Господин следователь. Книга седьмая (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

Нет, не то!

Вахмистр Гусев уже четвертый день шел по красному марсианскому песку, изнывая от жары. Воды, которую тащил за ним верный Пет-Кун, оставалось совсем мало. Гимнастерка, намокшая от пота высохла и заскорузла, а хромовые сапоги, что Гусев справил после ухода из армии и, которыми очень гордился, порвались и их пришлось заменить на марсианские сандалии. Обувь оказалась крайне неудобной, песок забивался внутрь, но выбора не было.

— Ваня, а откуда он взял сандалии? — спросила Анька, отвлекаясь от бумаги, на которую заносила мои фразы.

.— Как это, откуда? Он их в разрушенной хижине взял, в оазисе.

Анечка пошелестела страницами, делая вид, что что-то там ищет, хотя, она все помнит.

— Нет у нас ничего про оазис. Если в оазисе, тогда нужно вставить кусок — вот, на их пути попался оазис, они зашли, что-то увидели. Может, сначала немножко повоевали? Только давай без крови. Куда нам кровышшу-то разводить?

Зануда, блин. Но про кровышшу не будем. и про черепа, трескавшиеся и разлетающиеся на куски, под ударами, словно арбузы. Пусть кто другой штампы придумывает.

Может, он подошвы веревочкой привязал? Но откуда взялась веревка?

— Вычеркни про драные сапоги. Пусть остаются целехонькими. Сапожники качественно тачают. Все, записывай дальше…

— Не, не надо, — помотала головой Анна. — Про оазис интересно будет. Я лучше потом такой кусочек вставлю — вот, шли они шли, оазис нашли. А там избушка — а про курьи ножки писать? А, не надо… А внутри золото лежит, драгоценные камни, черепа еще, с тремя глазницами. Но на золото они и смотреть не стали, а взяли только сандалии. А в колодце воды зачерпнули.

— Отлично придумала! — похвалил я девчонку. Еще и философские идеи будут. Какие именно — пусть критики думают. — Но ты не про колодец пиши, а лучше — из стены торчала труба, с краном. И такая штука именуется водопроводом. Так вот, они заполнили чайник водой и пошли дальше.

— А труба, по которой бежит вода, пусть будет из золота, — подхватила Анька.

Пусть, мне не жалко.

— А давай еще какую-нибудь штуковину Гусеву дадим?

— Какую?

Надеюсь, не топор, как у Бушкова?

— Н-ну, не знаю — может, волшебную? — пожала плечами Анька. — Скатерть-самобранку, например. А не то, воду они нашли, а есть-то что будут?

— А на самобранке какие яства? Марсианские?

— А хоть бы и марсианские. Мы же договорились, что марсианская пища съедобна для нас. И лепешки, словно матрасы.

Я только рукой махнул. Ладно, пусть будет скатерть-самобранка. Вполне возможно, что ее на Марс с Атлантиды занесло? И появляются на скатерти такие блюда, которые хочется самому человеку.

Так, на чем моя мысль остановилась? Ага.

— Вахмистр удивлялся стойкости и выносливости молодого парня, которого он начал называть Петькой. Тщедушный и совсем еще юный по марсианским меркам Пет-Кун, которому недавно исполнилось семьдесят лет, тащил на своей спине и оружие, и поклажу и чайник с водой.

— Подожди, а им одного чайника на двоих хватит? — перебила меня Анька. — Пустыня ведь, жара, постоянно пить хочется.

— Тогда канистру с водой, она больше.

— А что такое канистра?

— Канистра, это бочка такая, — сообщил я, слегка удивившись, что здесь это слово неизвестно. Вроде, канистрами еще греки что-то называли? — Только она не круглая, а прямоугольная. У нее ручка для переноски, а горлышко узкое. Можно даже лямки приспособить, чтобы таскать на спине.

— Канистра — бочка по-марсиански? — деловито уточнила Анька.

— По-марсиански, — кивнул я.

— Значит, надо по всему тексту пройтись, чайник на канистру заменить.

— Пройдись.

Сам же подумал — а может, канистра-то еще не изобретена? Но я ее сам изобретать не стану.

— Эх, сколько же у тебя слов непонятных, — вздохнула Анна.

Идея — предложить нашему издателю поместить в книге не только рисунки персонажей и ракеты, а еще и предметов. Как-нибудь да канистру изображу, а там народ пусть ворует идею, внедряет. Вот, как будет что непонятное — сразу рисунок.

— Ань, а нельзя так сделать — я начитываю, ты меня не перебиваешь, а записываешь? А вот потом, когда я закончу, ты и начнешь спрашивать. Лады? Мы с тобой еще и нарисуем все непонятное.

— Попробую, — уныло сказала Аня. — Просто, если слово непонятное попадается — мне любопытно становится.

Только я открыл рот, чтобы продолжать, как моя соавторка опять спросила:

— Может, не стоит про марсианский возраст упоминать?

— А что в этом такого? — удивился я. — Семьдесят ихних — а выглядит лет на семнадцать. Просто у них тело взрослеет гораздо медленнее, чем у нас, поэтому и живут они дольше.

— Получается, что если Аэлите двадцать лет, то по годам ей лет восемьдесят, а то и больше? Читатели сразу скажут — дескать, позарился инженер Лось на старуху. И что такого, что выглядит молодо? Старуха — старуха и есть.

М-да, а ведь пожалуй, что Аня права. Восемьдесят марсианских лет, а сколько в наших? Тьфу ты, а ведь Марс от нас и от солнца дальше, стало быть — и год у них не такой, как у нас, а гораздо длиннее. Не помню — не то четыреста дней, не то семьсот. В общем, изрядно. Найдется какой-нибудь умник, посчитает, что принцессе Марса стукнуло сто пятьдесят лет.

— Вычеркивай про возраст, — махнул я рукой, а сам начал диктовать дальше:

— Напрасно инженер Лось говорил, что если Марс располагается дальше от Солнца, то здесь будет прохладнее, нежели на Земле. А солнце и горячий песок вахмистр ненавидел после Хивинской кампании, когда проклятые басмачи выскакивали из-за барханов и тревожили свои набегами отряды наших бойцов, уставших идти на этой проклятой жаре.

И здесь меня снова прервали. Причем, не Анька, а маменька, до этого делавшая вид, что читает какой-то роман.

— Иван, а кто такие басмачи?

— Эти, бандиты марсианские, которые в пустынях обитают, — ответил я и собирался продолжить диктовать дальше.

— Подожди, но разве вахмистр вспоминает не наш поход в Туркестан? — возмутилась маменька. — Или на Марсе ты Хивинское ханство устроишь?

Ну вот, еще одна заклепочница на мою голову.

— Пусть будут просто — бандиты, — вздохнул я.

— Можете написать — башибузуки, — предложила маменька. — У нас так и турок называли иррегулярных, и азиатов. А слово басмач ты и на самом деле для Марса прибереги. Слово непривычное, зато звучит как-то по-марсиански. У вас вообще — какая идея?

Я только вздохнул, покивал головой и повел свое повествование дальше.

Мол, Гусев, вместе со своим марсианским другом Пет-Куном — то есть, Петькой, увидели, что из песка торчит голова. Как это ни странно, но обладатель сей головы оказался жив. Его закопали в песок по приказу коварного князя Гора.

Нового знакомца звали по-марсиански — Са-Ид. Он страстно ненавидел коварного Гора, потому что Гор отобрал у него невесту и увез в свой гарем.

— Гарем? — перебила меня маменька. Ее лицо сначала скривилось, а потом в глазах появился гнев: — Иван, ты забываешься! Ты чему учишь Анечку? Какие гаремы⁈

М-да, и впрямь, откуда добропорядочная барышня может знать про гаремы? И про то, как у ее козочки козлятки появляются?

Матушка приготовилась метнуть молнию в непутевого сыночка, устроить ему основательный разнос, Анька захлопала глазами, не зная, что бы такое ответить, а я принялся рассеянно постукивать по своему ордену, посылая девчонке мысленный импульс — н-ну, вспоминай…

— Так Ольга Николаевна, нам про гаремы на Законе Божьем рассказывали! — выпалила девчонка, поймав-таки мою мысль.

— Где рассказывали⁈

— На Законе Божием, когда батюшка рассказывал нам житие о равноапостольном князе Владимире Святом, — затараторила Анька, — которые, перед тем как принять святое крещение и крестить Русь, имел гарем. А как покрестился с христианским именем Василий, так весь гарем распустил, оставшись с одной женой, с царевной Анной Византийской, с коей он обвенчался в храме в Корсуне.

Маменька растерянно захлопала глазами. Против Жития, как говорится, не попрешь. А мне некстати пришло воспоминание о лекции, слышанной еще на первом курсе, где наш профессор выражал сомнение о наличии гарема у князя Владимира. Дескать — гарем придумали позже, чтобы подчеркнуть «неправильность» поведения князя, пока тот был язычником. Кстати, те же самые сомнения высказывали и в отношении княгини Ольги, которая жестоко отомстила за гибель мужа. Дескать — жестокость по отношению к древлянам была придумана, чтобы подчеркнуть языческую сущность будущей святой Елены.