Рябинин Б.С. - ЗАБЫТЫЙ СКАКУН
Ядром работы явилась небольшая, но буквально не имеющая себе цены группа высокопородных производителей Браслет, его родной брат Букет, кобыла Бегония и еще несколько других. Их спасло то, что к началу войны они оказались на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке в Москве, и немцы не смогли их захватить. Букет на ВСХВ был признан чемпионом русской верховой породы, хотя, по мнению знатоков, и уступал в эффектности Браслету. Букета и Браслета привез в Талый Ключ депутат Верховного Совета СССР (от Белоруссии), страстный любитель и знаток породистых лошадей – Никита Ермолаевич Батовкин. Он же привез Красуня, брата Браслета. Позднее сюда же был привезен еще один высокопородный жеребец — Глобус, сын Образчика и Годувальницы, ходивший под седлом маршала Тимошенко. Все лошади – класса элита.
Это был сгусток породы, дававший надежду, что порода будет восстановлена. Едва ли еще какой-либо завод в наше время имел у себя одновременно столько производителей класса элита, и уж конечно ни один завод во всем белом свете не имел столько классных производителей русской верховой породы.
Однако всего этого было еще недостаточно. Большая часть этих производителей находилась в близком родстве между собой. Глобус и Бегония лучшая пара по матери были братом и сестрой. Длительное родственное разведение могло привести к тому, что порода, вместо подъема, начнет вырождаться. Поэтому уральцы предприняли дополнительные поиски: искали малоизвестных или совсем неизвестных лошадей русской, верховой породы, которые когда-либо были почему-то признаны неудачными и не попали в племенные списки. Они не могли претендовать на звание чемпионов, но в них текла кровь русских верховых, и этого было достаточно, чтобы они оказались полезными для заводских целей. Эти поиски тоже увенчались успехом. Только из Троицкого зерносовхоза были приведены четыре матки, полупородные, на рысистой основе. То были Окраса и Октава, происходившие от Ожерелка, и Игла и Индия – от Интереса. Уже в следующем году от них и Браслета были получены три жеребенка, весьма типичные, хороших, правильных форм.
Весной 1943 года на заводе получили первых девятнадцать, очень близких к желаемому типу, жеребят. В новом году эта цифра значительно увеличилась. Тогда же родившиеся в 1943 году были направлены на Украину, в восстанавливаемые конные заводы, – кобылицы в госпроизводство, жеребята – в тренинг.
Так началась работа по восстановлению русской верховой породы – на Урале. Дважды произведенная на свет и дважды рассеявшаяся, она снова должна была удивить мир красотой своих форм и своими высокими хозяйственно полезными качествами. От Аравии до Урала так можно охарактеризовать извилистый и трудный путь этой сложной и претерпевшей столь необычную судьбу породы.
После разгрома немецко-фашистских войск и крушения гитлеровского государства наши представители искали увезенных лошадей по всей Германии, но нашлось очень немного. Все, что было достигнуто за эти годы по восстановлению русской верховой лошади, было сделано заново у себя дома, внутри страны.
На завод прибывали люди. Приехал знаменитый тренер и жокей Николай Михайлович Лакс, участвовавший в скачках в Петербурге, в Варшаве и в других крупнейших городах, два сына которого Николай и Анатолий — тоже стали известными жокеями и успешно скакали в Москве. Приехали другие крупные специалисты в области разведения и выращивания породистых лошадей. Однако не этим людям принадлежит честь возрождения русской верховой. Когда наши войска освободили Украину и другие временно захваченные врагом советские районы, они уехали с Урала, чтобы продолжать прерванную работу на прежнем месте. Честь восстановления русского скакуна принадлежит, прежде всего, тем уральцам, которые первые поняли важность и необходимость этой работы и первые приступили к ней, взяв на себя инициативу организации специального хозяйства в системе Уральского треста.
Лакса и других старых специалистов интересовала главным образом спортивная сторона дела. Соколов и его товарищи поставили перед собой задачу – вывести не только спортивную, но и полезную в хозяйстве лошадь. «Надо, – говорил Соколов, – чтобы наша лошадь, и скакала на ипподромах, и имела оборонное значение».
Эта честь принадлежит и тем юношам и девушкам – главным образом девушкам, – которые в трудное военное время, когда не хватало рабочих рук, пришли на завод и настолько свыклись с новым для них делом, что не захотели расстаться с ним и после войны. Молодые крестьянские девушки ходили за племенными жеребцами, чистили их, выводили из денников. Это было новое явление в коннозаводстве. Весной обычно жеребцы делаются свирепыми и легко могут покалечить неосторожного конюха; справиться с ними впору только здоровому, сильному мужчине. Но девушки – Маруся Харина, Евдокия Черняева, Арминун Эрьян и другие – так хорошо научились обращаться с горячими и сильными животными, что за все эти годы на заводе не произошло ни одного несчастного случая. В период выжеребки девушки не уходили из конюшен, пока не появится жеребенок. Родители вынуждены были приносить обед дочерям в конюшни.
Непосредственное руководство этой работой на заводе, по плану, составленному в Управлении треста, принял на себя молодой начкон (начальник коневодства, он же – старший зоотехник) Константин Львович Караваев. Сын кавалериста и сам лихой кавалерист, он в 1937 году окончил Московский зоотехнический институт коневодства и с этого времени посвятил себя служению коню – благородному другу человека. Он работал в Башкирии, когда Соколов предложил перебраться для постоянной работы на 118-й завод, чтобы заняться разведением русских верховых лошадей. В Талом Ключе молодой начкон узнал печальную судьбу этой породы, она взволновала его. А красота верховых коней поразила и очаровала его. Теперь он не видел для себя другой цели, кроме той, как вместе с другими энтузиастами этой породы добиться, чтобы она, эта порода, снова предстала во всей красоте и силе. В своей квартире в большом светлом доме под березами, стоящем на окраине центральной усадьбы завода, он повесил на видном месте портрет Ашонка – черного как уголь жеребца с злой «щучьей» пастью и огненными глазами, на другой стене поместил старинную, подаренную ему отцом гравюру, изображающую Барса 1-го и едущего на санях Орлова, в простенках разместил еще десятка два фотографий и зарисовок с разных знаменитых лошадей и дал себе слово, что не уедет отсюда до тех пор, пока русская верховая порода не будет восстановлена.
4
Однако дело это оказалось куда более сложным, чем представлялось поначалу самым опытным специалистам. И не только потому, что всегда трудно в короткий срок восстановить то, что создавалось десятилетиями. Оказалось, что существуют и другие препятствия.
Еще в пору пребывания на заводе Лакса и других приезжих раздавались голоса, что Урал – неподходящее место для нежной и требовательной верховой породы. Но тогда эти голоса были негромкими: обстановка заставляла мириться с существующим положением вещей. Когда же в войне наступил перелом и гитлеровцы под ударами Советской Армии стали откатываться все дальше на запад и поток реэвакуантов хлынул в обратном направлении, в родные места, голоса противников разведения русской верховой породы на Урале день ото дня начали становиться громче, слышнее. Старые «спецы» утверждали, что на Урале эта порода не сможет развиваться, что там для нее «неподходящий климат».
Правда, на совещании в Москве, в марте 1945 года, местом работы с русской верховой был определен 118-й завод. Инициатива Уральского треста была одобрена всеми присутствующими. В работе совещания принимал участие Семен Михайлович Буденный. Он тоже поддержал требование уральцев оставить русскую верховую породу на Урале. Постановление совещания утвердила Коллегия НКСХ СССР. Но прошло немного времени, и об этом заговорили вновь.
Говорили прямо: нужно всех русско-верховых коней вернуть обратно на юг. 63-й завод успешно налаживал у себя племенную работу, ему нужны были производители. Разворачивали работу и другие заводы. Естественно, что юг не хотел уступить приоритет в области разведения русской верховой лошади и требовал свое назад.
Эти разговоры создавали чувство неуверенности в работе на 118-м заводе, расхолаживали людей.
Уральцы бережно сохранили поголовье лошадей, эвакуированное с южных заводов, и, когда опасность миновала, вернули его назад. Через конные заводы Урала в эти годы прошли тысячи племенных коней, которые потом были возвращены их владельцам. Ушли на юг Глобус и Букет. Теперь, с окончанием войны, сторонники преобладающего значения южного коневодства требовали вывода с 118-го завода всего поголовья русско-верховых лошадей.
Основной мотив был тот, что все лучшие «ростопчинцы» были рождены и выросли на юге, что издавна орлово-ростопчинские кони, послужившие началом для русского верхового коня, привыкли к более мягким климатическим условиям, а потому и не к чему без надобности подвергать их новому испытанию.
