Рябинин Б.С. - ЗАБЫТЫЙ СКАКУН
Был момент, когда заколебался и министр. Но тут в дело вмешалось совершенно новое, непредвиденное обстоятельство, которого не ожидала ни та, ни другая сторона.
Совещание совпало с открытием летнего скакового сезона в Москве. И вот в первый же день состязаний победителями скачек вышли кони… рожденные в 118-м заводе. Это были те самые жеребята, которые весной 1943 года уехали с Урала для пополнения восстанавливаемых заводов юга. Среди них был Диктатор, от Масштаба и Доповиди, прошлогодний победитель московских скачек, теперь принадлежавший 63-му заводу; Газават, от Табора и Гюрзы, также 63-го завода; Газон, от Табора и Гавани; Перстень, от Табора и Пади, и многие другие. Они уехали с Урала жеребятами; теперь это были взрослые лошади в расцвете сил и возможностей.
Среди них не было ни одного сына Браслета или Бегонии – главной надежды 118-го завода, и тем не менее они показали лучшее время и выиграли все основные призы.
Они Побили и лошадей военных заводов, которые всегда славились высоким качеством своего конского состава. Этот неожиданный финал принес известное огорчение приехавшему на скачки Буденному. Как главный судья и старейший деятель конного дела в стране он радовался успеху молодняка, но как шеф военного коннозаводства не мог не огорчаться, что его подопечные оказались оттесненными на второй план. В продолжение всех скачек он сидел в ложе и внимательно следил за скаковым полем, время от времени поглаживая свои густые, сильно поседевшие за последние годы усы. Когда очередной вороной или караковый жеребец вырывался вперед, оставляя за собой остальных, Семен Михайлович проявлял признаки волнения. Рука его все чаще тянулась к усам, а голова укоризненно покачивалась из стороны в сторону, как бы говоря: «Ай-яй-яй… как же это? Вот так штука! Вот этого я не ожидал!» Сразу же по окончании скачек он сел в автомобиль и уехал.
Рожденные на Урале кони начали показывать себя!
Это решило дело. Больше уже никто не заикался о недостатках уральского климата, о переводе 118-го завода. Министр написал приказ – оставить завод № 118 для разведения русской верховой породы.
– Уральские жеребята сами за себя проголосовали! – весело говорили потом на заводе, радуясь тому, к какому неожиданному концу пришел весь спор о русско-верховом коне.
5
В следующие после этого месяцы начкону Караваеву пришлось основательно потрудиться. Приказ министра открывал перед 118-м заводом неограниченные возможности. Главная трудность, какую испытывал завод в своей работе, было отсутствие достаточного количества племенных маток. Где взять маток? Кто добровольно отдаст из своей конюшни хорошую лошадь? Имея в кармане приказ министра, можно было приходить на любой завод и брать то, что отвечало поставленным целям. Поручив ведение дел другому человеку, по распоряжению Соколова Караваев на время распростился с хозяйством в Талом Ключе и отправился в большую поездку по стране. В течение нескольких месяцев он объехал Башкирию, Казахстан, Пермскую и Челябинскую области, был на Кубани, в Ташкенте и на Украине. И всюду он высматривал, выискивал то, что могло пригодиться для скорейшего воспроизводства русской верховой породы. Он по бывал в десятках конных заводов, а вскоре с разных концов страны в Талый Ключ стали прибывать в отдельных вагонах, группами и в одиночку, хорошие племенные лошади.
Это не были лошади русской верховой породы. Нет. Тут были представители, многих пород – текинские, ахалтекинские, чистокровные английские, арабские, англо-арабские: Из Ташкента приехали десять очень хороших англо-текинских кобыл; с Кавказа – арабские и англо-арабские кобылы так называемой терской породы. С ними приехал и один жеребец – Легкодух, «польский араб», родившийся в Яновском заводе в Польше, гнедой со звездой, семнадцати лет, но еще очень бодрый. Он был в ужасном состоянии, однако скоро оправился и уже в самом непродолжительном времени показал себя хорошим производителем. Еще одного жеребца, рыжего с белыми отметинами на ногах и на морде, «чистого араба» – Циклона Караваев взял из-за того, что обнаружил на нем заросшее тавро польского завода Сангушко. Циклон был уведен немцами в Дрезден. К моменту, когда его нашел Караваев, ему было уже 23 года, но он не был кастрирован, а по заграничным порядкам это значило, что он – хороший заводчик. Он тоже скоро оправился и дал отличное потомство. В случной период его поддерживали молоком и яйцами.
В течение короткого времени в Талом Ключе собралось четырнадцать пород. Были тут и рысистые и скаковые лошади. Имелся даже один арден – Лютик; правда, он предназначался не для племенных целей, а для обычного хозяйственного использования – возить воду и фураж для своих более привилегированных «коллег». Он был не очень могучих форм, и Караваев острил, что он «в скаковом теле» – «с кем поведешься, от того и наберешься!».
Завод напоминал теперь большую конскую выставку, представленную разнообразными породами. Для чего все это делалось?
Чтобы понять, нужно знать всю трудность восстановления породы.
Для того чтобы поднять хлебный баланс в стране, достаточно одного урожайного года. Для подъема животноводства требуется уже значительно больше времени. Свинью можно вырастить в год, но для коровы нужно уже два года, а то и три. Для того же, чтобы вырастить хорошего верхового коня, необходимо пять лет, а для некоторых позднеспелых пород – шесть. Сколько же нужно времени, чтобы вырастить целую породу?
Этот вопрос прежде всего задали себе уральцы, приступая к восстановлению русской верховой породы лошадей. В первый раз, после 1918 года, для этого потребовалось двадцать с лишним лет. Но тогда в стране насчитывалось значительно большее количество русско-верховых маток и племенных производителей. Теперь же налицо имелась только одна чистопородная матка – Бегония. Нельзя же ждать, пока от нее расплодится целая порода!
Чтобы от одной-двух пар произошла порода, нужны столетия. Уральцы не могли позволить себе такой срок. Страна не могла ждать так долго. По пятилетнему плану уже в 1950 году в конюшнях завода должно было стоять пять высококровных производителей и шестьдесят маток. Меж собой участники этой работы прикидывали: через, пять – семь лет пригласить правительственную комиссию и показать ей результаты своих трудов, а не позднее чем через 20 – 25 лет возместить весь ущерб, понесенный породой.
Для этого имелся только один путь – путь, которым полтораста лет назад шел Орлов: смешивать кровь с кровью, отбирать полезное и все это сверху крыть сильной кровью «чистых» «ростопчинцев», селекция и уход, хороший вкус и опыт – вот что должно было привести к нужным результатам. Перед Орловым уральцы имели значительное преимущество: он шел ощупью, они же знали, чего хотят, они имели в своих руках чистый тип (Браслет – Бегония) и с этого образца могли копировать всю породу.
Вот для чего собрались в заводе четырнадцать пород. Они должны были послужить тем подстилающим материалом, на котором должна подняться возрожденная русская верховая лошадь. От каждой из них она возьмет их лучшие качества:
· от арабской – ее грациозность, мягкость аллюра, гибкость, ее темперамент, сухость, ее выносливость и крепость конституции, ее привязанность к человеку;
· от английской чистокровной – ее силу, резвость, ее размер и мощь, ее богатые интерьерные качества;
· от текинской – ее сухость, ее темперамент, и т. д.
Конечно, это трудный путь. Нужно подбирать линии, нужно повседневно, с самой придирчивой тщательностью следить за развитием потомства, нужен самый жестокий бракераж всего, что уклоняется от типа, что может отклонить породу в сторону. Это в свое время делали Орлов и Ростопчин, создавая породу, это делал и Дубровский завод, восстанавливавший ее в годы пятилеток, это делал теперь и Уральский трест в 118-м заводе. Скептики скажут: но порода может раствориться в массе чужого материала. А ее сила крови? А замечательно улучшающее качество русской верховой лошади, свойственное ей, как ни одной другой породе в мире? Ее великолепная способность к восстановлению? Нет, уральцы не сомневались в успехе!
И они смело шли избранной дорогой. Завод походил теперь на лабораторию. Одни породы приходили сюда, другие уходили. Так, уже в самом скором времени совсем непригодной показала себя рысистая порода. В смешении с нею получалась рысистая лошадь, но не верховая. От рысистого, племенного материала пришлось отказаться. Хорошо показали себя текинская и англо-текинская лошади. Они давали потомство «в типе», на них можно «было опереться в этой сложной работе, которую сравнивают с работой селекционера-полевода, – по зернышку отбирает он из миллиона зерен нужный ему сорт.
Непосредственное руководство было сосредоточено в руках Соколова; он сам составлял планы, на очередной заводской рабочий период, сам подбирал линии кровей. Соколов часто бывал на заводе. Часто приезжали в Талый Ключ и главный зоотехник треста, опытный специалист Аркадий Федорович Петров и старший зоотехник Константин Матвеевич Филиппов, старый заслуженный человек, участник русско-японской войны и революции. Оба очень любили породу. Филиппов «специально» вел завод. Очень многое зависело от Караваева – основного исполнителя замыслов Соколова. Если Соколов отвоевал русскую верховую породу для разведения на Урале, то Караваев должен был на практике доказать, что выведенный на Урале русский, скакун не хуже старого. Молодой начкон понимал все трудности этой работы, но они не пугали его. Он часто думал над указаниями Соколова – как их лучше выполнить. Из какой-то книги он выписал для себя правило на всю жизнь: «Лучший способ преодолевать препятствия во всех случаях жизни, как в открытом поле, на скаковом кругу, так и на жизненном пути, это подходить к ним с уверенностью, смелостью и увлечением, а главное – с непреклонной решимостью их преодолеть».
