Сергей Лапшин - Последний довод побежденных
Его не спросили — зачем, по какой причине. Не потребовали никаких гарантий. Словно он просил о пустяковой услуге, наподобие той же самой пачки сигарет. Вопрос о том, какому ведомству принадлежит цель, не был простым любопытством. Это Самойлов понимал прекрасно. И ответил безбоязненно:
— Нет. Это СС.
— Он будет один. Сейчас полно армейских чинов, а никого из партийных нет. Все эвакуировались. Если он в офицерском общежитии… Там сроду не было никого кроме армейцев. Если это важная шишка, он будет один в комнате. Нужно знать эсэсовцев — никакого подселения. Только свои. Каста.
Суждение заслуживало внимания. И было довольно логичным. Возможно, именно из-за того Самойлов и уцепился за него. Словно за обломок льдины в черном месиве ледохода.
— Дежурный на входе… — неуверенно постарался возразить Самойлов и был тут же прерван несогласным Илюхиным:
— К черту дежурного. Это клуб. Рулетка, карты, вино, женщины. Никто не будет проверять там документы. Мы зайдем и поднимемся наверх. Вопрос в том, что дальше?
— Мне нужны бумаги, которые будут при нем. И нужно узнать кое-что от него.
И снова Илюхин, отчего-то взявший на себя инициативу в разговоре, покачал головой:
— Не пойдет. Допрашивать его в комнате нереально. Это неправильно. Если мы будем проходить через клуб, нас смогут опознать впоследствии. План ни к черту.
Самойлов удивленно посмотрел на сержанта:
— Это вообще-то не план…
— Вот именно, — не дал закончить Илюхин, — это вообще не план. Так не пойдет. Я предлагаю вот что…
* * *Небольшая комната, обставленная казенной мебелью, должна была стать его пристанищем всего лишь на пару дней. Не больше. Руперт Зейнхольц рассчитывал быстро выполнить порученное задание. И к тому унтерштурмфюрер[10] имел все основания.
Открыв портфель, мужчина вынул из него тонкую папку и положил ее на стол. Придвинув стул, сел. Руперт был педантом до мозга костей и считал, что лишняя проверка никогда не помешает делу. Еще до отъезда, во Львове, Зейнхольц, ознакомившись с документами, приготовил опросные листы, постаравшись заранее сформулировать интересующие его вопросы. Теперь допрос превращался в весьма удобную процедуру, не требующую записывать пространные рассуждения опрашиваемого. Всего лишь конкретные, четкие ответы. По сути — формальность. Все, что должно быть известно, уже выяснено из допросов основных фигурантов дела. Мелкие, незначительные детали, подробности — вот что должно было лечь на бумагу.
На стук в дверь Руперт повернул голову. Нахмурился, поскольку совершенно четко помнил, что никого не ждал:
— Кто?
— Уборка комнаты, господин офицер. Меня зовут Елена.
Прислуга. Поморщившись, Руперт машинально огляделся по сторонам. И тут же опомнился — о какой уборке может идти речь, если комнату ему выделили лишь сегодня.
— Нет необходимости, Елена.
— Поставьте отметку в табеле, господин офицер.
Вздохнув, Руперт поднялся со стула, аккуратно убрал листы в папку. Завязал тесемки, и спрятал ее в чемодан. Лишь после этого подошел к двери и повернул ключ в замочной скважине. Отворив, сделал шаг назад.
Его взору предстала молодая блондинка в скромном форменном платье, с заготовленной вежливой улыбкой на губах.
— Простите, что беспокою. Поставьте отметку в табеле, господин офицер. — Горничная протянула книжицу из плотного картона.
Зейнхольц принял ее и вернулся к столу. Раскрыл книжицу на незаполненной странице, просмотрел записи, идущие выше. Вынул из кармана химический карандаш и короткой фразой отказался письменно от производства уборки. Право, в этом не было никакой необходимости. Руперту гораздо полезнее было вновь просмотреть документы и еще раз пробежаться по списку вопросов, которые необходимо было задать завтрашним утром трем солдатам и одному унтер-офицеру, находящимся в госпитале.
— Держите, Елена, — подойдя, Руперт протянул девушке табель, — вы хорошо говорите на немецком.
Ничего не значащие слова. Короткий, почти бессмысленный комплимент, один из тех, что делается на автомате.
— Благодарю вас, господин офицер. — Сохранив на лице вышколенную улыбку, девушка отшагнула в сторону от двери. В комнату стремительно, отталкивая Елену, вошли один за другим, двое офицеров. Не дав Зейнхольцу опомниться, один из них, высокий и статный, неожиданно сильно, совершенно не жалея, ударил унтерштурмфюрера кулаком в солнечное сплетение. Затем, когда офицер согнулся, Илюхин ото всей души врезал ему по затылку.
Потерявший сознание Зейнхольц мешком свалился к ногам сержанта.
* * *Оговоренный накануне план выполнялся со скрупулезной точностью. Самойлов, знавший, что именно его интересует, первым же делом занялся ревизией портфеля унтерштурмфюрера. Илюхин и Свиридов сноровисто связывали по рукам и ногам беспамятного Зейнхольца, а побледневшая, решительно сжавшая губы Елена закрывала дверь на ключ.
Справившись с этим несложным заданием, девушка зачем-то вытерла руки о платье и катнула от двери тележку с высокой и широкой корзиной, которую Елена использовала для сбора и передачи в прачечную белья.
Плотно забив в рот немца кляп, зафиксировав его повязкой, Илюхин еще раз проверил путы на Зейнхольце. В серьезных и ответственных делах сержант был аккуратистом не меньшим, чем похищаемый офицер. Следовало не только связать руки и ноги. Необходимо было совершенно лишить Зейнхольца возможности двигаться.
Разложив бумаги, Самойлов некоторое время вглядывался в них. Читал, вникая в смысл, откладывал и брал следующий лист. Возвращался к прочитанному, будто бы не в силах поверить в собственную удачу, и вновь брался за что-то другое, совершенно путая порядок документов.
— Здесь есть все! — зажав в руке бумаги, Самойлов радостно встряхнул ими. — Абсолютно все, что надо!
Свиридов и Илюхин, к тому времени как раз погрузившие немца в корзину и усадившие его внутри, синхронно посмотрели на своего временного сообщника. Елена, снимая белье с кровати, обеспокоено повернулась. В детали происходящего ее не посвящали, всего лишь обрисовав в общих чертах то, что она должна делать, и посулив ту награду, которая ее устраивала. Немцы неминуемо оставляли город со дня на день. Связь с подпольем в качестве тайного агента, выполнявшего в казино задание Родины, сильно могла повлиять на судьбу Елены. Небольшой риск, на который она шла, с лихвой должен был перекрываться будущими дивидендами.
— И что? — нарушив повисшее молчание, спросил Илюхин.
— В принципе, он не нужен. Необходимые данные содержатся в бумагах. Можем его оставить здесь…
Не дослушав, сержант подошел к Елене и взял из ее рук простыню. Свернув клубком, запихал ее между боком Руперта и стенкой корзины, тем самым ограничивая немца в движении.
— Не можем. Делаем как договорились. Елене еще жить здесь. И нам тоже. Немец просто исчезнет, и все. Пусть ищут, как хотят.
Безжалостно содранные с подушек наволочки, пододеяльник и тонкое одеяло — все это обрушивалось на бесчувственного Руперта сверху, надежно маскируя его и скрывая от чужих глаз. Елене предстояло пройти с тележкой вниз по лестнице и выйти с нею же через черный ход, ведущий на задний двор. К тому времени, как она выполнит свою часть задания, там окажутся и все трое чинов РОА, одетые в совершенно типичное обмундирование вермахта, на котором нет ни пресловутого щита, ни какой-либо иной эмблемы или особенности, позволяющей однозначно идентифицировать их как бойцов восточных батальонов.
Передав тележку и вдоволь натерпевшись страху, Елена уйдет домой, соберет необходимые вещи и через час торопливо придет по названному ей адресу. Там, после сказанных ею слов пароля, свежеиспеченной советской разведчице предоставят убежище, где без сильных душевных расстройств и нервотрепки девушка будет скрываться ровным счетом два дня, пока передовые отряды Красной Армии не войдут в город.
Елена станет единственным участником похищения, для кого дальнейшее будущее сложится относительно успешно.
День тринадцатый
Заканчивалась очередная августовская ночь. Не спавший городок лениво пропускал через себя уходящие составы, лихорадочно спешащие на запад, пока партизаны не принялись рвать ветку. Шумели снующие, как муравьи, машины, вывозящие горы имущества, солдаты готовили к уничтожению склады, эвакуировать которые не было никакой возможности.
Во всеобщей кутерьме мало кто вспоминал о батальонах РОА, расквартированных на окраине. Все заинтересованные лица понимали, что русским предназначено стать частью, оставленной на заклание наступающим красноармейцам. Как обходятся они с собственными предателями, ни для кого секретом не являлось. Но это была судьба, выбор, который однажды сделали чуть больше шести сотен человек. Теперь они пожинали плоды своего решения.
