Андрей Семенов - Иное решение
Фон Гетц развел руками, давая понять собеседнику, что тот просит лишнее и даже выглядит эдаким нахалом.
Штейн не обратил внимания на это жест и сказал:
– Во-первых, ваши танки больше не стоят «у ворот Москвы», и не факт, что они туда вернутся, так как… – Штейн посмотрел сначала на Колю, потом снова на фон Гетца. – Так как у Германии на сегодняшний день недостаточно ресурсов и промышленных мощностей для воспроизводства танков и вооружений, которые были выведены из строя или оставлены отступающими немецкими частями во время декабрьского контрнаступления Красной армии. Во-вторых, Ленинград действительно блокирован, но не пал. И опять – не факт, что части группы армий «Север» сумеют выйти хотя бы к его окраинам. Артиллерийские и авианалеты беспокоят защитников Ленинграда, но самому городу причиняют мало вреда, а ведь он двести с небольшим лет укреплялся самодержцами всероссийскими и двадцать лет нами – большевиками. Каждый шаг на Ленинградском направлении стоит немецкой армии невероятных потерь. В-третьих, вермахт действительно оккупировал значительную часть территории СССР, но в вашем тылу ширится и растет подпольное и партизанское движение. Насколько мне известно, для поддержания порядка на захваченных территориях вам уже не хватает полицейских дивизий и ваше командование вынуждено снимать с переднего края строевые части для помощи полиции и СС. В-четвертых, три месяца назад Германии объявила войну Америка, и в ее лице вы приобрели серьезного и сильного противника, расположенного вне досягаемости для вашей армии, авиации и военно-морских сил. Этого достаточно или мне продолжать?
– Господин подполковник, – досадливо процедил фон Гетц. – Я не уполномочен вступать с вами в дискуссию и вообще обсуждать какие-либо вопросы. Я доложу своему командованию ваши «предварительные условия», максимально сохранив их смысл. Для того, чтобы мой доклад был наиболее полным, прошу вас, скажите, что Советский Союз готов предложить взамен, если Германия согласится на выдвинутые вами условия?
– Во-первых, полное прекращение огня одновременно с германской армией. Во-вторых, демилитаризация тех территорий СССР, которые вошли в его состав после сентября тридцать девятого года. Советский Союз оставляет за собой право разместить там лишь пограничные войска и части НКВД. Причем эти части не будут иметь в своем составе танков, авиации и тяжелой артиллерии. В-третьих, Советский Союз берет на себя обязательство вернуть германской стороне всех военнопленных, включая бывших военнослужащих германских вооруженных сил, добровольно перешедших на нашу сторону. В-четвертых, советские уполномоченные компетентные органы будут готовы немедленно приступить к переговорам по возобновлению поставок в Германию сырья и продовольствия на более льготных условиях, нежели это было предусмотрено договорами от тридцать девятого года. В-пятых, Советский Союз подтверждает договор о нейтралитете, заключенный ранее с союзником Германии – Японией.
Теперь паузу сделал Штейн, ожидая вопросов.
Вопросов не было, и фон Гетц первым нарушил молчание:
– Я сегодня же доложу о содержании нашей беседы моему командованию.
– Это было бы очень любезно с вашей стороны.
– Но для того чтобы мое командование могло дать мне более подробные инструкции относительно переговоров с вами и, соответственно, наделило меня более широкими полномочиями, нам необходимо быть уверенными в том, кого именно вы представляете.
Штейн ждал этого вопроса.
– Что значит «кого именно»? Генеральный штаб РККА.
– Господин подполковник, не хватало мне еще у вас документы проверять, – фон Гетц укоризненно покачал головой.
– А чем вы, господин оберст-лейтенант, подтвердите, что представляете именно Верховное командование, а не, скажем, МИД или абвер?
– А что для вас могло бы послужить таким доказательством?
– Я предлагаю, – Штейн сделал вид, что мучительно ищет доказательство, которое бы могло его убедить в компетенции фон Гетца. – В знак подтверждения ваших полномочий я предлагаю освободить из лагеря Аушвиц в Польше пятьдесят заключенных. Желательно – иудейского вероисповедания. А господин Валленштейн будет уполномочен принять их под свое покровительство как комиссар Международного Красного Креста. Мы оба с вами знаем господина Валленштейна как честного и порядочного человека, которому оба можем доверять. Более того, сама наша встреча стала возможна исключительно благодаря трудам господина Валленштейна. Выглядело бы в высшей степени убедительно, если бы господин Валленштейн через пятнадцать дней представил нам здесь, в Стокгольме, пятьдесят евреев. Вы готовы принять такое условие?
– Позвольте уточнить?
– Да, разумеется, – кивнул Штейн.
– Если я вас правильно понял, то если через две недели Рауль привезет из Аушвица пятьдесят освобожденных евреев, это будет являться для вас надежной гарантией серьезности намерений германского командования, а также подтверждением моих полномочий представлять это командование на переговорах?
– Вы поняли меня совершенно верно, господин оберст-лейтенант. Именно освобожденных, а не подобранных в Варшавском гетто, именно евреев, а не каких-нибудь французов или голландцев, и именно из Аушвица, а не из каталажки.
– Допускаете ли вы, господин подполковник, что и у меня могут быть сомнения на ваш счет?
– Вполне, – снисходительно улыбнулся Штейн.
– Допускаете ли вы, что и я могу потребовать выполнения некоторого предварительного условия до начала предметного разговора о конкретных сроках прекращения огня и отвода германских войск?
– Это было бы справедливо.
– Вы позволите мне сформулировать это условие?
– Я жду этого.
– Через пятнадцать дней, то есть к тому моменту, когда наш общий друг Рауль вернется обратно в Швецию с освобожденными евреями, я бы очень хотел узнать о роспуске Коминтерна.
Даже у опытнейшего Штейна, который обладал незаурядным самообладанием и всегда умел если не подавлять свои эмоции, то, по крайней мере, не показывать их, глаза полезли из орбит от изумления, а на висках заметно выступили капельки пота. Условия были явно несоразмерны. У немцев этих евреев сотни тысяч, а Коминтерн…
– Я не закончил, – фон Гетц будто не заметил, какая гримаса перекосила лицо Штейна. – О роспуске Коминтерна я предпочел бы узнать от самого товарища Сталина. Рауль, будьте любезны, проводите меня.
С этими словами фон Гетц встал и направился к двери, не прощаясь. Впрочем, на пороге он обернулся к ошарашенным Штейну и Коле, полюбовался их растерянностью и впервые за все время беседы улыбнулся им обоим самой очаровательной улыбкой.
– Честь имею, господа. До встречи через пятнадцать дней.
За все время беседы ни Коля, ни Валленштейн не вставили в нее ни слова. Они просто сидели и слушали, чтобы быть в курсе, коль скоро их решили привлечь и воспользоваться их помощью. Беседа велась на немецком, которым Коля довольно сносно владел и вполне мог понять смысл сказанного.
Вопреки «русскому обычаю» и ожиданиям фон Гетца, ему никто выпить не предложил. Даже чаю не налили. На столе, за которым проходила беседа, не было ничего. Даже скатерти.
Фон Гетц, садясь в авто Валленштейна и после, так и не заметил, что до самого посольства ехал в сопровождении своей собственной машины.
А Марта, убедившись, что шеф вернулся обратно к себе, вышла, не доезжая до самого посольства, чтоб не попадаться ему на глаза. Дав водителю какое-то мелкое поручение в городе и удалив его тем самым под этим благовидным предлогом, она незаметно проскользнула в здание посольства вслед за фон Гетцем. Если бы шеф хватился своей служебной машины, то она могла отговориться тем, что пока его не было, она отослала водителя в город по мелким, но неотложным делам.
Этим же вечером Штейн, фон Гетц и Марта доложили о результатах своей работы. Каждый своему руководству.
«Ставка Верховного командования вермахта. Главное управление военной разведки. Адмиралу Канарису. Строго секретно. Лично Господин Адмирал!
Сегодня, 3 марта 1942 г., по вашему заданию встречался с представителем Генерального Штаба Красной армии, который представился как подполковник Штейн. Рауль Валленштейн, о котором я уже докладывал Вам, подтвердил его принадлежность к красной разведке. Во время встречи Штейн от имени Ставки Верховного главного командования русских выдвинул следующие условия, на которых советское правительство будет готово начать переговоры о заключении мира между нашими странами.
‹…›
В качестве предварительного условия к началу переговоров русские выдвигают требование об освобождении пятидесяти заключенных-евреев из лагеря Аушвиц. Срок исполнения оговорен в пятнадцать дней, начиная с сегодняшнего. Предполагается провести это освобождение по линии Международного Красного Креста. Получить евреев уполномочивается комиссар МКК, вышеупомянутый Р. Валленштейн. В случае невыдачи евреев дальнейшие переговоры с русскими будут невозможны.
