Сергей Лапшин - Последний довод побежденных
Глаз на него я не поднимал. Все смотрел на книгу, и на губах кривилась принужденная ухмылка. Пожалуй, немец действительно нашел мне развлечение получше, нежели просто читать учебник истории. С его точки зрения.
Посетители ушли. Хлопнула дверь, лязгнули запоры, а я все так и сидел с книгой на коленях. Не открывая, проводил пальцами по рифленым буквам и ловил себя на странных, противоречивых чувствах.
Знаете, я всегда, всю жизнь привык считать, что есть вещи, которые определенно плохи. Отвратительны в своей сути.
И вот сейчас мне будто вылили на руки помои. Гнилье, из которого я должен выделить опарыши, разложить их по размерам или как-то еще градировать. Сегментировать остальные составляющие, а затем рассказать про них, на полном серьезе. Примерно так я себя чувствовал.
Сделав над собой усилие, я открыл книгу. Качнув головой, вгляделся в портрет на второй странице, пробежал глазами введение и прочитал первые строчки основного текста. Вслух.
«1 апреля 1924 г. я был заключен в крепость Ландсберг — согласно приговору мюнхенского суда. Я получил досуг, позволивший мне после многих лет беспрерывной работы засесть за написание книги, которую многие мои друзья уже давно приглашали меня написать и которая мне самому кажется полезной для нашего движения».
Я ловил себя на ощущении, что мой голос чуждо и неестественно звучит в пустой камере. Столь глухо и резко, что я даже не узнал себя поначалу. Однако продолжал читать, сродни какому-то изощренному мазохизму произнося слова и улавливая их смысл. И чувствовал, как с каждой буквой, с каждой фразой ненависть переполняет меня.
Вы все наверняка сталкивались с выражением «чтобы победить врага, надо поставить себя на его место». Убей бог, не знаю, кому принадлежит эта мысль, однако она довольно часто повторяется в различной интерпретации — не победить, так познать, не поставить себя на его место, так побывать в его шкуре. И так далее.
Ранее мне приходилось держать сей труд в руках. Я даже читать его начинал, но, признаюсь, не добрался и до половины по причине скуки. Ныне я был вынужден изучать произведение «Дедушки»[75] не в пример тщательнее и с большим вниманием.
Знаете, я никогда не относился к апологетам «белой идеи», но и принципы толерантности тоже не разделял. У меня была своя собственная позиция, которая, конечно, сейчас совершенно неважна. Однако от меня что требовали — полностью принять точку зрения национал-социалистов германского разлива. В случае же непринятия даже чисто формально провести анализ я был не в состоянии. Будучи на другом полюсе мнения, я мог критиковать, но никак не анализировать.
Так вот, не углубляясь, я вам могу сказать — у меня не получилось. Это как читать записки маньяка-людоеда о том, как он вас съест. Поражаться его циничной, якобы аргументированной платформой по поводу того, что вы не имеете права жить. Знаете почему? По одной очень простой причине — людоеду хочется кушать. И есть он будет именно вас, потому что из всех других вы самый большой и питательный.
И, что самое главное, этому людоеду не доказать ничего, он уже все решил и распланировал. Решил, что вам будет лучше перевариться в желудке и стать питательными веществами для его организма.
Пожалуй, это было бы смешно, если бы не было столь ужасно. Автор, строя свое произведение в качестве дискуссии, даже приводил аргументы против своей теории и тут же с успехом их разрушал. Причем уровень доводов напоминал мне детский фокус с исчезновением пальца и рассчитан был, судя по всему, на столь же невысокий уровень интеллекта.
Каково это — понимать, что ты и весь твой народ обречены на уничтожение потому, что другая нация хочет забрать вашу землю? Именно это — основная мысль четырнадцатой главы. Представьте, кстати, хоть на минуту сам этот народ, увлеченный идеей «восточных земель». Просто вдумайтесь, пришла бы вам в голову мысль — истребить поголовно десятки миллионов человек и занять их территорию? Нельзя рассматривать данное литературное произведение в отдельности от идей Геббельса, в отдельности от директив Вермахта по поводу войны в России. По крайней мере, именно я не мог отделить одно от другого. И никак не мог осмыслить, уложить в голове вывод, который был мною все же сформулирован. Однако, несмотря на мое внутреннее сопротивление, звучал он очень просто: русские были виновны в том, что они жили. Виновны одним лишь своим существованием на Земле.
* * *— Готов держать экзамен? — Вопрос был задан с легким недоверием и уже знакомым мне тоном личного превосходства. Немец, явившийся ко мне на следующий день, остался у двери, а конвоир, непременный атрибут наших встреч, встал между нами. Вполне разумная предосторожность, учитывая то, что я и сам не знал, каким образом поведу себя в следующую секунду.
Меня переполняло желание вцепиться в эту ненавистную морду, разодрать на клочки серую униформу, а говоря проще и не столь высокопарно, просто уничтожить это… существо. Откровенно — я просто ненавидел его. За то что «Майн кампф» в этом мире был библией. Альфой и омегой существования.
— Основной мыслью прочитанной мною главы является обоснование территориальных претензий. Доказывается вторичность русских как людей. Выдвигается тезис об историческом главенствующем положении германского элемента в Империи. Высказывается предположение о скором крахе псевдогосударственного образования под владычеством большевизма. Эти доводы, а также насущная необходимость расширения «жизненного пространства» делают нападение на Советы обязательным, по мнению автора. Вкратце — все.
Ну а что я мог еще сказать?
Некоторое время офицер молчал. Задумчиво так молчал, явно переваривая услышанное.
— Неплохо. Признаться, я удивлен. — Тем временем голос утверждал обратное. Все та же манера с ленцой и пренебрежением выражать свои мысли.
— Ты, наверное, считаешь все высказанное неверным? И в корне с этим не согласен?
Я промолчал. Однако губы помимо моей воли скривились в усмешке. Да, я считал все сказанное неверным. Мало того, я знал, что прав. И за этим знанием стояла не дутая самоуверенность, а кровавая победа сорок пятого.
— Понятно, — совершенно верно трактовал мое молчание офицер. — Если все не так и фюрер ошибался, то как случилось, что Вермахт победил? Почему славяне оказались побежденными, а не германцы? Почему вы в стране, которая не так давно была вашей, слуги и рабы?
Хороший вопрос. Думаешь, фриц, я его себе не задавал?
Он ждал ответа. С тщательно скрываемым в уголках презрительных губ триумфом. В его прищуренных глазах таилась неотразимая четкость и аргументированность фактов. И за его спиной монолитно и несокрушимо возвышалось настоящее.
Черт возьми, а может действительно это я несу бред? Давайте допустим это. Может быть, я рожден рабом, и только мое сошедшее с ума эго отказывается это принять? Придумал себе какую-то иную реальность, другую личность и пытаюсь спастись от происходящего.
Ведь это вполне закономерный вариант. Недовольство собственным положением, сдвиг по фазе, альтернативная личность, мир, где я могу быть другим. Спрятаться «в домик».
— Ты грамотен и умеешь хорошо мыслить. Надеюсь, обладаешь теми знаниями, которые декларировал, по поводу руды. Могу сказать, что это удивительно для русского. Ты выделяешься из того стада животных, которое представляют собой твои соплеменники. И эти неоспоримые достоинства могут сослужить тебе хорошую службу, — офицер замолчал, видимо, давая мне время проникнуться.
А я просто смотрел на него и думал, что если он прав, выходит, все мои воспоминания — плод больного воображения. Мама, папа, клуб, друзья. Все, что мне дорого, придумал я сам, в одиночку. Человек-сделавший-себя-сам в полном смысле этого выражения.
— Ты понимаешь меня? — видимо, мое молчание насторожило немца.
— Понимаю, — расплылся я неожиданно в улыбке. Даже для себя неожиданно.
Офицер вопросительно посмотрел на меня. Конвоир, напрягшись, подобрался, ожидая от меня провокаций. Я успокаивающе поднял руки, демонстрируя обоим открытые ладони — традиционный и всем понятный жест дружелюбия. И тут же пояснил свое поведение:
— Я грамотен, потому что родился в другой стране. Той, о которой вы понятия не имеете. И умен, потому что получил весьма неплохое образование. К которому вы даже близко не подошли в любом из своих университетов.
Короткая пауза, потраченная мной на возвращение презрительного взгляда немцу. На саркастическую улыбку.
— И мне плевать на этот мир. На тех, кто не сумел или не захотел защитить свою свободу. Мне жаль лишь одного. Что вы не испытали того же, чего удостоились в моем мире — семи миллионов убитых военных и несчитанных гражданских жертв. Оккупации и раздела страны. Видит бог, вы это заслужили!
