Владимир Коваленко - Против ветра! Русские против янки
На пятнадцатый день после того, как Чарлстон узнал об окончании войны — для Юга, несомненно, победоносной, раз он сохранил свободу, — она задержалась в порту чуть позже обычного — до самого заката. Как раз достаточно, чтобы увидеть, как, растопырив крыльями бабочки косые паруса, что заменили в долгом рейде разбитую машину, в гавань Чарлстона бесшумно влетает «Гаврило Олексич» с тремя «Ныряльщиками», висящими вдоль бортов на шлюпбалках. На всех шестнадцати узлах! Звонко ахает единственная восьмифунтовка — для салютов ее и ставили! — и сонная, мирная батарея Грегга отвечает воскресшим героям!
На причале, словно по мановению волшебной палочки, возник оркестр, взревела медь — да, медь, и яркая! — начищенных труб, и над волнами понеслась мелодия «Боже, царя храни» со словами гимна Конфедерации, уже поправленного, звучащего не мольбой о победе, а благодарственным гимном:
Волей Твоей — Правда сильней!
Шли миллионы на нас в смертный бой!
Но флаги пали их!
Орды бежали их!
Чести высокой знак — что мы с Тобой!
Чести высокой знак — что мы с Тобой!
Вот с борта брошены швартовы, подан трап. И Евгений Алексеев — живой, хоть и осунувшийся от трудной боевой работы и половинных рационов, сходит с корабля, как и положено командиру соединения, предпоследним. Улыбается.
— Мисс ла Уэрта? Счастлив вас видеть. Прошу меня простить за былое — четыре месяца назад я был мальчишкой, — сообщил весело, — да и теперь не вполне повзрослел. Но как-то сообразил, что у умной взрослой девушки есть множество интересов, отличных от моих, и понять, как был глуп, комичен и самонадеян. Тем не менее вы нас встречаете… Значит, мое общество вам по-прежнему приятно или хотя бы полезно. Мы, как прежде, друзья?
— Друзья? — переспросила Берта. — Можно и так сказать. Видишь ли, я почти три месяца была твоей вдовой. И кто я получаюсь теперь?
Лейтенант ла Уэрта прищурилась. Хитро-хитро, довольно-довольно. Словно выиграла главное свое сражение. Хотя противник, вот вредина, совершенно не сопротивлялся!
Ни плакать, ни хлопаться в обморок не стала. Только еще разок, тихонько, повторила свое: «Да». В корабельной церкви зашедшего для переоборудования в броненосный крейсер «Осляби».
Вместо интермедий:
Худой мир
Он почти стал англичанином. Обратный эмигрант, слишком едкий, чтобы его терпели на любой половине Разделенного дома. Впрочем, так теперь говорят только здесь, в Британии. В Новом Свете все проще. Молодой народ — с одной стороны. Мятежники — с другой. Теперь они второй раз за тридцать лет подписывают мир… А ему придется сочинить на эту тему что-то острое для «Панча». Но что? Редактор просит не трогать правительство, Конфедерацию с ее рабством, Север, которому опять не дали добить старого врага. И, конечно, русских!
А что с ними делать, если их десант — нежданный, невозможный, но куда более сильный, чем вся армия метрополии, разбил биваки в курортных местечках и покалывает предместья ежиными иглами штыков. Но пушки замолчали, теперь воюют дипломаты. А ему остается, сунув руки в карманы, мерить шагами улицы и надеяться, что лондонский воздух — свежий, но с примесью угольного дымка — принесет идею. Война войной, а ежемесячный фельетон вынь да положь. За него, кстати, платят дороже, чем за книги, в которых он упорно избегает снисходительного тона по отношению к Северу бывшей Родины, да еще отказывается поливать грязью Юг. Для эмигранта это не разные страны, а кусочки одной.
Вот посольство Соединенных Штатов. Гордый флаг, на котором лишних одиннадцать звезд. У Конфедерации крест украшают уже семнадцать — и три из них тоже лишние. И мятежники, и пограничные штаты давно сделали выбор, но знамена хранят память и амбиции — и не позволяют подписать настоящий мир. В прошлый раз это было «постоянное перемирие». Теперь его собираются назвать «вечным». Да, вечным — пока не чихнет прусская канонерка где-нибудь в Марокко… Пусть на этот раз королю и досталось — тем верней он станет прислушиваться к стареющему Бисмарку. И остается лишь ждать, когда к словам «мировая война» припишут номер «третья»? Лет через двадцать — наверняка. Он до нее доживет. И, как бы ни сложились дела в других частях света, можно быть уверенным: Северную Америку опять пересечет фронт, и солдаты в «полевом ореховом» схватятся с армией в хаки. Двадцать лет назад сражались братья. Теперь закончилась схватка кузенов. Это будет битва второго поколения, живущего раздельно. Может быть, хотя бы после этого северные и южные американцы станут друг другу чужими людьми — и смогут ужиться?
У Сити настороженный вид, словно у пса, который никак не может понять — то ли его спустят на дичь, то ли пнут под ребра. Может быть, завтра будет мир, и начнется нормальная торговля — а может, по улицам поскачут казаки, и вовсе не в парадном строю. И пусть себе боятся! Он не боялся команчей… А что казаки? В первую войну вдоль Миссисипи гуляли куда более кровожадные ребята. Например, всадники Куантрилла. Эти умели вырезать город подчистую. По крайней мере, всех мужчин. Юг терпел разбойников, хотя и не признавал частью своей армии. А как-то под конец войны за Отделение банды пришли в Техас на зимовку — их собрали вместе какой-то байкой, а потом познакомили с «кофемолкой Уэрты». Американцы — нация статистиков. Он припомнил любопытный факт: на теле одного из «всадников», некоего Джесси Джеймса, насчитали сто двадцать семь пулевых ран…
Унылые мысли, а фельетон нужен веселый. Такой, чтобы за искренним смехом люди забыли о собственных бедах. Или настолько же злой. А потому — не заглянуть ли в кофейное заведение? Чашка жгучего напитка способна прочистить мозги! Решено. Хотя, конечно, чашечка кофе в центре Сити обойдется в небольшое состояние. Так что стоит сделать еще сотню шагов, миновать Темпл-бар и вступить на спесивые камни Стрэнда. Цены те же, но здесь хотя бы подадут лучшее. Человек, у которого есть время выбраться на Стрэнд, сумеет оценить напиток. И, разумеется, следует не пожалеть ног и шиллингов, выбрать правильное заведение.
За кассой по традиции — красивая девушка. Раньше, до Первой мировой, это была единственная женщина в заведении, разве только под вывеской кафе обустраивался дом терпимости. Теперь среди посетительниц — женщины-служащие. И сама леди-мэр заглядывает в подобные заведения… но не в это. Здесь не подают сладости, под потолком вьется табачный дым. Клиенты, одетые по последней деловой моде, не обсуждают дела — молчат за доброй сигарой. Кусочек старой доброй Англии, которую он нашел так поздно.
Впрочем, иные все-таки беседуют. В пепельнице курится сигара, в руке чашка, добрый знакомый роняет привычные слова — да хоть и о погоде. Джентльмены остаются верны себе в любых обстоятельствах! Вот двое… в штатском. Скорее всего, моряки. Скорее всего, в немалых чинах. И говорят так спокойно, словно русские подводные лодки не пялятся рачьими глазами перископов на набережные Темзы. Верно, этим броненосец все еще — «у королевы много», а тысяча матросских душ — строчка в статистике. Неужели они ничему не научились?
Захотелось уйти, но чутье, без которого нет журналиста, тащило за соседний с моряками столик, ноздри щекотал сладкий дух сенсации. Для начала — подслушать обрывки разговора, а там видно будет. Возможно, именно вид этих спокойных господ после очередного номера «Панча» будет вызывать у сдержанных лондонцев улыбки — или сжатые кулаки. Он еще не решил.
— …нам придется пошевеливаться. На самом деле я почти рад такому обороту дел. Конечно, адмиралтейскую верхушку сметет — но флот останется. И впервые с семнадцатого века начнет играть всерьез. Против соперника, который может выиграть что-то большее, чем малую стычку. Мы слишком успокоились. Превратились в Сфинкса, что раз за разом подсовывает одну и ту же загадку. Что ж — вы сделали то, что прежде удавалось только де Рейтеру: ваши корабли ходят по Темзе. А я должен это терпеть…
— Простите ребят — им интересно. Я их просил далеко в реку не заплывать, но — не послушались…
Плечи говорившего взлетели вверх. В манере, которую большинство англичан много раз видели, но не могли узнать. Потому что видели-то — на карикатурах! Столицу Британской империи посетил тот, кто и усадил упрямого Джона Буля за стол переговоров. Адмирал Невозможное. Сам Алексеев! Здесь. Да, вот и на сигарной полке тлеет черная гаванская его любимого сорта. Вот и вся мистика: журналиста сюда приманило никакое не чутье, а сладковатый дым Америки — почти незаметный оттенок кубинского табака среди африканских сортов. Адмирал курит только гаванские сигары… а последний десяток лет, после того, как осколок пробил легкое, не затягивается. Глупая стычка на краю света. Пройди чилийская сталь чуть левее — и кто завершил бы эту бойню?
А что «просил» — нет, не рисовка. Если нужно, адмирал Алексеев умеет приказывать, но — не любит. Считает, что у его людей головы есть, пусть думают. Даже задачи ставит в виде: «Я бы вам рекомендовал…». Были случаи, когда корабли шли в безнадежный бой ради соблюдения маленького подпункта таких рекомендаций. Больше сделаешь — сильней отзовется.
