Было записано (СИ) - "Greko"

— Прошу прощения, Ваше высокоблагородие! Чем обязан?

Казачий командир поскрёб ногтем висок.

— Каким должен быть казак? — спросил меня и наклонился, заглядывая в глаза.

Я терялся в догадках, что означает сия сцена. Не дождавшись моего ответа, полковник начал перечислять:

— Казак должен быть исполнительным по отношению к начальству, лихим и расторопным в походе, сметливым, толковым и точным при исполнении поручений и заботливым к своему коню. Конь казаку — и оружие, и помощь, и товарищ.

Полковой командир со значением посмотрел на меня: мол, все понял?

— Господин полковник, ценю и уважаю казачество. Но какое отношение ко мне имеет ваше столь точное определение? Я в пехоте служу.

— Вот и я думку гадаю, на кой черт ты мне сдался⁈

— Эээ…

— Не экай мне тут! — рявкнул полковник. — Говори, как на духу: пойдешь в казаки⁈

Я замер. Что за дебильный разговор? Может, полкану, как и мне, тоже от лошади досталось? Копытом, например, лягнула по темечку?

— Прошу прощения, ваше высокоблагородие, как-то не задумывался над такой возможностью.

— А ты подумай! — ответил мой собеседник, вставая. С высоты своего немалого роста припечатал. — Я еще вернусь!

Я не просто подумал. Всю голову сломал, зачем меня в казаки вдруг стали агитировать? Что за странный фортель выкинула моя судьба? Неужто где-то там, на небесах, вспомнили, что Константину Спиридоновичу Варваци суждено погибнуть через 10 лет в звании хорунжего? Черноморского казачьего войска хорунжий, не Терского — так было в документах. Выходит, не о чем нам говорить с моздокским полковником? И зачем вообще мне в казаки? Я на гражданку хочу. В отставку. Тамаре под бочок. Навоевался!

Завеса над причинами таинственного визита приоткрылась быстро. Буквально на следующий день. В Моздок примчался наказной атаман Черноморского казачьего войска, Николай Степанович Завадовский. Хоть и не из знатных, и роду самого незавидного, из простых казаков, но большая шишка на Кавказе, вся увешанная орденами. Чудны дела твои, Господи! Генерал-лейтенант, загоняя коней, поспешал из самого Екатеринодара, чтобы почтить визитом подпрапорщика! Разве бывает такое⁈

Прибыл он не один. Взял с собой отставного войскового старшину Александра Лукича Посполитаки. Не иначе, группа поддержки в одном лице. Зато в каком! С первого взгляда видно: этот казачий грек или греческий казак — тот еще жук. Жучара каких поискать!

Заявилась в больничку эта парочка без лишней помпы. Прошли ко мне в палату и давай меня уговаривать в казаки идти. Я ничего не понимал.

— Не хватает в казачьем войске, — заливался соловьем атаман, — грамотных офицеров. Разрешено нам таковских переводить к себе из армии с прибавлением в чине.

Завадский, видя мое недоумение и растерянность, быстренько разговор свернул.

— Ты, хлопчик, погутарь с Лукичем. Он тебе все растолкует. Я все ж генерал-лейтенант, хоть батька и был овчаром. Мне не по чину тоби умовляти!

Атаман нас покинул. Его ждал богатый стол и кизлярка с чихирем у моздокского казачьего полковника.

Я перевел дух. Кавалерийский наскок черноморцев меня несколько выбил из колеи.

— Александр Лукич! Как грек — греку, растолкуй ты мне, что все это значит? То терцы ко мне заявились, теперь — вы…

— Цесаревич! — внушительно пробасил Посполитаки.

— Что — Цесаревич⁈

— Цесаревич является августейшим шефом казачьего войска.

Я умоляюще сложил руки. То, что наследник — главный русский казак, для меня не секрет. Но это не объясняло, с чего вокруг меня атаманы загарцевали. Или… Не может быть! Неужели припомнил Александр Николаевич мое участие в его лондонской любовной интрижке? Или без Тамары не обошлось⁈ Ну, фифа, ты у меня дождешься!!!

Я оттер внезапно выступивший пот со лба. Посполитаки смотрел на меня с доброй усмешкой.

— Навел про тебя справки. Как любит говорить мой атаман, дюже богато у тебя талантов, грече, и связями не обделен! Нам такой человек пригодится. Но — по порядку. С Ильей Дмитриевичем Орбелиани знаком? Можешь не отвечать. Знаю-знаю о твоем участии в его судьбе. Подфартило князю с тобой, ой, подфартило! Ныне он из Петербурга приехал в Ставрополь, в главный штаб всего казачьего войска. Привез цыдулю, да непростую. Личное послание Цесаревича наказным атаманам порешать вопрос с неким подпрапорщиком Варваци. Забрать его к себе в казачество и исполнить все желания. Каково⁈ Понимаешь теперь, отчего все так всполошились? Так что давай, выкладывай: чего тебе надобно, старче? А мой командир, Николай Степанович, побудет для тебя золотой рыбкой.

— В отставку хочу. Ни мундира, ни пенсии мне не нужно.

— Понятно. Про твой конфликт с Его Светлостью князем Чернышевым мне также известно. Не выпустит тебя военное министерство. Выходит, только в казаки тебе и дорога.

— Чем же мне поможет сей переход?

— А тем, мой друг, что у нас пока самоуправление. Собираются принять Положение о Кавказском линейном казачьем войске. Лишат нас былой самостийности. Но то когда будет?[3] А пока просьба об увольнении из воинского казачьего сословия подается непосредственно Наказному атаману. Выйти из службы можно при следующих условиях: иметь не менее 17 лет отроду, отказаться от пользования станичными землями, уплатить все недоимки, не состоять под судом. Это — если ты казаком родился. А если приписан из армейских с оставлением при кавалерии аль пехоте, тут и вовсе плевая история. Ты подпрапорщик? Значит, перейдешь к нам хорунжим. Месяц-другой выждем — напишешь прошение. И свободен. Завадовский чинить препону не станет. Для него исполнить просьбу наследника престола — как бальзам на душу. Очень любит Николай Степанович угождать старшему начальству. Редкий талант! А кто ж у нас главнее августейшего нашего шефа и будущего Императора⁈

— Государь!

— Будет Его Величество с хамсой возиться!

Я позволил себе не согласиться. Наш царь обожает мелочную опеку. Уверил себя — до религиозного фанатизма, что все видит, все слышит. На деле не контролирует ничего! Вокруг его власти громоздится огромная куча злоупотреблений, пока он вникает в карьерные перипетии какого-нибудь поручика! Вслух подобное кощунство, естественно, произносить нельзя. А, может, и правда Государю уже не до меня? Вычеркнул из списка перспективных и думать обо мне забыл? Я — только за!

— Как быть с Чернышевым?

— Его светлость очень интересуется казачьим вопросом. Много сил приложил, чтобы придать нам вид регулярного войска. Но в кадровых вопросах мы пока сами себе паны.

— Александр Лукич! Я все более-менее понял. Растолковал ты мне и мотивы скрытые, и желания ваши. Но ты и меня пойми. Меня уже раз обманули. Пообещали с три короба, да наврали. Если бы слово сдержали, не было бы сегодня нашего разговора.

Посполитаки кивнул.

— Не удивил. Так себе и рисовал наш разговор. И Завадовскому подсказал. Он сперва меня одного хотел отправить к тебе. Но мне бы ты точно на слово не поверил, хотя я нынче по коммерческой части и слово свое ценю на вес золота. Вместе поехали. И загодя все бумаги подготовили, — Посполитаки открыл бювар для бумаг, который до этого держал под мышкой. Вынул три документа. — Вот твое прошение о переводе. Только подписать. Вот прошение об отставке. Только подписать. А вот приказ о твоем увольнении. Уже подписан. Осталось лишь дату поставить. Ну, как? Теперь поверил?

— Да, — еле выдавил из себя, забирая дрожащими пальцами бесценные для меня документы.

У меня в голове не укладывалось, что вот так, одним щелчком пальца, решились все мои проблемы. Ну, как решились? Проблем осталось море, задач — еще больше. Зато снова с семьей. И через пару месяцев вольная птица! Лети, куда хочешь, Коста!

— Согласен? — на всякий случай уточнил Посполитаки. — Можешь не отвечать. Сам вижу: рад! А я рад знакомству. Надеюсь его продолжить. О, грече, мы с тобой таких дел наворочаем! — я взглянул недоуменно. — Ни слова больше! Приедешь в Екатеринодар, получишь увольнение. Тогда и пошепчемся.