Андрей Валентинов - Ангел Спартака
В общем, свернули. Аякс сказал, что и по проселку пробраться можно. Проехали — с две мили, не больше — и на виллу наткнулись. Может, и внимания бы не обратили, дальше направились, только распахнуты были ворота, а возле ворот труп, голый, без клочка одежды, еще один, тоже голый, к дереву привязан.
Мухи...
Переглянулись мы с Аяксом, ближе подъехали. Того, что лежит, колом проткнули — в живот вошел, из спины вышел. Привязанному хуже пришлось. Ни глаз, ни губ, ни ушей, ни уда. Таким и оставили.
А за воротами...
— ...Коров зачем убивать было? — вздохнула я, мух от лица отгоняя. — Собак — понимаю, но коров?
— Видать, от злости, — дернул плечом одноглазый. — с собой забрать не могли, вот и...
О людях не говорили — с людьми ясность полная. Все, даже рабы, цепями скованные в эргастуле. Там и перебили — кольями острыми.
— Не наши это были! — как-то неуверенно заявил Аякс. — Наши рабов бы не тронули. Разбойники, видать. Много их сейчас, людей лихих!
Поглядела я на него, сказать хотела. Не сказала.
Хозяев мы возле дома нашли — на столбах, распятыми. Мужчину, видать, уже мертвым подвесили — сразу убили, чисто. А вот женщину... Не повезло ей, очень не повезло. Отвернулась я даже.
— Наши это были, Аякс, — вздохнула. — Разбойники никого не распинают, зачем им такое? Наши — спартаковцы!
Рядом с женщиной мальчик висел, лет двенадцати. Лицо кровью залито, вместо глаз — черные дыры. Прислушались мы — стонет, вроде. Прикоснулась я к ноге — теплая.
Лестница рядом лежала, на нее и залазили, когда распинали. Вновь переглянулись мы, слезли с коней.
Мальчик умер, как только мы веревки перерезали. Кровью своей захлебнулся.
Попыталась я на коня сесть, не смогла. Вновь попыталась — упала, прямо носом в пыль. Кровью пыль пахла. Поднял меня Аякс, подсадил. Ткнулась я лицом в конто гриву.
* * *С парнями Публипора Апулийца мы встретились после полудня. Спартаковское войско было в двух переходах.
АнтифонХоть и хвасталась я, что тогда, что сейчас порою, как и легионы римские выискивала, тайны всякие узнавала, только в делах военных не понимала я почти что ничего. Не скажу, что не женское это дело. Женское, женское! У сарматов, что каждое лето к нам наведываются, почти все вожди — никак не мужчины. Поговоришь с такой амазонкой, начнет она тебе рассказывать о том, как римлян в засады заманивать!..
...Собственно, не как, а куда. Чтобы лес, чтобы земля под ногами неровная, кустарник. Нет, не мое!
Так что на войну спартаковскую я как бы со стороны смотрела. Войско налево, войско направо... Даже сейчас многое объяснить не могу, даже себе самой. Пусть уж Тит Ливий о таком пишет — про боевые линии-направления всякие, про то, как легионы манипульным порядком строились, про примпилов и квесторов всяких. Напишет, конечно. «Отдельные недостатки военного планирования». Слыхала уже! «Противник применил варварскую военную хитрость».
Поэтому какое войско куда шло, как разворачивалось, какой маневр применяло, представить даже не решусь. Знаю лишь, что Спартака мы в предгорьях Апеннинских встретили — там, где дорог нет.
Это даже я поняла. Луций Сергий Катилина, когда премудрости военные растолковывал, повторил — и не раз, и не два: «Дороги, моя красивая! Главнее — дороги, они и есть война!» Не один он так думал, конечно, остальные римляне тоже. Поэтому и дороги стерегли: консул Лентулл Аппиеву и Латинскую на западе, а консул Геллий — Эмилиеву, что на востоке, вдоль моря Тирренского. Спартак не пошел по дороге.
Потом и римляне приспособились войско тропинками горными и лесными водить. Нелегко, конечно, но если обоз с чашами серебряными и покрывалами шелковыми бросить, пути заранее разведать, проводников верных найти, то можно.
Цезарь именно так и воевал. Получалось! Вот и оказались мы с Аяксом возле Апеннин. Впереди горы, лес позади, римское войско слева, римское войско справа.
Спартак посередине.
* * *Слава Спартаку! Слава Спартаку! Слава!..
Зажмуриться, уши закрыть, клубком в пыли дорожной :рнуться... Не поможет! Со всех сторон, до самого неба, белого облака, что заблудилось в зените:
— Слава! Слава! Слава!..
Гудит дорога, чеканят шаг бойцы, вьется пыль над стальными шлемами, полощет ветер красную ткань вексиллиунов. Ряд за рядом, сотня за сотней, когорта за когортой — сильные, загорелые, обветренные. Блестит солнце на доспехах, на остриях пилумов, скользит по овальным щитам. Не шайка, не беглый сброд — войско. Наше войско.
— Слава Спартаку! Слава!
Сколько их? Не сосчитаешь, много. Из Капуи горстка бежала, у Везувия неполная тысяча собралась, а теперь — и дороги не видно. Поют букцины, бьют калиги в сухую летнюю пыль, горит золото пленных легионных орлов.
— Слава!
Замерла я, сжала руку Аякса, губы закусила. Не зря, все не зря, Папия Муцила! Не зря не погибла ты, не сгинула за морем на рынке невольничьем. И кровь на старый алтарь пролила — тоже не зря. Пусть и немного сделала, не увидеть даже, если не всматриваться, но сделала все-таки! Из твоей ненависти, из твоей любви, из твоей крови все это! Уже не мечта, не сон, не бред. Моя погибшая семья, мои убитые родичи, братья-оски, братья-самниты, братья-кампанцы, братья-луканы, смотрите, смотрите, смотрите! Смотри, моя Италия!
Спартаковская войско идет в поход!
Четкий строй, высоко подняты знамена. Учитесь, легионеры, учитесь, битые римские псы! Хвалились, кичились, высоко нос задирали. А теперь? Чье войско лучше? Где порядку больше? Где мечи острее? Спросите своих битыx преторов, Глабра и Вариния спросите, пусть расскажут, если от страха язык не потеряли! Коссиния, их горе-коллегу, не спрашивайте, он сейчас у Плутона воспоминания пишет — прямо на Белой Скале!
— Слава Спартаку! Слава!
Снова Орел — золоченый, солнцем жарким залитый. Откуда прилетел, Орел, из какого легиона? Наш теперь ты спартаковский, не улетишь дальше. А ты, Виктория-Победа, защитница римская? Не пора ли к нам? Битые преторы — лишь закуска, то ли еще будет, мы только начинаем. Набирайте легионы, зовите конницу хоть из Галлии, хоть из Скифии, можете даже слонов из Индии привезти — не поможет, квириты, не спасет!
— Слава! Слава! Слава!..
Конница! Неплохо — и плащи одинаковые, и шлемы, и кони ровно идут. Не так и мало ее; отряд, за ним другой, впереди обоих — римские значки. Значит, двух турм у римлян уже нет, а у нас есть! Эх, Феликс Помпеян, декурион конный, не в том войске ты. Оск, зачем служишь Волчице? Одумайся, еще не поздно, ты еще жив, есть место в нашем строю!
— Слава Спартаку! Слава Спартаку! Слава!..
Где же вождь? Вот он, вот! Недалеко, только видно плохо — как раз против солнца стоит. Горит золотой огонь, глаза мне слепит — до боли, до слез. Ничего, пусть, я смотрю на тебя, мой Спартак, я кричу «Слава!».
— Слава! Слава! Слава!..
Плохо быть лазутчицей, хитрой мышью, злобной крысой, воевать в тени, резать врага в темноте, в одиночку, без товарищей. И какое счастью увидеть такое, пусть всего раз в жизни. Я запомню вас, ребята, запомню тебя, мой Спартак, и даже если вобьют гвозди в запястья, перед смертью обязательно вновь побываю здесь, глотну полуденного солнца, вдохну глоток сухой летней пыли, оглохну от победного крика. Убивайте, римляне, убивайте, нас все равно больше, мы уже здесь, мы идем!
Сквозь солнечное марево, сквозь пыльное облако, сквозь туман Времени, сквозь холод Вечности...
Спартаковцы идут в поход!
— Слава! Слава! Слава! Спартак, Спартак! Спартак! Волку выть на Капитолии!
* * *— Ты видел, Аякс? Видел, видел, видел?!
— Видел, госпожа Палия, ох как видел! Не плачь, хорошо все, здорово даже. Только вот не пойму. Мы же вроде как против Рима, а Орлы-то у нас — римские!
АнтифонВерно, мой Аякс.
Орлы, вексиллиумы, значки когорт и турм, мечи и доспехи — все римское, все чужое. По легионам строились, «ферра» кричали, в букцины трубили, охрана Спартака с ликторскими связками ходила, сам вождь преторскую перевязь носил. И у Крикса то же было. Хотели вначале Быка нашего италийского вместо Орлов на древках укрепить, а потом решили — рано. Воскреснет Государство Италия, тогда уж.
Почти никто не возражал, многие даже радовались. Чем больше у нас, тем меньше у Рима. Вроде как славу и силу римскую в плен брали. Пусть рабам бывшим послужит! Так и воевали под Орлами, под ними и гибли. Позже слыша я, будто велел вождь Спартак пристроить на значках изображение кошки, потому как пуще всего кошка свободу любит. Нет, не было кошки. И не признали бы ее наши. Бык — понятно, Орел — еще понятнее, а эта, с хвостом, откуда?
Сейчас задумываюсь, почему так? Почему все-таки Орел — не Бык, не Фракийский Всадник, не Галльский Петух? Спартак ничего не делал зря!
Жаль, спросить уже некого.
* * *— Папия, Папия, ты? Неужто ты? Парни, наша Папия здесь! Сюда, сюда!
