Рябинин Б.С. - ЗАБЫТЫЙ СКАКУН
Кроме того, Караваеву хотелось встретить Новый год уже в пути. Для сокращения дороги он решил идти напрямик, по льду.
Вела Фундатора Маруся Харина с ними был еще старик конюх. Эта ночь запомнилась Караваеву на всю жизнь. Была луна, лед блестел, как зеркало. Едва они ступили на него, ноги коня поехали в разные стороны. Фундатор заржал, и мгновенно покрылся испариной. Напрасно старался он встать тверже, – с каждым усилием ноги его разъезжались все шире. Конь был не кованый (племенных жеребцов не куют), и Караваев в один миг ясно представил себе, что из этого может получиться: растяжение связок, и конь погиб. «Это был момент, – рассказывал потом Караваев, – когда можно поседеть в одну минуту. Внезапно у меня перед глазами мелькнул кадр из кинофильма «Бесприданница»: Паратов бросает в грязь перед выходящей из церкви Ларисой свою богатую соболиную шубу… Я заорал как сумасшедший: «Скидывай полушубки!» Сорвал с себя реглан и бросил его на лед. Маруся тотчас же поняла и бросила под ноги жеребцу попону, старик – полушубок. Мы поставили сначала одну ногу коня, потом – другую; наконец он выпрямился на всех четырех. От него валил пар. Несколько минут мы не могли сдвинуть его с места… Так, по шубам, подбрасывая их под ноги, мы и перевели его на другой берег. Когда он вышел на берег, он дрожал как в ознобе».
До станции Фундатор шел смирный, как теленок, но на станции словно взбесился. Принялся ржать и рваться, ставил «свечки»; уронил Марусю и волочил ее по земле. Она падала— и поднималась, была вся в снегу и в ссадинах, но так и не выпустила повода. Караваев в это время был в вокзале. А мужчины разбежались и боялись подойти. Вот он какой, этот конь! Он грызет удила и сердито бьет ногой, кося на всех ярким синим белком. С ним держи ухо востро. Но конь хороший, побольше бы таких.
– Теперь посмотрим на молодежь? – спрашивает Караваев.
– Да.
Маруся выводит вороного трехлетка Идеала. «Трехчетвертной» конек: три четверти крови русских верховых и одна четверть рысака. Отец – Браслет, мать – Индия. Хорошо ходит под седлом. Ему развиваться еще полтора года, а он уже выглядит жеребцом. Однако Караваев и Соколов, смотрят на него довольно спокойно, хотя он и выделывает курбеты вроде фундаторских. Идеал с завода уйдет, он не чистопороден. Для других он годится, но не здесь.
Совсем другое дело – Бедуин. При появлении этого жеребца по лицу Караваева пробегает выражение удовольствия и даже невозмутимый Соколов подвигается чуть вперед, чтобы рассмотреть Бедуина внимательнее, Соколов не только хороший администратор и опытный руководитель треста, но и талантливый селекционер-коневод, с одного взгляда угадывающий пороки и достоинства лошади. Для того чтобы определить племенные качества коня, ему не надо долго разглядывать его, засматривать под брюхо, поднимать и ощупывать ноги, смотреть зубы, как делают другие. Он видит его всего уже в первый момент, как тот появился перед ним. Это – не часто встречающаяся способность. Восемнадцатилетним добровольцем Соколов ушел в Красную гвардию, потом – в Красную Армию, прошел фронты гражданской войны, воевал под Кунгуром, Пермью, Ижевском, Царицыном, освобождал от белых Екатеринбург, в 1923 году демобилизовался – и с тех пор не расстается с лошадьми. В армии началось его увлечение конем. В 1945 году правительство наградило Соколова орденом Красной Звезды.
Бедуин черен как жук, гладкий круп его лоснится на солнце.
– Он родился в счастливое число, – говорит Караваев. – Первого мая, в два часа дня. Вот я тебя заставлю морковь возить! – шутливо грозится он на лошадь, которая, кажется, и двух секунд не может простоять спокойно.
Караваев, как и Соколов, досконально знает биографию каждой лошади. Он помнит – когда, в какой день — час, кто родился, какая в это время была погода, легко или трудно появился на свет жеребенок, как вела себя в этот момент его мать. Он знает и то, можно ли ждать от этого жеребенка многого, или это будет заурядная лошадь. У него даже есть свой особый негромкий посвист для лошадей, заслышав который они настораживаются и замирают на мгновение.
Караваев мог бы работать на каком-нибудь большом ремонтном (конном) заводе, вблизи большого города, – но что там для души? Печатай как деньги, и всё. Шаблон! Все известно, изучено, все сделано другими. Осталось только повторять. А он хочет искать, делать ошибки и творить, мучиться, не спать ночи; сгорать от нетерпеливого ожидания – получилось или не получилось. Поэтому он не будет работать ни в заводе рысистых лошадей, ни в арденовском, ни в брабансонском заводе. Для него теперь существует только одна порода – русско-верховой конь. Ради этого он сидит здесь в глуши, отказывает себе во многих удовольствиях жизни. Стеком он легонько ударяет плашмя по глянцевитому боку Бедуина, отчего тот вздрагивает, делает резкий скачок в сторону и – смиряется.
– Ну, ну, – влюбленным тоном говорит Караваев, похлопывая и поглаживая коня, – не очень много думай о себе! Ты еще пока ничего не сделал!
Они оглядывают его придирчиво, испытующе и в то же время с явным предпочтением перед остальными. Сто процентов русско-верховых кровей. Первое поколение, рожденное после пронесшейся бури. Начало возрождения русской верховой породы.
Он и родился, и вырос на Урале, – это представляет для них особый интерес. В конце концов, не ради простого упрямства они хотели оставить породу на Урале. Почему бы, в самом деле, к ее уже признанным качествам не прибавить еще новые: большую выносливость, большую приспособляемость к климатическим условиям и неприхотливость. Вот первые результаты — Бедуин. Однако требуется еще много-много труда, много терпения и выдержки, требуются еще многие годы работы для того, чтобы окончательно закрепить породу и сделать ее массовой улучшающей породой для верховых лошадей Советской страны.
– Удачный конь, – говорит Караваев.
– Да, не плохой, – сдержанно соглашается Соколов. – Надо будет проверить его на ипподроме.
– Можно уводить?
– Да.
– Давайте Былинника! — кричит Караваев.
И вот выходит Былинник – Былинничек, как нежно зовут его на заводе, «уральский Браслет» – пророчит Караваев. Он с красной лентой; это уж девушки постарались – украсили его. Он еще совсем дитя, пушистый, будто из-плюша, с коротеньким хвостиком, и свободно проходит под рукой у Караваева, но у него уже походка отца и такая же, как у отца, звездочка во лбу. Недавно ему исполнилось полгода. За ним ходит лучший работник.
Былинник не стоит на месте и крутится волчком, подставляя то свой кругленький зад, то крутой изгиб груди.
– Не задавайся! Ты еще очень мал! – говорит Караваев и целует жеребенка в теплую мягкую мордочку. – Настоящий ростопчин! – восклицает он, любуясь Былинником. – Вот задача завода – дать всю такую породу.
– Пожалуй, это не легко будет сделать, – замечает Соколов.
– Вероятно.
Самая большая пауза предшествует появлению Браслета. Его выход напоминает начало циркового номера. Он вылетает из конюшни как бомба, завидев лежащее на земле бревно, прыгает через него, – Маруся бежит за ним, едва поспевая, но, однако, не выпуская конца повода из рук. Браслет несколько раз заставляет ее обежать вокруг песчаного возвышения, галопирует на месте, лягается, бросает ногами комья земли и вообще выделывает такие фортели, которые позволено только ему.
– Леди и джентльмены! – торжественно провозглашает Караваев, – Перед вами лучшая лошадь столетия! – И переходя на обычный тон: – Лошадь, которая прошла перед глазами многих тысяч людей. – И уже совсем добродушно: – Вишь, разыгрался! Знает, что он – величина, по которой здесь все равняются.
– Делай вид, что ты не боишься, – говорит, он Mарусе.
– Я не боюсь, но он кусает за руки, — отвечает девушка.
– А ты делай вид, что не замечаешь! Это он играет.
Вот он – Браслет, за которого расчетливые британцы не поскупились предложить — пять тысяч английских фунтов, достойный потомок прославленного Приятеля. У него великолепно изогнутая шея с присущей естественной отдачей в затылке, как у хорошо выезженной лошади, высокая холка, прямая короткая спина и хорошо оснащенный мускулатурой круп. На черной атласистой шкуре рельефно выделяются кровеносные сосуды (чем породистее лошадь, тем сильнее развита у нее кровеносная и нервная система). Стройные и хорошо поставленные костистые, сухие ноги заканчиваются круглыми, как стаканчики, копытами. Когда он поворачивается боком (его почти невозможно заставить стоять неподвижно), становится особенно заметно его сходство с Ашонком. Тот же характерный «щучий» профиль головы, те же раздувающиеся тонкие ноздри, те же маленькие, стрелками, уши, почти сходящиеся кончиками, когда он прислушивается. Движения его легки и грациозны, в черных блестящих глазах виден ум и горячий темперамент. Он иссиня-вороной от головы до кончика хвоста, только на задних ногах у копыт две белые отметинки да небольшая звездочка во лбу. Это от араба, – обязательно где-нибудь да проглянет крохотное белое пятнышко, как тавро далекого предка. Он горит на солнце. И весь он подтянутый и парадный.
