью тысячами содержащихся в Бадаевских складах «заложников» расстрелян Петроградской «Комиссией Бдительности», обер-лейтенант воспринял спокойно. Равно как и то, что княгиня Юлия Николаевна и младшая дочь пропали, сгинули в водовороте Смуты. Старшая же, Татьяна…
Турбокоптеры появились неожиданно, с воем прорвав угрюмые низкие тучи. Аэровагон с ходу, почти не доворачивая, пошел на опушку, а две ударные машины развернулись в стороны, выплевывая алые язычки пушечного огня.
В наушниках у меня раздался знакомый голос – Татьяна приказывала ведомому спуститься ниже и обработать правый склон. В ответе со второй машины я ясно расслышал частый стук, словно дождь по жестяной крыше, – стук пуль о броню.
Мы забили транспорт «под завязку» – оставалось лишь надеяться, что мощности турбин хватит, чтобы перевалить через гребень. Еще два рейса – и все.
Они вернулись через сорок минут.
Кажется, будем жить. Я подумал об этом как-то безучастно… отрешенно. Уставший мозг, уже почти смирившийся с мыслью о смерти, еще не начал осознавать то, что нам в очередной раз продлили земной путь.
Тучи опустились еще ниже, стекая по склонам едва ли не самых верхушек деревьев. Зато слышимость, – невиданное для гор дело! – словно в качестве компенсации была просто превосходная. Я ясно слышал переговоры подходящих машин: «Видимость ноль, надо идти ниже», «давай покружу, прикрою», «к черту… нервы… надо спускаться». Последние слова Таня устало произнесла, казалось, совсем рядом – я с трудом сдержал желание обернуться, продолжая вжимать в ухо наушник. Несколькими секундами позже черная узкая тень турбокоптера вывалилась из серой мглы, озарившись вспышками выстрелов – и навстречу ей с земли брызнули белые нити трассеров.
«Скиф» вспыхнул сразу, словно свечка, огромным рыжим факелом пронесся над склоном, задел валун и, кувыркнувшись, с жутким металлическим скрежетом рухнул в речку.
В наушниках… я не сразу понял, что слышу: ведомый плакал, хрипя, давясь слезами и шепча сквозь стиснутые зубы… прости, прости, прости… прости, что я все еще жив!
Его машина шла над самой землей, в упор поливая струями свинца предательский склон. Беззвучно и маленькие черные фигурки, пытающиеся уйти от рушащегося на них ангела мести, падали, падали, падали – в тишине.
В последний, третий рейс аэровагон, набирая высоту, развернулся в сторону левого склона – и несколько секунд в проеме люка была видна груда искореженного металла посреди реки, из которой, словно из лампадки, все еще продолжали тянуться язычки чадного пламени.
Через тридцать два часа, в полевом госпитале, так и не придя в сознание, умер майор АВР Игорь Викентьевич Овечкин.
Так пелся вечный этот стих
В пик лебединой песне их —
Счастливцев одночасья;
Они упали вниз вдвоем,
Так и оставшись на седьмом,
На высшем небе счастья.
Напоследок мы с кайзеровцем молча откозыряли друг другу – и разошлись. Он зашагал к своему танку, я – к нашим окопам.
Примечания
1
Сверхтяжелый (нем.)
2
Themaeins – «Тема № 1» – секс.
3
Angewarmte Leiche – «подогретый труп» – близкий кизнеможению, может быть, из-за ранения.
4
General der Kuchen – Генерал Кухонь, несуществующее звание, сымпровизированное Боссой из обычного «Генерал-такого-то-рода-войск».
5
Latrinenparole, «сортирные речи» – слухи.
6
Scheisse – (нем.) универсальное выражение, имеет массу значений и оттенков в зависимости от эмоциональной окраски, типа русского «бл..!»
7
Розовыми были окантовки деталей униформы танкистов, подбой петлиц и просветы на серо-зеленых куртках солдат и унтер-офицеров.
8
Шутцмютце – черный защитный берет.
9
Канцляйфорштеер – конторский клерк-лейтенант.
10
Oberstleutenant(нем.) – подполковник.
11
Griinschnabel (нем.)– зеленый клюв – новичок.
12
Unterschirrmeister – техник-сержант.
13
Kurnpel– приятель, группа солдат, держащихся друг друга, именно приятели, не камерад.
14
Feidleutenant (нем.) – полевой лейтенант.
15
Schwerer panzerkampfwagen (нем.) – тяжелая бронированная боевая машина, тяжелый танк.
16
Фразы, очевидно, заучены Боссой из памятки для допросов. Дословный перевод: Ваша задача? Что придано вашей роте для поддержки? Есть ли потери в живой силе или технике? Отвечайте на вопросы, это ваш последний шанс выжить!
17
Springmine – мина противопехотная, осколочная, кругового поражения, выпрыгивающая. Поражение человеку (или нескольким одновременно) наносится осколками корпуса мины при ее подрыве на высоте 40 – 140 см от поверхности земли после подбрасывания ее пороховым вышибным зарядом.
