Андрей Уланов - Крест на башне
Обзор книги Андрей Уланов - Крест на башне
Андрей Уланов
Крест на башне
От автора
Как и большинство альтернативок, эта началась с вопроса: «Что было бы, если?..»
Итак, год 1914 от Рождества Христова, месяц август, точнее последняя неделя этого самого августа. Усталые, но победоносные германские войска идут вперед, где-то перед ними бредут разбитые в приграничном сражении французы. Англичане уже прикидывают, как будут грузиться на корабли, а в Восточной Пруссии на стол Гинденбурга лег план того, что позднее назовут Танненбергским сражением.
Танненберг они выиграли. Взамен тонкая нить реки Марн перечеркнула строгую красоту шлиффеновских расчетов.
Война продолжалась. Война, подобной которой человечество доселе не знало. Еще предстоял Верден и Ютланд, Брусиловский прорыв и, как итог, вагончик Фоша в Компьенском лесу, но именно в эти августовские дни для Германской империи «счастье было так близко, так возможно…»
Ну а что, если бы… Париж все же услышал грохот пушек фон Клюка?
Мир, который мог бы быть.
Вряд ли он мог стать лучше, честнее, добрее — с чего? Люди ведь те же. Он просто стал бы иным — мир за углом от нашего, мир, свернувший на перекрестке истории.
Наверняка можно сказать лишь одно — те, кто мог бы жить в нем… жили и умирали, ненавидели и любили бы точно так же, как и мы.
Автор благодарит всех участников форумов Vif 2NE и «Альтернативная История», благодаря которым эта книга смогла стать именно такой. Отдельное спасибо — Денису Зимину.
В тексте использованы отрывки из песен В. Высоцкого, Б. Гребенщикова, А. Маршала.
…все выше, жарче, веселей,
Их отблески плясали — два притопа, три прихлопа.
Но вот Судьба и Время пересели на коней,
А там — в галоп, под пули в лоб,
И мир ударило в озноб
От этого галопа.
Пролог
Приползли мы с рекогносцировки обратно в расположение, вылезли на башню — майор сигарету запалил и только мне портсигар протянул, глядь — Ральф Бауман, как из-под земли, рыжей своей, насквозь неуставной бородкой маячит. Вытянулся, откозырял:
— Господин майор, прибыло обещанное пехотное подкрепление.
Не понравилось мне то, как Ральф это сказал. Вольфу, похоже, тоже. Дождался он, пока я сигаретку стрельну, защелкнул портсигар, в карман спрятал…
— Ну что, — говорит, — пойдем, Эрих, поглядим на союзников, — на землю спрыгнул и зашагал, не оглядываясь.
Я помешкал чуть, мозгой пораскинул, сунул сигаретку за ухо, да нырнул в люк за «бергманном» своим. Благо далеко тянуться не надо — он у меня к борту аккурат под крышей приспособлен. Достал, затвор продернул, на шею повесил и припустил за майором.
Прошли мы через подлесок, к дороге. Выходим из-за елок — стоят. Два грузовика, три автобуса, гражданских, свежеконфискованных — любят синие с комфортом разъезжать — и две легковушки. Передний автобус — старичок бээмвэшный, года тридцать восьмого, и возил он, судя по подновленной недавно надписи вдоль борта, детишек в школу церковную. А сейчас на крыше над кабиной пулемет крупнокалиберный торчит, кожух дырчатый в небо задрал. И флаг тряпкой обвис. А флаг этот… я к нему повнимательнее пригляделся и аж с шага сбился! Черный флаг. Сплошь черный, даже одну синюю звездюлину для приличия намалевать не пожелали.
Анархия! Мать, так ее и разэдак, порядка! Вот уж свезло, так свезло. Прям слов не хватает, ни родных немецких, ни русских, что от пленных нахватался.
У социал-интернационалистов, союзничков наших — а, откровенно говоря, нанимателей — по крайней мере хоть какая-то, как говорит Вольф, сверхидея имеется. Та еще, правда, идея: взять, да переделить все мировое добро поровну, невзирая на титулы, звания и природную кучерявость и узкоглазость. По мне, так бредовейшая идея. Я на негров этих, не наших аскеров колониальных, вкусивших уже германской культуры, а диких, первозданных так сказать, во время нашего «африканского турне» вдосталь насмотрелся! А китайцев, к тому же, говорят, еще и много. И что, с ними делиться? Да ну… пусть сначала говорить по-человечески научатся!
Но у анархистов даже и такой идеи не имеется. Полная свобода — твори чего хошь, кого хошь стреляй… беспредел. Обер-лейтенант Фрикс, помнится, говорил, что нормальному немцу эта самая анархия органически противна.
Народу во всем этом обозе, считая тех, что уже по кустам разбрелись, сотни три. В форме из них хорошо если четверть, а остальные… ладно бы просто в гражданке, а то ведь один в халате шелковом, другой в смокинг вырядился — а из-под фалд кальсоны торчат. И бабы — одна, две… пятерых я насчитал, а потом у меня от возмущения считалку перехватило.
— Вольф, — повернулся я к майору, — это ж издевательство натуральное! Этот сброд… патроны тратить жалко, разве что на гусеницы намотать!
— Спокойно, Эрих, — процедил он сквозь зубы, — не будем судить по внешнему виду, — и недобро так ухмыльнулся.
Охранения, понятное дело, эта гопа никакого не выставила — мы почти до дороги дошли, пока нас одна девка не засекла, да как завизжит, бутылкой тыча:
— Кайзерцы! Гляди, братва, кайзерцы!
Как они сразу затворами защелкали…
Вольф остановился, затянулся напоследок, окурок аккуратно так каблуком сапога притоптал и спокойно, вроде бы и голоса не возвышая, поинтересовался:
— Кто здесь есть командир?
— Точно, кайзеровец! Гля, говор какой!
— А сам-то ты откуда такой красивый выполз?
— Хлопцы, а может, того… стрельнуть?
— Кто здесь командир? — повторил Вольф.
Тут у монастырского автобуса задняя дверь разъехалась и выпала из него на свет божий троица, один другого колоритнее. Первый — боров, метра под два, выше пояса из одежды только ленты пулеметные крест-накрест, сам пулемет небрежно так на плече одной лапой держит, пузо, как у этих… самурайских… борцов сумо, и сплошь татуировками разрисовано, прям хоть свежуй и на стену гобеленом вывешивай. Второй — в шляпе стильной, плаще легоньком цвета мокрого асфальта и шарфике. А шарфик тот не из парашютного шелка, а модельный, по виду марок на полсотни тянет, довоенных, понятно, руки в карманах плаща держит и оттопыриваются карманы при этом квадратно так. Ну а третий, между ними — с ног до головы в черной джинсе, сутулый, все время под ноги глядит, словно пуще смерти споткнуться боится. И лет ему не-пойми-сколько. Бывают такие — глядишь в упор и все равно не поймешь, то ли он уже четвертый десяток разменял, толи ты с ним ровесник без малого.
Подошли они к нам шагов на пять, боров нас взглядом смерил, презрительно так скривился — ну да, из такого, как он, если по живому весу считать, троих майоров наделать можно, а уж Эрихов и вовсе штук пять выйдет и еще взводный суточный мясной паек останется — и гнусаво:
— Хто ето тут вякает?
Вольф мне чуть кивнул — сам-то он хоть и понимает почти все, но в разговоре запинается, — только я уже и без его кивка рот открывать начал.
— Во-первых, не вякает, а желает разговаривать командир имперского отдельного тяжелого панцербатальона майор Вольф Кнопке. А во-вторых, не с тобой, а с командиром… вашим.
У борова аж челюсть отвисла. Подобрал он ее кое-как, захлопнул… Аж голос сиплым стал.
— Ты, сопляк… я таких…
— Найн! — перебил я его. — Это я таких, как ты, за последние пять лет выше крыши навидался — когда они, оружие побросав, с поднятыми руками из нор выползали.
— …за шею… голыми руками… мне сам генерал Митрохин…
— Что ж, — ехидно так поинтересовался я, — ты своих геройских знаков отличия не носишь? Шкура вон какая дубленая — целую панораму изобразили. Пришпилил бы к брюху, да ходил, медальками звеня, так все бы видели и слышали — герой идет.
За спиной у борова как грохнули со смеху — он на них оглянулся, побагровел, шагнул…
— Довольно, — вроде бы негромко это сутулый сказал, а гогот и ржанье враз как обрезало. Боров же и вовсе на сдутый шарик стал похож — побледнел, обмяк и тихо так забормотал.
— Батько, я ж токо…
Сутулый в его сторону даже не покосился. Подошел к нам вплотную, глаза от земли поднял… глянул я в его ледышки тусклые, и пальцы сами собой к затворной коробке потянулись. Доводилось мне людей с неприятным взглядом встречать, один гауптман Раух чего стоил, но такого… не знал я, что у человека такой взгляд бывает, а уж тем паче, когда он на другого человека смотрит. Помню, возили нас в школе перед самой войной в зоопарк, на экскурсию, так в тамошнем гадюшнике, террариуме то бишь, гады эти, кайманы и прочие змейства — и то, по-моему, друг на дружку по-иному заглядываются. Сутулый перевел взгляд на Вольфа.
— Атаман боевого отряда Союза черкасских анархистов, Николай Давыдович Шмель, — представился он, — весьма рад знакомству с вами, господин майор, — и руку протягивает.
