Спасти СССР. Манифестация II (СИ) - Большаков Валерий Петрович
Брежнев повернулся к Примакову. Тот сверкнул очками, переводя взгляд на генсека.
– Руководящее вооруженное ядро террористических подразделений ООП не сидит на одном месте, а постоянно перемещается от поселения к поселению, – выговорил он внушительно. – Они способны в любой момент задействовать средства «дистанционного террора», вроде дальнобойных орудий или «Градов», причем, с укрепленных позиций, но могут перейти и к партизанской тактике.
– Понятно… – проворчал Брежнев. – Тогда что, по-вашему, имеет смысл сделать в рамках общей стратегии?
– Ну-у… – Примаков неопределенно пожал плечами. – Самое основное, я считаю, это добиться определенного доверия Израиля. К примеру, передав Моссаду информацию по будущим терактам, вроде того, что произойдет в новом году и станет известен, как «Убийство семьи Харан». И нужно обязательно убедить Сирию, что очередной разгром их войск со стороны ЦАХАЛ может привести, вообще, к крушению режима! Заявить о поддержке, в принципе, «правого дела народа Палестины», но подчеркнуть, что СССР полагает необходимым прекратить артобстрелы территории Израиля! Внедрить в воспаленные арабские мозги элементарную истину – артналёты не только не обеспечивают защиту Сирии, интересов Сирии или палестинцев, но и легализуют операции Израиля на Юге Ливана! Соответственно – разоружить… отозвать… встать на линии раздела… И так далее.
– Ага… – буркнул Брежнев, соображая. – Ваше мнение, Андрей Андреевич?
Громыко расправил плечи и сложил руки за спиной.
– В целом, двигаясь указанным маршрутом, – заговорил он, как бы размышляя, – мы могли бы претендовать на расширение мирного процесса к северу от Израиля, одновременно с продвижением к миру на юге. И почему бы, как развитие мирных инициатив, не поставить вопрос о демилитаризации Голан? Можем даже рассчитывать на равноценную или почти равноценную позицию Штатов в большом ближневосточном процессе! В частности, на взятие под контроль и, возможно, купирование хотя бы некоторых наиболее острых процессов в ходе исламского возрождения. Мгновенных результатов не будет, сразу говорю – израильское общество также обладает инерцией. Но формированию необходимых контекстов – послужит.
Кивая, Леонид Ильич дошагал до конца аллеи, потоптался и завернул обратно к дому.
– Ладно, по части арабов и евреев я понял, – проворчал он довольно добродушно. – Ну, а американцы будут заинтересованы… в случае определенного смягчения позиции СССР по Израилю… привлечь нас к кэмп-дэвидскому процессу? Или станут противодействовать, пытаясь сохранить единоличный контроль?
«Мистер Нет» выдавил улыбку.
– Думаю, поначалу в администрации США усиливатся раздрай – Вэнс и Госдеп потянут в одну сторону, недоверчивый Бжезинский и аппарат СНБ – в другую. Но в целом, с учетом традиционных просоветских настроений в Израиле, решение Картера highly likely… э-э… с высокой долей вероятности сложится в пользу привлечения СССР к процессу. В итоге, думаю, и Бжезинский решит поглядеть, что из этого выйдет – ему все же, кроме прочего, не чужд азарт исследователя. Понаблюдать за неожиданным поворотом и понять, с чем связан такой разворот вектора ближневосточной политики СССР – это интересно! Причем, Збиг – человек достаточно эмоциональный, а его главную заготовку, его «точку фокусировки» – Польшу – у него пока никто не отнимает…
– Ну, это ему так кажется! – хохотнул генсек, окончательно приходя в хорошее настроение. – Тогда… Начинайте встраиваться в Кэмп-Дэвид, Андрей Андреевич!
– Беру в работу, Леонид Ильич! – не смешно пошутил Громыко, и откланялся.
Воскресенье, 17 сентября. Вечер
Ленинградская область, Колпино
Когда подъезжаешь к Ленинграду на ночном поезде, за окном встают Ижорские заводы – десятки труб, длинные суровые формы цехов, изо всех щелей шурует пар и зловеще отсвечивает инфернальное полыханье.
А я добрался сюда на электричке с Московского вокзала.
Стоял ясный вечер, и колоссальная промышленная зона раскинулась во все стороны, хорошо сочетаясь с закатными красками. Завод на заводе, настоящая столица Минтяжпрома!
Здесь поднималась Империя, катая броню для линкоров. Здесь ковалась Победа. Первые атомные реакторы тоже вышли из здешних цехов. Вот и мне сюда – испытаю себя в сталкерстве…
Я вышел на платформе «Ижорский завод». Деваться тут особо некуда – мрачный подземный переход уводит с перрона прямо на территорию завода, а пропуска у меня нет. Зато брейнсёрфинг не подводит…
…Над платформой нависала заводская ТЭЦ, подальности коптила плавильная печь, неумолчный грохот перемалывал воздух, и накатывал запах горячей окалины.
В черных изгвазданных штанах и в серой куртке, я будто растворился в сумерках, сливаясь с тенями. Высокая ограда из бетонных панелей стояла нерушимо… Вот!
Плита треснула – в раствор не доложили цемента, и он посыпался. Лишь тонкая арматура корчилась ржавыми извивами. Отгибаем… Вывертываем… Белые шерстяные перчатки мигом порыжели, зато…
– Посторонним вход… – запыхтел я, одолевая забор. – Разрешен!
Спрыгнув в увядший бурьян, метнулся к невысокой эстакаде – решетчатые стойки держали на себе трубы в обхват. Под выпуклым металлом шипело, щелкало, булькало, а посередке, зажатый двумя трубопроводами, тянулся дырчатый мостик с шаткими перильцами.
Опасливо поднявшись на него по приваренным скобам, я зашагал по дребезжащему пути. Одолел метров четыреста и замер – эстакаду пересекала узкоколейка. Над нею трубы изгибались триумфальной аркой компенсатора – громадной ржавой буквой «П». Тепловоз прополз под нею, с тяжким гулом волоча вагонетки с раскаленным шлаком – на меня повеял удушливый жар.
Тут хлябавшие мостки кончились, и я спустился на грешную землю, чуть не столкнувшись с двумя работягами, литейщиками или сварщиками – оба, шурша брезентовыми робами и жадно затягиваясь папиросами, прошли мимо, не заметив меня, тискавшего стальную колонну.
«Бди, раззява!»
Узким прогалом между старых, закопченных цехов проехал вилочный автопогрузчик, встряхивая поднятый на «рога» штабель дощатых поддонов. Я обождал, пока «рогоносец» скроется за углом, и припустил трусцой.
«Промка…»
Поплутав по обширной бетонной площадке, заставленной отливками – секторами огромных зубчатых колес, «раковинами» насосов, целыми поленницами осей и валов – я выбрался к пункту назначения…
…Любой крупный завод похож на организм. У предприятия есть мозг – заводоуправление, нервами тянутся кабели и телефонные провода, венами расползаются трубопроводы, а прямая кишка, то есть очистные сооружения, парит день и ночь. Ну и, как во всяком организме, что-то отмирает или удаляется.
Вот как этот цех, закрытый лет десять назад. Обойдя молчаливую коробчатую громаду, я выбрался к административному корпусу.
Когда-то по его коридорам носились озабоченные начальники смен и участков, экономисты и табельщики шуршали ворохами бумаг, а бухгалтеры крутили ручки арифмометров… Или клацали кнопками калькуляторов? Ну, неважно…
Центральный вход угрюмел, заколоченный досками, зато дверь, ведущая напрямую из цеха, вообще отсутствовала.
«Добро пожаловать…»
Привыкнув к полутьме – свет наружных фонарей, хоть и редких, сквозил в пыльные стекла окон – я поднялся на второй этаж.
Можно было зайти почти в любой кабинет – двери настежь. Повсюду разбросана отчетность. Запустить бы сюда пятиклассников… Они бы живо сгребли все эти ведомости, табели, счет-фактуры, а их бы похвалили за рекордный вес макулатуры…
Я переступил порог приемной, и вытащил из кармана нехитрый инструмент монтера с АТС – к обычной телефонной трубке приделан наборный диск.
Мне удалось его найти – именно найти, а не стащить! – в том самом помещении, которое райком выделил под военно-патриотический клуб. На проспекте Газа – в жилмассиве фабрики «Красный треугольник», выстроенном в двадцатых годах в стиле конструктивизма.
